Девятый (сборник)

– Охраняй винтовку! – И побежал к дому.

Там, около нужного подъезда, к нему присоединился один из двух оперов, которых он послал дежурить возле домов.

– Оружие к бою! – скомандовал ему Гайдамаков, и они забежали в подъезд.

Николай бежал впереди с пистолетом в руке и, прыгая по ступенькам, ждал: вот сейчас навстречу выбежит тот, по которому он стрелял…

Люк на чердаке был в потолке последнего этажа. Замок не висел и была надежда: сейчас они откроют люк и застигнут на место того стрелка…

Но люк был заблокирован изнутри. Николай пытался открыть его сначала руками, затем плечами, но крышка не поддалась. Попробовал и напарник. Напрасно.

Гайдамаков понимал: уходит время. Снайпер их перехитрил.

Они выбежали опять на улицу, и Николай крикнул:

– Ты, в тот подъезд, я в этот. И будь осторожен!

Проникнув наконец на чердак, Гайдамаков сразу убедился в трех вещах: в том, что имеет дело с очень хитрым соперником, в том, что он его ранил, и в том, что это женщина. Снайпер вошел через один крайний подъезд, а вышел в другой. Рана была серьезной. Около окна и вдоль цепочки уходящих следов на чердаке и в подъезде – везде капли крови. От удара его пули у стрелка с головы слетел черный женский парик и валялся здесь же на досках около оконного проема.

«Значит, у нее волосы другого цвета», – подумал Гайдамаков.

Мужчина с первого этажа подтвердил:

– Я заходил в подъезд, и меня чуть с ног не сбила молодая бабенка. Светлая такая. Представляете, несу в руках две бутылки пива, а она на меня вылетает. Сука! Одна бутылка выпала из рук. Хорошо не разбилась. Убил бы дуру!

– А как она выглядела?

– Да разве я ее разглядывал? Ну не толстая, совсем обыкновенная. Разозлился я на нее.

– В руках несла чего-нибудь?

– Что-то было у нее тяжелое на спине, не помню чего. А рукой она за плечо держалась. Вот так, – и он свою правую руку положил на левое плечо. – А так не помню я ее. Разозлила она меня, дура…

Сразу же состоялось совещание у Самохвалова. Начальник штаба дивизии сидел озадаченный. Выслушав доклад Гайдамакова и Шрамко, он закурил сигарету, подымил, помолчал.

– Значит, баба, – сказал он задумчиво. – Да, навезли нам их из Прибалтики… Но по почерку это, похоже, та самая, которая больше всех воду мутит, весь город держит в напряжении. Как вы думаете, братья славяне, та это или не та?

– Думаю, что та, – закивал головой Шрамко, – похоже, что та. По всему – похоже.

– Вот и я так думаю, – продолжал размышлять начальник штаба. – Хитрая сволочь. Наряжается, понимаешь, в разные одежды, усы клеит, парики меняет, то мужик она, то баба. Трудно такую поймать.

Он опять помолчал, насупился. Его что-то волновало.

– Что наверх докладывать? – выразил он наконец эту наболевшую мысль. – Мы же ее не нейтрализовали окончательно. Как там оценят нашу работу?

Тут в разговор вступил Гайдамаков.

– Думаю, товарищ подполковник, она сейчас какое-то время лечиться будет. Рана, по всей видимости, тяжелая. Поэтому стрельба в городе должна прекратиться. Сейчас будет затишье, и начальство это сразу почувствует.

Шрамко закивал головой, а Самохвалов подытожил:

– Ладно, товарищи военные, за работу хвалю, ваш героический труд Родина не забудет. – И, улыбнувшись, добавил: – И я тоже.

Потом Шрамко пригласил Николая к себе в кабинет. Там он сначала дал команду подчиненным контролировать все медицинские учреждения на предмет обращения к ним молодой женщины по поводу ранения плеча, а потом закрыл дверь, открыл сейф, вытащил оттуда бутылочку «Хеннесси», и они выпили по две рюмки «За нашу великую Родину» и «За победу над врагами».

Возвращаясь домой, в хорошем настроении, Николай думал: «Эх, жалко Линде нельзя ничего рассказать». Она бы порадовалась его успеху.

Но дома никого не оказалось. Постучала в дверь соседка и сообщила, что ей на работу звонила Линда. Просила предупредить Николая, что уехала домой за товаром, появится через несколько дней.

«Странно… – подумал он. – Она вроде не собиралась уезжать».

Хотя, торговля – дело непредсказуемое. Может быть, нахлынули покупатели, все раскупили, и вот надо ехать за новой партией. Уснул он со светлыми мыслями о Линде, о их будущей совместной жизни. Он сильно полюбил эту женщину.

9

У нового командующего российской армией появился могущественный враг, последовательный и коварный. Враг в лице президента отколовшейся от Советского Союза республики, которого Селезнев публично назвал фашистом и обвинил в организации геноцида.

