Андресен и все, все, все

А дед выплюнул кусок теткиной щеки и говорит:

– Не вкусно!

9.

Заходили сегодня «Идущие вместе». Извинялись, вернули зажигалку.

Говорят, Толстую я не до конца убил – так, прихлопнул слегка. Говорят, в больнице лежит, идет на поправку. Как на собаке все зажило, выпишут, наверное, скоро.

10.

Звонил Ганс Христиан Андерсен. Рассказал ужасную историю про Татьяну Толстую.

Ее выгнали из больницы. За что не сказал, а лишь сообщил, что она перестала выдумывать свою чушь, а начала писать сказки.

Первая сказка про оловянного солдатика. А сейчас пишет про снежную королеву.

Неудивительно, ведь я ей в голову попал табуреткой, на которой сидел Андерсен.

А если б на ней сидел Юз Алешковский или Иван Барков? Страшно подумать!

А еще Андерсен рассказал, что спит нормально уже три ночи подряд.

Оле Лукойе по пьянке зонтиком разбил витрину магазина, и ему дали десять суток.

– Еще целая неделя без снов! – радовался добрый сказочник.

11.

Пришел друг Серега, занял пятьдесят рублей и снова ушел.

Через полчаса Серега вернулся уже подпитый.

– Слушай, ты не думал, что тебе к доктору нужно обратиться? Что все это весьма странно – Далай-лама, детский датский сказочник Ганс Христиан Андерсен, – спросил он. – Ну не бывает так в жизни. А Ганс Христиан Андерсен вообще умер уже давно.

– И вовсе я не умер, – сказал Ганс Христиан Андерсен. Он сегодня ночевал у меня и слышал наш с Серегой разговор. – Хотя я уже давно ничего не пишу, может, и правда умер.

– А еще, как-то я шел по улице, за пивом или еще куда, по дороге встретил Владимира Дубровского. У него на перекрестке улиц Энгельса с Калужской гопники отобрали цилиндр и часы на золотой цепочке. По-моему это уже перебор. – продолжал друг Серега. – Ну не могут в одной книге присутствовать столько персонажей. Если это не телефонный справочник.

Я задумался. А Андерсен посмотрел на Серегу и спросил:

– А что с Дубровским-то?

– А что с Дубровским? Он достал пистолет и подстрелил одного, – сказал Серега. – А остальные разбежались.

– А милиция?

– А милиция тогда вообще не приехала. Тогда в центре какой-то пьяный чудак с зонтиком магазинные витрины колотил. Вот вся милиция там и была. Так что, с Дубровским все нормально, только вместо цилиндра он теперь в панаме камуфляжной ходит и у прохожих спрашивает: «Который час?»

– Так тебе не стыдно? – продолжал друг Серега. – Может, хватит уже героев? Может, про нас нормально напишешь?

– Да я про всех нормально напишу! – закричал я. – Я же не виноват, что вы все ко мне приходите и звоните! Вот и приходится писать про вас всех. Я, может, как Виталий Бианки или Михаил Пришвин, хотел про природу писать и про зверей всяких, а приходится про вас, про уродов!

В спор вмешался Ганс Христиан Андерсен:

– А я, например, вовсе не против того, что ты пишешь, даже наоборот. Только либеральную сучку Татьяну Толстую ты зря оставил жить. Она теперь мои сказки переписывает, а подпись свою ставит, мразь! А издатели хвалят, говорят, мол, все новое – хорошо забытое старое. Говорят, что читали это где-то, а где именно – никак вспомнить не могут. Пиши про нас и про всех, и про Мальчиша-Кибальчиша тоже.

12.

А Андерсен оказался классным чуваком – пока я лежал с температурой под 40, он и в квартире прибирался, и еду готовил, в магазин ходил.

А еще он где-то украл банку малинового варенья и сказал, чтоб я его пил с чаем.

– Любую простуду, как рукой, снимет!

Сегодня закончились десять суток ареста Оле Лукойе. Он звонил и сказал, что придет за Андерсеном где-то после девяти. Андерсен плакал и просил не пускать Оле в дом.

Оле Лукойе опоздал. Он пришел без пятнадцати минут одиннадцать вместе с пьяным Дубровским. Оба плакали.

– Такой цилиндр был! – сокрушался благородный разбойник. – А часы, часы! Сейчас таких не делают.

– Меня, за какую-то паршивую витрину, волки позорные! – не отставал Оле Лукойе. – Да я все витрины в городе переколочу к чертовой матери!

– А ты чего расселся? – обратился Лукойе к Гансу Христиану. – Быстро собирайся, спать пора!

И веселая троица ушла, а у меня опять поднялась температура.

13.

…А потом с климатом стала случаться какая-то ерунда. То дождь неожиданно пойдет, то снег летом выпадет, то деревья зимой зацветут. И ураганы разные, и метели страшные, вьюги, грозы.

У древних китайцев было поверие, что природа наказывает плохих правителей плохой погодой, резкими ее переменами. Мол, перестанешь заботиться о своем народе – заметет тебя снегом, смоет наводнением или сдует ураганом.

Когда я рассказал Андерсену про древних китайцев, он полчаса смеялся. Говорит:

– Ты что, может, еще и в привидений веришь? Перестань, это всего лишь суеверие. А погода портится из-за циклонов, антициклонов и прочих метеорологических факторов.

А потом Андерсен задумался.

– Фиг его знает, может ты и прав… – сказал он. – Вот новости посмотрю – кажется, да, ты прав. А задумаюсь – ну ведь суеверие, мракобесие чистой воды! Я не знаю…

14.

– Сбежал, падла! Ух, найду – он у меня попляшет!

Оле Лукойе, весь на нервах, бегал по комнате.

– Ух, проклятый сказочник! Ну, попадись ты мне!