– Странное место мы выбрали для жизни, – констатировал Иван. – Как бы не пришлось сбегать обратно.
Однако я, прислушавшись к себе, понял, что фоновое чувство тревоги, преследующее меня в последнее время, вдруг отпустило. Я еще в доме заметил – мне здесь спокойно. То ли интуиция, то ли усталость, не знаю.
– Пап! Пап! Так вот же он!
– Кто, Вась?
– Мораториум! Вторая половина!
Круглая площадь, такая же, как на той стороне. Черный цилиндр, замысловатый механизм. Действительно, похож.
– Садимся, садимся! – подпрыгивает Василиса, – Я его сейчас запущу! Я уже знаю, как!
– Уверена? – спросил Иван.
– Ну… Такое. Надо попробовать, – чуть сбавила энтузиазм девочка.
– Машине стоп. Трап опустить!
– Вот, здесь, видишь, пап? Тут даем толчок, и оно заводится.
– Хм, – Иван смотрел скептически, – на той стороне не завелось. Хотя я эту штуку тоже приметил.
– Потому что на той!
– Так они симметричные.
– Ну же, давай попробуем!
Иван привстал на цыпочки, протянул руку куда-то внутрь механизма, взялся за какой-то рычаг и резко потянул его на себя. Щелкнуло, клацнуло, зажужжало, затикало. Механизм пошел вращаться, но, сделав полоборота, затих.
– Ровно та же картина, что там. Импульса, что ли, не хватает?
– Точно! – подскочила Василиса, – Импульс! Надо одновременно – там и тут!
– Хм… Что-то в этом есть. Но как ты себе это представляешь?
– По таймеру синхронизируемся! Я перехожу туда, запускаем секундомеры. Через тридцать минут ровно – раскачиваем пусковые рычаги, пока не импульс не совпадет.
– Дело, – кивнул Иван, – может сработать. Ты у меня умничка, Вась.
– Ха! Еще бы!
– Ну что, – вздохнул я, стараясь не поддаваться чувству собственной неполноценности, – пойдем, посмотрим, как мой дом выглядит снаружи?
Хорошо выглядит. Готично-романтично. Темный крупный камень стен, острые скаты черепичных крыш над выступающими… Без понятия, как правильно назвать эти архитектурные излишества. Полукруглые застекленные выступы стен, образующие псевдобашенки. О, тут и балкончики есть! Изнутри не заметил. Все заплетено зеленой крепкой лозой, маскирующей грязные стены и почти непрозрачные окна. Невысокая каменная ограда, за ней буйно разросшийся сад, через который мы с трудом проломились к двери.
Стучать пришлось долго, а когда нам, со скрежетом засовов, наконец открыли, то первое, что мы увидели – ствол ружья. Его, решительно прищурившись, держала Таира.
– Откуда у тебя ружье? – спросил я растерянно.
– У женщина должно быть ружье! – ответила она, не опуская оружия, – Женщина защищать дети и козы! Ты уходить туда, приходить сюда… Это точно ты?
– Ты что, не узнаешь меня?
– Может ты угрхайя, демон-перевертыш? Я слышать, такие бывают в пустой мир! Ты доказать, что это ты!
– У тебя родинка на…
– Это ты! Заходить. И вы заходить, – она опустила ружье и сделала приглашающий жест. – Еда кормить вас?
– Не надо, – отказался Иван, – мы лучше сразу к мораториуму, а то Ваське кусок в горло не полезет, пока она не попробует.
У дверей Иван и Василиса сверили часы – большие, механические «штурманские» у него и легкие плоские электронные у нее.
– Тридцать минут ровно, пап!
– Время пошло! Сходишь с ней, Тём? Мне спокойней будет. А я на той стороне запущу.
– Конечно. Пойдем, Василиса.
– Дядь Артем, – спросила она, пока мы шли к площади. – Вы же спасете Зеленого? Маша, дочка его, так переживает. Плачет. И Лена тоже… Не плачет, конечно, но очень волнуется.
– Постараемся, Вась. Очень постараемся.
– Его надо спасти, он клевый.
– Я знаю.
Как ей объяснить, что «клевый человек» всегда выживает только в кино? И наличие горюющей жены и плачущих детей на это никак не влияет? Вся надежда сейчас на Ольгу, она обещала найти способ. Лично у меня никаких идей нет.
– Минута! – Василиса заметно волнуется.
Чтобы достать до нужного рычага ей пришлось влезь на стремянку, теперь она стоит, вытянувшись, напряженная, как натянутая струна. Одна рука в механизме, на второй часы, которые она держит перед глазами, гипнотизируя убегающие на экранчике секунды.
– Может мне дернуть? – спросил я.
– Нет, я справлюсь. Дольше объяснять, что и куда.
– Оставь девочку, она знает, что делает, – сказала Ольга.
Рыжая ждала у мораториума, как знала, что придем. Усталая, грязная, вымотанная, осунувшаяся лицом, в пустотном костюме. Добегается она так-то, в одиночку. Быстро, но очень уж опасно.
– Тридцать секунд!
– Я нашла Марину. У меня на нее… Неважно, могу найти, в общем.
– Двадцать!