Подлинная история Константина Левина

«В набросках планов, – отмечает Н.К.Гудзий, – написанных позже, на полях только что рассмотренной рукописи, а также поперек ее текста (курсив мой. – П.Б.), намечены дальнейшие проекты развития сюжета романа. Тут фигурируют Левин, большей частью пока под фамилией Ордынцев, а также Кити Щербацкая».

Одного сюжета с изменой Анны (Татьяны) Каренину (Ставровичу) и последующими за этим событиями Толстому показалось мало. И он придумал Левина (Ордынцева) и Кити Щербацкую, которую любит Левин (Ордынцев), а она любит Вронского (Балашова, Удашева, Гагина, Вроцкого, etc. – Толстой долго искал подходящую фамилию для мужчины, которого способна полюбить такая женщина, как Анна). Но Вронский влюбится в Анну. И закрутится более сложный сюжет, в котором Левину пока еще отводится незначительная роль неудачника в любви.

И возникает вопрос.

Когда Толстой придумал Ордынцева, пририсовав его имя на полях и поперек начальной рукописи, он уже знал, что Ордынцев – это Левин, то есть – он сам, Лев Толстой? Он знал, что, приглашая Ордынцева в роман об Анне, он, по сути, приглашал в него самого себя в качестве героя? Не говорю даже главного героя, каковым затем станет Левин. Но просто – героя?

Любопытно, что и к фамилии Левин Толстой пришел не сразу. Одним из вариантов после Ордынцева был Ленин. Этот самый Ленин иногда соседствует с Левиным в одном предложении черновика. Это говорит о том, что либо Толстой писал это в рассеянном состоянии ума (порой черновики наводят на такую мысль: например, в одной из редакций поезд с Анной прибывает в Москву… из Москвы), либо он не сразу решил связать фамилию героя со своим именем. Так сказать, подарить ему свое «отцовство».

Теперь представим себе, что было бы, если бы Левин остался Лениным. Очевидно, что вождь большевиков Владимир Ульянов не взял бы себе такую партийную кличку. Это было бы просто смешно ввиду невероятной популярности романа Толстого. И тогда не было бы Владимира Ильича Ленина, марксизма-ленинизма и города Ленинграда. Блокада Ленинграда называлась бы как-то иначе. Так одна буква в фамилии романного героя изменила бы ключевые имена, названия и понятия советской истории.

Итак, Ордынцев… Еще не Левин. И даже не Ленин. Просто персонаж, который, допустим, понадобился Толстому для расширения романа и который в результате тоже должен был как-то сгруппироваться вокруг Анны, как остальные мужские лица. Что это за человек? Насколько он интересен?

В черновиках Толстой постепенно старил своего героя: 26 лет, 30 лет… Пока не довел его до нужной кондиции – 32 года, как в окончательной редакции. Кити, напротив, молодела – из 20-летней девушки превратившись в 18-летнюю; 32 года и 18 лет почти в точности совпадают с историей женитьбы 34-летнего Толстого на 18-летней Сонечке Берс. Стало быть, Толстой не сразу пришел к решению отождествить себя с Левиным.

В черновиках Ордынцев, когда он обретает плоть и кровь, а не просто остается в планах на полях ранних рукописей, меняет свою фамилию на Нерадова. Фамилия – «говорящая». Человек не умеет радоваться жизни. Однако этот Нерадов – вполне жизнерадостный тип. Даже слишком жизнерадостный.

В раннем замысле Толстого Нерадов был приятелем не Стивы, как Левин, а Гагина, одного из вариантов будущего Вронского. И они оба влюблены в Кити, но пока не знают о чувствах друг друга. Позднее Ордынцев возненавидит Удашева (в которого превратится Гагин) как своего соперника. Ни о каких приятельских отношениях между ними речи быть уже не может.

Приехав в Москву, Нерадов останавливается у Гагина. Матери Гагина он не нравится, как в окончательной редакции романа он не будет сначала нравится матери Кити княгине Щербацкой. Почему? По той же самой причине: неотесанный «деревенщина».

