Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

О, до какого унижения дошла я! В присутствии постороннего лица в нашей семье мне вдруг нанесли невыразимо тяжкое оскорбление… Я вырвалась из комнаты, почти задыхаясь от рыданий прибежала к себе, надела платок и жакетку и не помня себя выбежала на улицу… Я понимала одно: бежать, бежать скорее из нашего проклятого дома, где родная мать – хуже злой мачехи, где моя гордость взрослой дочери и женщины была унижена до такой степени, до какой я не желаю моему злейшему врагу… И я пошла. Слезы гнева и нервные рыдания душили меня; под темной вуалью и большим белым платком нельзя было видеть моего лица.

Все-таки Лизе важно, как на нее посмотрели бы, если бы хоть кому-то было интересно на нее посмотреть.

Но она уже вынесла приговор себе и мужчинам. Да, она – Шарлотта без Вертера, ну что ж!

Как женщина я не существую для мужчин; но и они как мужчины не существуют для меня. Я вижу в них только учителей, т. е. людей, которые знают больше меня и знакомство с которыми может быть приятно и полезно, если я могу извлечь для себя какую-нибудь пользу. Но раз они не могут быть учителями, раз они не стоят гораздо выше меня – тогда они для меня не существуют. Я могу быть знакома с ними, но для меня они не представляют ни малейшего интереса. Я давно твердо убеждена в этом; последние дни только подтвердили мои мысли.

По поводу этой записи хочется возразить известной поговоркой: “Ты сказал – я поверил, повторил – я засомневался, стал настаивать – и я понял, что ты лжешь”.

Но правда та, что к концу ярославского периода своей биографии Лиза Дьяконова была уже стихийной внутренней феминисткой. Она еще не знала этого термина, который впервые использовала социолог Элис Росси в 1895 году, том самом, когда Лизе исполнился 21 год и она распрощалась с Ярославлем. Лизе некому было подсказать, что она не одинока в своих терзаниях и слово уже произнесено. Она пришла к этому сама, через свой печальный девичий опыт и специфическое самообразование, вступившее в странные отношения с заложенными в ней с детства религиозными идеалами. Но к совершеннолетию она пришла готовой больше к сражению за свое внутреннее женское достоинство, чем к участию в движении за права женщин, которое она понимала довольно странно.

Я не требую, чтобы женщины имели одинаковые права с мужчинами, чтобы оба пола служили в присутственных местах, управляли государством; нет, для этого и мужчин достаточно. Но дайте женщинам более широкую сферу деятельности, право человека вообще; его право на развитие ума и сердца дайте тем, кто не имел возможности вступить в брак и должен сам зарабатывать себе пропитание. А если между такими женщинами окажутся из ряда вон выходящие по уму и таланту – не притесняйте их и дайте им все средства развиваться свободно… Смею думать, что и за всем тем останется достаточно женщин, которые будут выходить замуж…

Но когда родная мать прижала ее к стене, предложив ей конкретного жениха, Лиза взбунтовалась!

Недавно она пришла ко мне: “Вот вы (сестры. – П. Б.) жалуетесь на меня, что я не говорю вам ничего. Есть жених, получает 150 рублей в месяц, ищет невесту. Не хочешь ли выйти замуж?” Я молча указала маме на комнаты братьев, которые слышали все ее слова, но она как будто не видела моего жеста и продолжала еще громче: “Получает 150 рублей… мне хвалили его…” Я встала и тихо, чтобы не слыхали дети, сказала: “Прошу раз навсегда не говорить мне ничего подобного. Дайте мне лучше разрешение поступить на курсы”.

Мать ушла от Лизы оскорбленная. Ее “изящная, девически стройная фигура с красивым тонким лицом исчезла за дверью”.

Но и это не все. Лиза Дьяконова фактически отказала в общении Пете, который после того разговора в Кускове сначала прислал ей свою фотокарточку с запиской: “Лиза, посылаю свою фотокарточку и прошу на меня не сердиться. Желаю всего хорошего, Петя”, – а затем и сам приехал к ней в Ярославль, встретился с ней в ее доме и просил ее хотя бы возобновить с ним переписку. “Я тотчас же решительно отказалась”. Но почему?! “А этого он не должен знать: моя гордость возмущается при одной мысли, что человек, меня не понимающий, узнает мою душу, с недоумением пожмет плечами и отойдет, пожалуй, даже с насмешкой. Нет, нет! Не надо!”

