На крыльце конторы ходоков встретили смотритель прииска Горелов и служащий канцелярии Феоктистов.
– Ждать здесь, куда прешь, харя! – заорал на подошедшего Быкова Горелов. Своим хамством и грубостью смотритель славился на весь прииск.
– А ты не лайся. Мы ведь не к тебе пришли, – спокойно ответил Быков, помня наказ Буланова не лезть на рожон и не поддаваться на провокацию.
– Забастовщики-и-и! Ишь чего задумали, каторжное отродье! – набросился на мужиков Феоктистов.
Рабочие стояли плотной кучкой. Феоктистов ходил вокруг них и тоненьким, трескучим тенорком ругался.
– Раз такое дело, – не выдержал Быков, – мы сейчас можем домой податься.
– Заткнись! Громила! – рявкнул на него Горелов.
Дверь из коридора распахнулась, и, видимо для устрашения, первым показалось усатое, всем знакомое лицо жандармского ротмистра Трещенкова. Он был в шинели, обтянутой белой портупеей, с саблей и револьвером.
– Отставить шум, господин смотритель, – поднимая кверху пушистую перчатку, проговорил Трещенков.
За спиной ротмистра в короткой олешковой дохе появился тучный Цинберг, а потом уже, совсем неожиданно, выполз в длинной, богатой шубе исполняющий обязанности главного управляющего Теппан, за ним горный исправник Галкин.
Рабочие почувствовали, что администрация даром время не теряла и основательно подготовилась к встрече.
– Ну-с, господа-други, что же вы такое задумали? – потягивая кончик толстой, душистой сигары, иронически спросил Теппан.
Быков выступил вперед, как было условлено, и коротко, но очень сбивчиво изложил требование прогнать лавочника.
– И это все? – спросил Теппан.
– А разве этого мало, господин главный управляющий? – спросил кто-то из рабочих.
– Все время кормят падалью! – сразу раздалось несколько протестующих голосов.
– В муку конский помет подмешивают!
– Хуже скотов нас считают!
– Рыба вонючая!
– До каких пор терпеть такое!
Выкрики становились все настойчивее и ожесточеннее.
– Говорите по порядку! – прикрикнул ротмистр Трещенков.
– Сами знаем, как нужно разговаривать, – ответил на это Быков. Он уже начинал чувствовать, что артелью – они сила!
– Еще что хотите? – когда голоса немного стихли, спросил Теппан. Спустившись на нижнюю ступеньку крыльца, он буравил глазами рабочих, запоминая лица главных вожаков и зачинщиков.
Рабочие повторили, что хотят получать за свои деньги доброкачественные продукты и требуют немедленного увольнения лавочника, напомнили и о спецодежде из мешковины.
Теппан порывисто засипел сигарой, стряхивая пепел прямо на грудь своей шубы, властно и безоговорочно заявил:
– Изложите свою претензию письменно, мы ее обсудим и решим. А сейчас немедленно марш на работу! Буду ждать до девяти часов вечера. – Теппан вытащил из внутреннего кармана массивные золотые часы, не глядя на притихших забастовщиков, добавил: – Кто не приступит к работе, лишим продовольствия и вышвырнем вон.
– Эге-ге! – В толпе кто-то кашлянул, закряхтел и тут же смолк.
– Разойдись! – визгливо, словно его подстегнули, выкрикнул ротмистр Трещенков.
С полминуты рабочие стояли в некотором смятении и нерешительности. Потом как-то вдруг дружно повернули от крыльца, гулко притопывая разбитыми пимами, не оглядываясь, плотной группой пошли прочь. В звонких, морозных сумерках настороженного поселка далеко и долго были слышны их удаляющиеся шаги.
Теппан и вся его свита скрылись в конторе. В тот же вечер в Петербург полетела телеграмма следующего содержания:
«Сегодня утром забастовали рабочие Андреевского, после обеда – Утесистого. Опрашивали вместе исправником причины забастовки. Рабочие Утесистого обещали к вечеру изложить письменно свою претензию. Андреевские заявили, что кому-то вместо мяса попалась конина. На предложение приступить работе заявили, что к вечеру письменно изложат жалобу. Подождав до девяти вечера, никаких заявлений не получил. Объявил команде – в случае дальнейшего невыхода на работу назначить пятницу расчет. Теппан».
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В марте солнце поднимается над тайгой все выше и выше и снег на припеках становится мягче. Не дожидаясь ответа администрации, выборные делегаты во главе с Архипом Булановым в этот же день, к обеду, были уже на прииске Утесистом и быстро подняли из шахт всю смену. Слух о начале забастовки распространился мгновенно. К вечеру остановились работы на прииске Успенском, а на другой день с утра забастовали прииски Васильевский, Варваринский, Пророко-Ильинский, Нововасильевский, Липаевский, Нижний. Как только рабочие узнавали о забастовке соседей, тут же сходились на собрания, выбирали делегатов и срочно отправляли на следующий прииск. Оставалось поднять самые крупные – Феодосиевский, Александровский и Надеждинский, где находился главный административный центр. Именно туда и пробирались Кондрашов с Лебедевым, предварительно решив побывать на прииске Васильевском, где жила Маринка, чтобы повидаться со ссыльным большевиком Черепахиным, к которому у них была явка.
После неожиданной встречи с Берендеевым Василий Михайлович попросил Лебедева устроить встречу не в доме Матрены Шараповой, а где-нибудь в другом месте. Здесь долго оставаться было нельзя. Тимка Берендеев мог вернуться с урядником. Начали думать и перебирать вместе с хозяйкой все возможные закутки, но так ничего и не придумали. К этому времени пришел Георгий Васильевич Черепахин и увел гостей в только что выстроенную для управляющего баню. Она стояла на отшибе, почти у самого берега реки Бодайбо и как раз накануне топилась. В ней было тепло и даже уютно. Старым березовым веником Черепахин подмел баню, а Лебедев завесил маленькое окошко мешковиной.
– Я тут омывал вчера свое грешное тело, – зажигая лампу, признался Черепахин.
– Проникаешь в высшие сферы? – спросил Кондрашов.
– Понемножку… Имею честь работать на лесном складе и даже с самим управляющим встречаюсь на рыбной ловле.
– Это совсем хорошо! Я на Урале пристроился было деньги считать у одних чудаков. Там один хозяин любил этаким социалистом прикинуться…
– Наш из немцев, но тоже любит иногда поиграть в демократию, даже Шиллера читает на память…
Вскоре разговор принял деловой характер.
– Я уже собрался ехать на Феодосиевский, – продолжал Георгий Васильевич. – Там у нас много хороших людей.
– Да, феодосиевцы народ крепкий, – подтвердил Лебедев. – На них можно положиться.
– А как у вас в Надеждинске? – спросил Черепахин.
– У нас любительский драмкружок и самые высокополитичные меньшевики, – усмехнулся Михаил Иванович.
Лебедев был из моряков, сосланных за революционное выступление.
– Вот-вот! Там у них довольно сильное гнездо, – сказал Черепахин.
– Однако там есть Петр Иванович Подзаходников и наши боевые морячки, – заметил Лебедев.
– Петр Иванович человек твердый. Он-то уж умеет трясти меньшевичков, да так, что от них перья летят, – проговорил Черепахин.
– Полагаете, что станут мешать нам? – спросил Кондрашов.