«Что он всё такой же грязный?» – презрительно спрашивает Гагина его мать. И не мудрено. У Нерадова, приехавшего в Москву, «грязные, оборванные чемоданы».

Левин, приезжая в Москву, одевается в сюртук, пошитый у лучшего французского портного. Как это делал и Толстой, когда приезжал в Москву из Ясной Поляны.

Нерадов, каким его изображает Толстой в черновой редакции, совсем не похож на Левина, каким он станет в окончательном тексте. Это какой-то шут гороховый…

[ч]: И стройный широкий атлет с лохматой русой головой и редкой черноватой бородой и блестящими голубыми глазами, смотревшими из широкого толстоносого лица, выскочил из-за перегородки и начал плясать, прыгать через стулья и кресла и, опираясь на плечи Гагина, подпрыгивать так, что казалось – вот-вот он вспрыгнет ногами на его эполеты.

В дальнейших черновиках Нерадов снова становится Ордынцевым. Но это мало меняет его характер. Это все тот же карикатурный молодец из какого-то анекдота. Вариант остановки у Гагина меняется на «нумер» гостиницы, но и здесь он поигрывает мускулами и занимается легкой атлетикой со слугой.

[ч]: Ордынцев засмеялся ребяческим смехом и поднял и подкинул Елистрата.

Изумительной, наполненной тончайшей психологией сцены встречи Левина и Кити на катке в Зоологическом саду нет в сохранившихся черновиках. В Зоологическом саду Ордынцев (он же Ленин в одном предложении) демонстрирует на сельскохозяйственной выставке свою телку «русского завода»:

[ч]: В одном из таких домиков стоял Ленин перед стойлом, над которым на дощечке было написано: телка Русского завода Николая Константиновича Ордынцева, и любовался ею, сравнивая ее с другим знаменитым выводошем (видимо, от слова «выводить». – П.Б.) – завода Бабина. Чернопегая телка, загнув голову, чесала себе задней головой за ухом.

Не будем смеяться над очевидной опиской Толстого, где задняя нога поменялась с головой и стала чесать сама себя. Хотя неряшливость Толстого в черновиках порой изумляет. Важно, что в окончательной редакции Толстой, повинуясь инстинкту великого художника, перенес эту телку из Москвы в деревню, сделав ее дочерью любимицы Левина коровы Павы. И все встало на свои места. А в Зоологическом саду Левин встретится с Кити на катке, и это будет одна из самых прекрасных сцен в романе, которую так любят кинематографисты.

Толстой в черновиках как бы «прощупывал» характер своего героя, явно примеряя его на самого себя.

Ордынцев – все-таки непростой характер. За его молодечеством и мускулатурой атлета скрывается натура гордая, но уязвимая, неуверенная в себе. Здесь отчетливо проступают черты Левина в окончательной редакции. И даже в черновиках эти черты, может быть в силу их схематичности, проступают более выпукло.

Ордынцев – сирота. Он не знал отца и матери. У него есть младший брат, над которым он держит опеку, но нет сводного, как у будущего Левина. Как и будущий Левин, он тоже мечтает о женитьбе, придавая ей огромное значение, видя в ней чуть ли не главный смысл жизни. Но требования его к будущей невесте чрезмерно высоки:

[ч]: Но подчинится ли она (Кити Щербацкая. – П.Б.) моим требованиям? Она хороша, среда ее глупая московская светская. Правда, она особенное существо. Та самая особенная, какая нужна для моей особенной жизни. Но нет ли у ней прошедшего, не была ли она влюблена? Если да, то кончено. Идти по следам другого я не могу.

Кити не была влюблена в прошедшем. Она сейчас влюблена. И не в Ордынцева, а в Удашева. И очень скоро Ордынцев об этом узнает. Больше того, он это предчувствует. И знает, что он Кити за это не простит:

[ч]: Его мучала мысль об невыносимом оскорблении отказа, в возможность которого он ставил себя.