Шарлотта осталась без Вертера.

Сестры

Пьеса Чехова “Три сестры” написана в 1900-м, в последний год XIX века. Есть что-то символическое в ее появлении именно в это время. Она как бы подводила итог женской эмансипации XIX столетия.

Все три сестры, Ольга, Маша и Ирина, молоды и по-своему интересны и привлекательны. Старшей сестре, Ольге, в первом действии – 28 лет. (Лизе Дьяконовой в 1900 году исполнилось 26 лет.) Вокруг них вьются мужчины, которых объединяет только оно: все они – военные. Сестры не бедны, красиво одеваются и принимают в доме гостей. Но они и не богаты настолько, чтобы жить свободно и самостоятельно и уехать в Москву, куда они так рвутся (“В Москву! В Москву!”). Основная часть наследства, доставшегося от покойного отца, бригадного генерала, когда-то вынужденного переехать с семьей в провинцию, перешла к брату Андрею, а его прибрала к рукам расчетливая жена Наташа. Сестры умны и получили гимназическое образование. Старшая сестра Ольга становится начальницей женской гимназии. Средняя, Маша, замужем за гимназическим учителем, но не любит его и влюбляется в батарейного подполковника Вершинина. Младшая сестра Ирина настолько привлекательна, что служит причиной нешуточных мужских страстей. За ее руку и сердце в буквальном смысле бьются капитан Соленый и барон Тузенбах. Соленый убивает Тузенбаха на дуэли…

Это пьеса о несбывшихся мечтах. Москва – символ этих мечтаний. Но почему их жизнь не удалась, как и у всех остальных героев пьесы, кроме “мещанки” Наташи? Да потому что “скучно”! В настоящем нет ничего интересного! Все лучшее только в будущем, а это будущее почему-то не наступает.

В первом действии герои еще полны надежд и произносят восторженные монологи.

Ирина: “Я не знаю, отчего у меня на душе так светло!.. Точно я на парусах, надо мной широкое голубое небо и носятся большие белые птицы!”

Во втором – чувство безысходности.

Вершинин: “Счастья нет, не должно быть и не будет для нас… Мы должны только работать и работать…”

За сценой полыхает пожар и бьют в набат, но если даже это и зарево будущего, то не для сестер.

Ирина: Куда все ушло?!.. Никогда, никогда мы не уедем в Москву… Я в отчаянии, в отчаянии!..

Маша: Неудачная жизнь.

Ольга: В Москве, значит, не быть.

Если использовать пьесу Чехова как матрицу русской жизни конца XIX века и наложить ее на ситуацию в доме Дьяконовых 90-х годов, то мы увидим немало совпадений. Три сестры – Лиза, Надя и Валя. Самая умная и самая непривлекательная Лиза – это в будущем Ольга. Ольга сделала предельно возможную для женщины того времени карьеру, став начальницей гимназии. Такая же перспектива, в лучшем случае, ждет и Лизу.

Но Ольга несчастна! Ей не нравится преподавать в гимназии, от этой работы у нее только головные боли.

Младшая сестра Ольги Маша пожертвовала карьерой ради замужества. Когда-то Кулыгин казался ей “ужасно ученым, умным и важным”. Теперь же Маша не любит его и страдает в обществе его товарищей-учителей, а сама мается от безделья.

Сестра Лизы Валя тоже станет “жертвой” мужчины, который казался ей “умным и важным”. Во всяком случае, жертвой ее считала Лиза. Это был тот самый студент, которого наняли репетитором к брату Лизы и который снабжал ее “нехорошей” литературой.

В дневнике студент зашифрован под буквой В*. На самом деле – это был Валентин Федорович Катрановский.

Он появился в доме Дьяконовых в начале 1894 года, когда Лизе было 19 лет, а Вале – 17. По традиции того времени, если в доме, где было несколько сестер, появлялся перспективный жених, то негласное первоочередное “право” на него имела старшая сестра. Так, по крайней мере, рассуждали родители. И если жених выбирал не старшую, а младшую по возрасту, то для старшей это было вроде оскорбления и ущерба для ее “репутации” невесты.