Он ненавидел генерала и за то, что тот бесцеремонно и как бы походя унизил его, президента признанного мировым сообществом государства, изощренного, мудрого и хитрого политика, выкованного в горниле смертельной партийной тусовки, выжившего в безжалостных играх большой советской политики, лишил того, что ему по праву принадлежало – этого большого и богатого куска территории, на котором лишь по недоразумению проживали ничтожные и глупые люди, не понимающие своего счастья… То, к чему он так долго шел, ради чего он врал, лицемерил, обманывал, за что он воевал – вдруг у него нагло, стремительно и цинично отнял этот молодой генерал, хам с диктаторскими замашками. Отнял, а потом еще и опозорил на весь мир…

После долгих и тяжелых раздумий президент вызвал к себе в кабинет министра госбезопасности. Когда тот пришел, он отвел его в комнату отдыха, усадил в кресло, достал из шкафчика графин молдавского коньяка, сам налил в хрустальные бокалы. Они молча выпили, потом ушли на балкон…

10

Линда Шварцберг находилась в лазарете маленькой инженерной воинской части, расположенной на правобережье. В целях конспирации ее не могли положить в общую палату вместе с другими больными и ранеными. Палатой для снайпера послужило наспех переделанное помещение для медицинского оборудования, находящееся в торце второго этажа лазарета. К Линде никого не пускали. Поэтому лежала она посреди старых капельниц, каталок, висящих и лежащих медицинских халатов, шкафчиков с лекарствами.

Боль в левом плече стала проходить. Пуля снайпера, ранившая ее, прошла по мягким тканям, лишь слегка задев верх лопатки. Несколько дней назад ей сделали операцию, теперь каждый день меняли повязку. Светлые волосы ее были не убраны и лежали на подушке рассыпанные, разметанные. Ей ничего не хотелось делать – ни есть, ни пить, ни разговаривать, даже пригладить свои волосы не хотелось. Левая рука ее безжизненно лежала вдоль тела, правая – поверх одеяла на талии. Под подушкой находился многозарядный испанский пистолет «Астра», способный стрелять очередями натовскими патронами калибра девять миллиметров. Это на случай внезапного нападения. Она живой никому не дастся, ей нельзя попадать в плен! Она слишком много знает и много натворила… Казалось бы, обстановка безопасная – ее постоянно охраняют сотрудники службы безопасности. Но она убила слишком много людей…

То, что за ней идет охота, было очевидным. Об этом красноречиво говорит последний случай, когда снайпер противника не дал ей выстрелить по военным. Ее выследили. Ее практически загнали в угол. Скорее всего, она прокололась на подходе к месту засидки. Значит, по каким-то признакам ее опознали, нашли в этом немаленьком, в общем-то, городе. В любом случае понятно: охота за ней, широкомасштабная охота, идет по всему Крайску. Понятно и то, что работать там ей больше нельзя. Это очень опасно.

Надо уезжать!

Где же она прокололась? В чем? Когда? Она всегда так внимательно относилась к вопросам маскировки, так тщательно продумывала каждый раз свою внешность, училась быть то бомжом, то инвалидом, то старухой, то мужчиной средних лет. Сообразно новой роли меняла парики, одежду, накладывала усы, бороды. Каждую роль всегда репетировала, словно театральная актриса.

Очень внимательно изучала подходы к местам, откуда будет вестись огонь, и поэтому всегда уверенно и безошибочно проникала к своей позиции и так же просто и надежно уходила в город. Она ни разу дважды не устраивала засидку в том месте, откуда уже стреляла.

Все и всегда было продумано до деталей, никогда не было сбоев. Тогда почему ее выследил тот снайпер? В чем-то она ошиблась. Его выстрел конечно же не был случайностью. Он искал ее и нашел. И в силу того, что противник свою работу не закончил – не убил ее, это означает, что дело свое он будет продолжать. И не остановится, пока не завершит…

Надо уезжать, надо срочно уезжать!

Свободная охота закончилась, началась игра со смертью. И в эту игру ей играть не хотелось.

Вопросы были мучительными, потому что на них не было ответа.

На пути к дому были препятствия, которых никак не избежать. Например, сроки контракта. Они пока что не закончились, и люди, заключившие соглашение с ней, безусловно, будут настаивать на продолжении работы. Она ведь в самом деле результативна как снайпер. И потом, всю сумму, как это обговорено в условиях контракта, она получит лишь по завершении работы, как по срокам, так и по результатам. О результатах можно не волноваться, она уже убила столько людей, сколько было обусловлено, но сроки… Деньги можно получить лишь по окончании этих сроков. То есть через месяц и семнадцать дней.

Надежда одна – на переговоры с представителем «заказчика», на то, что они пойдут ей навстречу в связи с выполнением обговоренных требований и конечно же в связи с ее ранением.

Она запросила о встрече с представителем и теперь ждала его, лежала и ждала.