Тем не менее, когда он идет к Щербацким делать предложение Кити, душа его поет.

[ч]: Никогда после Ордынцев не забыл этого полчаса, который он шел по слабо освещенным улицам с сердцем, замиравшим от страха и ожидания огромной радости, не забыл этой размягченности душевной, как будто наружу ничем не закрыто было его сердце; с такой силой отзывались в нем все впечатления. Переход через Никитскую из Газетного в темный Кисловский переулок и слепая стена монастыря, мимо которой, свистя, что-то нес мальчик и извозчик ехал ему навстречу в санях, почему-то навсегда остался ему в памяти. Ему прелестна была и веселость мальчика, и прелестен вид движущей[ся] лошади с санями, бросающей тень на стену, и прелестна мысль монастыря, тишины и доживания жизни среди шумной, кишащей сложными интересами Москвы, и прелестнее всего его любовь к себе, к жизни, к ней и способность понимания и наслаждения всем прекрасным в жизни.

Тем больнее будет удар, нанесенный ему Кити, и тем глубже душевная рана, которая останется на всю жизнь, как и воспоминание о том, как на крыльях любви летел он к Щербацким, и все ему казалось «прелестным». Но как только в доме Щербацких появится Удашев, он все поймет.

[ч]: В ту же минуту, хотя была неправда, что она знала, кого выберет до сих пор, она узнала, что это был Удашев, и ей жалко стало Ордынцева. Он был весел, развязен, и при представлении друг другу Удашев и Ордынцев поняли, что они враги, но маленький ростом, хотя и крепкий, Удашев стал утончен, учтив и презрителен, а силач Ордынцев неприлично и обидчиво озлоблен.

Здесь есть еще один щепетильный момент. В окончательной редакции романа ничего не говорится о финансовом состоянии дел Щербацих. Мы можем только догадываться, что выдать трех дочерей замуж было непросто. Долли в качестве приданого получила имение Ергушево, которое Стива пытается продать в конце романа, чтобы расплатиться с долгами. До этого он за бесценок продает лес жены, что возмущает рачительного хозяина Левина. Не только Долли с детьми, но и старые княгиня и князь Щербацкие лето проводят в Покровском у Левина, что подразумевает невиданное количество зарезанных цыплят и покупки разной снеди на рынке, потому что прокормить такую ораву непросто. Этот «щербацкий элемент» раздражает Левина. Он нарушает его планы на тихую, уединенную жизнь с Кити в деревне.

В черновике все просто и понятно. Кити – бесприданница. Старый князь Щербацкий в прошлом был заядлым игроком и промотал все состояние семьи. Выдавать младшую дочь нужно за обеспеченного человека. И Ордынцев знает об этом.

[ч]: Состояние у него было среднее, независимость для одного, 10, 12 тысяч дохода на его долю; но у нее, у Кити Щербацкой, почти ничего не было. Но об этом он не позволял себе думать. Что-то было унизительное для его гордости думать, что деньги могут мешать выбору его жизни. «Для других 12 тысяч мало, но для меня, – думал он, – это другое. Во-первых, жизнь моя семейная будет совсем не похожая на все жизни, какие я вижу. Будет другое. Потом, если б нужно сделать деньги, я сделаю».

Тем не менее выбор матери Кити в пользу Вронского, который, по словам Стивы, «баснословно богат», хотя и не проясняется до конца в романе, но имеющий глаза увидит. Удашев – богат. В сравнении с ним Ордынцев – средней руки помещик.

Мы не будем подозревать прекрасную Кити в меркантилизме при выборе жениха и поверим в искренность ее чувств к Удашеву (Вронскому). Но все-таки не будем забывать, что она – дочь своей матери, а в черновиках – еще и дочь разорившегося отца. И в черновиках, и в окончательной редакции между Кити и ее матерью царит полное взаимопонимание. Они слышат друг друга без слов.