Хотя Лиза к этому времени уже твердо решила не выходить замуж, купеческое воспитание все-таки было в ней сильно. И женская природа требовала своего. Лиза присматривалась к Валентину Катрановскому как возможному жениху. Тем более что их умственные интересы совпадали.

Чем больше я присматриваюсь к студенту, тем более нахожу, что он – взрослый ребенок, хороший, умный, но… все-таки ребенок. Все мы забавляемся с ним как дети. Он называет меня злой, капризной, я смеюсь и очень довольна… И этот вечер вместе с сестрами мы провели очень весело, много шутили, но… особенное чувство, уже давно забытое, точно вновь проснулось во мне, и мне нисколько не было ни смешно, ни весело. Если б я была другая, то не задумалась бы объяснить это тем, что влюблена, но для меня это невозможно, и я не такая. Так почему же это, почему?

Потому что для любви не было взаимности, а влюбиться безоглядно и безнадежно ей не позволяла гордость. В итоге она оказалась поверенной в душевных делах Вали.

В свою очередь Лиза, по-видимому, имела очень сильное влияние на младшую сестру, которая оказалась между двух огней – Лизой и Катрановским. Она была милой, наивной, простодушной. Такой она видится в дневнике.

Моя сестра, несмотря на свой 17-летний возраст, читала все романы Зола и Гюи де Мопассана, и я помню, как часто мы возмущались бездной порока и разврата, описываемой так откровенно Мопассаном, невольно чувствуя отвращение к этим “порядочным молодым людям”, которые на нас женятся… “Знаешь ли, когда я думаю о В* – мне легче на душе; ведь все-таки не все люди такие”, – сказала Валя. “Ты думаешь, что он еще невинен?” – “Да, конечно. Он – такое дитя природы и ведет строгую, умеренную жизнь; он мне кажется таким чистым…” Я засмеялась. Валя остановилась: “Что ты?” – “Успокойся, милая, он нисколько не лучше других, но это ничего не значит, что он «дитя природы», по твоему мнению”. – “Ка-ак? Он, думаешь ты, испорчен? О, нет, Лиза, не разочаровывай меня, я хочу верить, я не могу…” Валя смотрела на меня умоляющими глазами, и все ее хорошенькое личико выражало страх перед тем, чего она не хотела знать. Ее чистое, молодое существо готово было возмутиться моими словами, которые разрушали ее веру.

Это – забавно! Лиза занимается сексуальным просвещением сестры и пытается ее “успокоить”. При этом она сама в начале 1894 года билась в истерике и говорила подруге Кате, что мужчины не имеют права на ранний сексуальный опыт.

Надо полагать, Лизе, а не самой Вале пришла в голову идея, что Вале тоже не место в “душном” Ярославле и ей тоже нужно поступать на курсы. Когда Александра Егоровна, отчаявшись убедить старшую дочь не прыгать выше головы и выйти замуж, в педагогических целях позвала в дом старшего родственника, чтобы он по-мужски поговорил с Лизой, та во время разговора набрала в рот воды, потому что всё для себя давно решила. Слово взяла Валя.

Вот вы против курсов, дядя, а между тем посмотрите, как время идет вперед. Наша бабушка умела читать и писать, а своих дочерей она уже в гимназию отдавала; они не кончили курса, но мы, их дети, уже кончили курс. Следовательно, вполне естественно, что мы хотим идти на курсы, а наши дочери должны будут получать беспрепятственно высшее образование.

В этих “смелых” мыслях провинциальной девушки (внушенных Вале старшей сестрой) тем не менее было одно слабое звено. Валя смотрела на высшие курсы как на продолжение “дела” Дьяконовых и не мыслила своего будущего без мужа и детей. А вот Лиза смотрела на вещи куда более радикально.

Поэтому когда Катрановский сделал Вале предложение, Лиза активно вмешалась в судьбу младшей сестры. Она не позволила Валентину и Валентине решить этот вопрос без ее участия. И здесь мы имеем дело с очень интересной ситуацией.

