Толстой и Чертков

VI.

Дружба Л. Н. и Черткова была дружбой двух людей, стремившихся к одному идеалу, чутко прислушивавшихся один к другому, глубоко уважавших духовную работу другого и, разумеется, в виду этого, не считавших возможным вмешиваться в жизнь и поступки один другого. Это так понятно. Дико говорить о том, чтобы Чертков мог вмешиваться и влиять на жизнь Толстого; это было бы не только умалением величия памяти Толстого, но и совершенно базарным, грубым отношением к 30-летней дружбе этих двух людей, молитвенно стремившихся к Богу.

Приведу здесь выдержки из письма Черткова к Досеву за девять дней до ухода Л. Н. из Ясной Поляны. Досев писал Черткову, что ему непонятно, как Л. Н. продолжает оставаться жить в мучительных для него и во всех отношениях неблагоприятных условиях жизни Ясной Поляны. Что такая жизнь «затушевывает в глазах людей все значение и смысл его слов и мыслей…»

Таких писем и Л. Н. получал очень много.

К сожалению, я не могу принести здесь целиком всего ответа Черткова, но вот некоторые выдержки из этого письма:

«Если он (Л. Н. Толстой) до сих пор еще этого не сделал (т. е. не ушел из Ясной Поляны), то… поверь мне, – единственно потому, что он недостаточно еще уверен в том, что ему, действительно, следует уйти, что воля Божия в том, чтобы он ушел. Ему лично настолько было бы приятнее, покойнее и во всех отношениях удобнее, если бы он ушел, что он боится поступить эгоистично, сделать то, что ему самому легче, и отказаться, из малодушия, от несения того испытания, которое ему назначено.

Очевидно, что если он не делает этого, то никак не из слабости или малодушия, не из эгоизма, а, напротив того, из чувства долга, из жертвы своими предпочтениями, своим личным счастьем, ради исполнения того, что он для себя считает высшей волей.

В июле 1908 года Л. Н. переживал один из тех мучительных душевных кризисов, которые у него почти всегда оканчивались серьезной болезнью. Так было и в этот раз: он тотчас после этого заболел и некоторое время находился почти при смерти.

Приведу несколько выдержек из его дневника, записанных им в дни, предшествовавшие болезни:

– Если бы я слышал про себя со стороны, – про человека, живущего в роскоши, отбивающего все, что может, у крестьян, сажающего их в острог и исповедующего и проповедующего христианство, и дающего пятачки, и для всех своих гнусных дел прячущегося за милой женой, – я бы не усомнился назвать его мерзавцем! А это-то самое и нужно мне, чтобы мне освободиться от славы людской и жить для души…

– …Все так же мучительно. Жизнь здесь, в Ясной Поляне, вполне отравлена. Куда ни выйду, – стыд и страдание…

– …Одно все мучительнее и мучительнее: неправда безумной роскоши среди недолжной нищеты, нужды, среди которой я живу. Все делается хуже и хуже, тяжелее и тяжелее. Не могу забыть, не видеть…

– …Приходили в голову сомнения, хорошо ли я делаю, что молчу, и даже не лучше ли было бы мне уйти, скрыться… Не делаю этого преимущественно потому, что это для себя, для того, чтобы избавиться от отравленной со всех сторон жизни. А я верю, что это-то перенесение этой жизни и нужно мне…

– …Я не могу далее переносить этого, не могу и должен освободиться от этого мучительного положения. Нельзя так жить. Я, по крайней мере, не могу так жить, не могу и не буду…

– …Помоги мне, Господи. Опять хочется уйти. И не решаюсь. Но и не отказываюсь. Главное: для себя ли я сделаю, если уйду? То, что я не для себя делаю, оставаясь, это я знаю»…

«Мы можем предположить, что на месте Л. Н. мы поступили бы иначе, хотя нам трудно сказать, сделали ли бы мы, поступая иначе, лучше или хуже, чем он. Мы можем не понимать всего, что твориться в его душе, а потому можем недоумевать перед некоторыми его поступками. Но я, по крайней мере, не могу не относиться с величайшим уважением к тем чистым, самоотверженным побуждениям, которые им руководят; не могу не чувствовать к нему полного доверия в том смысле, что если человек, жертвуя всеми своими личными потребностями и удовольствиями и несмотря ни на какие свои страдания и лишения, неуклонно старается исполнять требования своей совести, то он делает все, что можно ожидать от человеческого существа, и никто не имеет ни права его осуждать, ни надобности беспокоиться за него.

И как бы Л. Н. дальше ни поступил, – останется ли он до конца в теперешних условиях, или же найдет когда-нибудь нужным выйти из них, – я уверен в одном: что в этом деле он поступит только так, как велит ему совесть, – а потому поступит правильно».

Это письмо было написано за полторы недели до ухода Л. Н. из Ясной Поляны. Письмо это было известно Л. Н., и тот так отозвался о нем в письме к Черткову: «Письмо ваше Досеву, кроме всего другого, мне было и есть очень полезно, уясняя и прошедшее и настоящее».

…«Дорого мне то духовное общение с вами, с той лучшей маленькой частью меня, которую вы одну видите и которая получает несвойственное ей значение без знания всей остальной, большой, гадкой части меня. Спасибо и за то, что вы признаете существование ее. Такое знание и прощение дороже всего для твердого дружеского общения».

И каким утешением, какой поддержкой для Л. Н. был в последний период жизни Чертков, можно видеть из следующих отрывков из писем Л. Н. к Черткову, написанных в октябре 1910 г.:

…«Нынче в первый раз почувствовал с особенной ясностью – до грусти, – как мне недостает вас. Есть целая область мыслей, чувств, которыми я ни с кем иным не могу так естественно (делиться), зная, что я вполне понят, как с вами… Саша сказала вам про мой план, который иногда, в слабые минуты, обдумываю (Речь идет об уходе из Ясной Поляны). Сделайте, чтобы слова Саши об этом и мое теперь о них упоминание было бы comme non avenu… Если что-нибудь предприму, то, разумеется, извещу вас. Даже, может быть, потребую от вас помощи».

…«А вы также открывайте мне свою душу. Не хочу говорить вам: прощайте, потому что знаю, что вы не хотите даже видеть того, за что бы надо было меня прощать, а говорю всегда одно, что чувствую благодарность за вашу любовь»…

Наконец 2 ноября, когда Л. Н. лежал больной в Астапове, он попросил телеграммой вызвать к себе Черткова, и хотя обстоятельства складывались так, что Л. Н. не мог видеться с своим другом в последнее время в Ясной Поляне, он провел с ним последние дни своей жизни.

notes

Сноски

1

Страничка из воспоминаний, В. Черткова. «Вестник Европы» 1909 г. Ноябрь.