[ч]: Как ни много горя было у старой Княгини от старшей дочери, собиравшейся оставить мужа, этот предстоящий брак радовал ее, и мысль о том, чтобы он разошелся, пугала ее. Она ничего прямо не советовала дочери, не спрашивала ее, примет ли она или нет предложение, – она знала, что тут нельзя вмешиваться; но она боялась, что дочь, имевшая, как ей казалось, одно время чувство к Левину и подававшая надежды, из чувства излишней честности не отказала Удашеву. Поэтому она холодно встретила Ордынцева и почти не звала его. Когда она осталась одна с дочерью, Княгиня чуть не разразилась словами упреков и досады.

– Я очень, очень рада, – сказала Кити значительно. – Я очень рада, что он (Левин, Ордынцев. – П.Б.) приехал. – И взглянула на мать, и потом, оставшись одна, она сказала ей, успокаивая ее: – Я рада тому, что нынче все решится.

– Но как?

– Как? – сказала она задумавшись. – Я знаю как; но позвольте мне не сказать вам.

А вот окончательная редакция:

[о]: Как ни горько было теперь княгине видеть несчастие старшей дочери Долли, сбиравшейся оставить мужа, волнение о решавшейся судьбе меньшой дочери поглощало все ее чувства. Нынешний день, с появлением Левина, ей прибавилось еще новое беспокойство. Она боялась, чтобы дочь, имевшая, как ей казалось, одно время чувство к Левину, из излишней честности, не отказала бы Вронскому и вообще чтобы приезд Левина не запутал, – не задержал дела, столь близкого к окончанию.

– Что он, давно ли приехал? – сказала княгиня про Левина, когда они вернулись домой.

– Нынче, maman.

– Я одно хочу сказать, – начала княгиня, и по серьезнооживленному лицу ее Кити угадала, о чем будет речь.

– Мама, – сказала она, вспыхнув и быстро поворачиваясь к ней, – пожалуйста, пожалуйста, не говорите ничего про это. Я знаю, я все знаю.

Кити «все знает». Поэтому визит Ордынцева (и будущего Левина) в дом Щербацких обернется мужским позором. Но в черновиках автор все-таки щадит своего героя. Ордынцев даже не успевает сделать Кити предложение и получить отказ. Он уходит посрамленным, но не до такой степени. А вот в окончательной редакции Левин выпьет чашу позора до дна. Он получит от Кити отказ, потом увидит Вронского, сравнит себя с ним и поймет, кто есть кто в глазах Щербацких. И Кити – тоже.

В черновиках Толстой показывает, как гордый, но закомплексованный Ордынцев меняется на глазах, когда понимает, что проиграл сражение с Удашевым. Только что все ему казалось «прелестным»: и он сам, и Кити, и все люди. И вот уже он «озлоблен», «окрысился». Он «презрительно» смотрит на Удашева, хотя тот перед ним не виноват. И все это видят, потому что скрыть своей слабости он не может:

[ч]: Удашев, чтоб говорить что-нибудь, начал о новой книге. Ордынцев и тут перебил его, высказывая смело и безапелляционно свое всем противуположное мнение. Кити, сбирая сборками лоб, старалась противуречить, но Нордстон (графиня, гостья в доме Щербацких и подруга Кити. – П.Б.) раздражала его, и он расходился. Всем было неприятно, и он чувствовал себя причиной.

Проговорим это отчетливо: Левин (Ордынцев) – крайне неприятный тип. Он вломился в чужой монастырь со своим уставом и злится, что этот устав не нравится другим людям. Он не может скрыть раздражения от того, что люди живут не так, как он считает правильным. А как жить правильно, он сам до конца не знает. Все его мучения отражаются на его лице, слышны в его речах. Он и рад бы их скрыть – но не может. И от этого он еще более жалок. В окончательной редакции Кити не любит Левина. Она его только жалеет.

Кити – добрая и честная девушка. И сейчас, и позже она испытывает еще и чувство вины. Ведь, по сути, они с матерью поступили с Левиным так же, как Вронский поступил с Кити.