Вторая половина XIX века была эпохой фиктивных браков. Об этом главным образом и написан знаменитый роман Николая Чернышевского “Что делать?”, который не меньше, если не больше, оказал влияние на умы молодых людей, чем “Крейцерова соната”. Только это было влияние в разные стороны. Начитавшись “Крейцеровой сонаты”, молодые люди отказывались от браков и продолжения рода, исходя из того, что в основе семьи лежит нечистый половой инстинкт. Начитавшись “Что делать?”, молодые люди, наоборот, энергично вступали в браки. Но только для того, чтобы освободить девушек от опеки и гражданского бесправия.

Однако провинция есть провинция! Лиза, скорее всего, не читала “Что делать?”. Этот роман не мог оказаться в библиотеке ее матери, потому что автор его был государственным преступником. С 1864 по 1871 год он провел на Нерчинской каторге, а потом до 1883-го жил на поселении в Вилюйске. Даже упоминания о романе нет в дневнике ярославской гимназистки, которая интересовалась всем на свете. И о фиктивных браках она узнала поздно, в конце 1894 года, когда ей было 20 лет. Если бы она узнала об этом раньше, неизвестно, как повернулась бы ее судьба.

Эту новость сообщил ей другой студент, по фамилии Э-тейн. Как она познакомилась с ним, Дьяконова не пишет, но почему-то она была с ним предельно откровенна и рассказала, как страдала все годы после окончания гимназии, дожидаясь полного совершеннолетия, чтобы поступить на Высшие женские курсы. Студент сильно удивился! “«Да это целый роман, – смеясь, воскликнул он. – Героиня за четырьмя стенами, не знающая действительной жизни». – «Да, героиня без героя», – подтвердила я”.

Тогда Э-тейн объяснил ей, какую возможность она упустила из-за своего незнания “действительной жизни”, даром потеряв три года жизни. “«Ну, вы написали бы письмо какому-нибудь студенту с просьбой избавить вас от такой обстановки». – «Как? что вы говорите? писать студенту? – искренне удивилась я (подобная мысль и в голову не могла мне прийти – до того во мне были сильны привитые воспитанием понятия о приличиях). – Да зачем же?» – «Да затем, что он по-человечески должен был бы помочь вам, как всякий благородный человек». – «Но… писать студенту, ведь это неприлично», – возразила я. «Э-э, бросьте вы там ваши прилично и неприлично; идти напролом – вот и все!»”

В тот день Лиза вернулась домой в радостном настроении. У нее будто глаза заново открылись. Испытывать этот вариант на себе было уже поздно и незачем. Но в апреле следующего года Катрановский сделал предложение Вале.

Из дневника Лизы нельзя толком понять, кто все-таки был главным инициатором этой невероятной брачной аферы, с помощью которой две сестры решили одним выстрелом убить несколько зайцев. (В результате подстрелили одного, и не того, в которого целились.) Но, сопоставляя характеры двух сестер, можно предположить, что душой заговора была Лиза, у которой незадолго до этого состоялся разговор с Э-тейном. Только в данном случае речь шла не о фиктивном браке, а о женитьбе по любви, но как бы с отложенными семейными обязанностями – модель, которая была испытана героями “Что делать?” Лопуховым и Верой Павловной. Катрановский должен был жениться на Вале, но не жить с ней, позволив ей сперва выучиться на Высших женских курсах.

Как это себе представляли молодые люди, страстно влюбленные друг в друга, нам не известно.

Катрановский заявил Александре Егоровне, что делает предложение ее младшей дочери, но поскольку она хочет продолжить обучение, готов отложить венчание на год, чтобы Валя могла поехать в Петербург и поступить на курсы. Через год он на ней женится. Необходимо только согласие матери невесты.

Согласие на что? Брак или учебу? Александра Егоровна поняла, что ее водят за нос. “На такое условие я никогда не буду согласна. Она – моя дочь и должна жить со мною. Я ее никуда не пущу учиться. Свадьба должна быть без всяких условий, тогда муж будет ее попечителем, и я не буду касаться дочери”.

Тогда хитрость молодых людей пошла еще дальше. Они сказали матери, что свадьба состоится. Но Валентин “твердо решил не отступать от своего намерения дать Вале полную свободу по выходе замуж”. “Я ее устрою на курсах, а сам потом уеду домой…”