– Чего смотришь, сволочь… – прошипел подросток, сверля своего победителя взглядом. – Добей!
«Всё, уходи» – шелестит в голове бесплотный голос.
Не сводя взгляда с покалеченного оборотня, Первей сделал назад шаг, другой…
– Добей… слышишь… – отрок смотрел теперь иначе… можно поклясться чем угодно – оборотень смотрел с мольбой! – Добей… будь человеком…
И внезапно Первей решился. Шагнул вперёд, коротко взмахнул топором…
Дикая боль пронзила внутренности, сменившись ужасной рвотой. Наверное, так чувствуют себя казнимые, которых вынуждают выпить уксусную эссенцию, мелькнула в голове мимолётная мысль… или серную кислоту?
«Кто. Тебе. Велел?!» – шелестящие бесплотные слова впечатываются в мозг поодиночке, подобно раскалённому тавру.
«Я сделал… я убил исчадье ада….»
«Ты идиот! Ты убил будущего учёного, опередившего бы своё время на сотни лет!»
«Зато…я … человек…» – теперь Первей хрипел и царапал камень ногтями, в точности так, как полминуты назад это делал убитый оборотень. – «Нельзя… его было… оставлять… так… это… бесчеловечно…»
Боль наконец утихла, сменившись страшной тоской и пустотой.
«Вставай… рыцарь. У нас мало времени, нужно уходить»
Привычка подчиняться указаниям Голоса всё-таки подняла его с пола. А зачем, мелькнула в голове пустая, отрешённая мысль… Сейчас прибегут люди с мечами и алебардами, и всё будет кончено… он освободится от этой ужасной пытки, которую дураки называют словом «жизнь»…
«Твой долг громаден, и сейчас он ещё вырос! Если ты сейчас сойдёшь с круга… да двигайся же, наконец!!!»
* * *
Ёж оказался большим и жирным – не фазан, конечно, но после ужей и лягушек настоящий деликатес… Первей сглотнул слюну, обозревая пиршественный стол, развёрнутый на листах мать-и-мачехи, заменявших по мере сил скатерть вкупе со столовым сервизом. Горка малины, горка смородины, дикие груши и два десятка белых грибов, насаженных на чуть обуглившиеся веточки – неплохо, совсем неплохо…
Самым трудным оказался первый день – собственно, даже не день, а ночь. Умение видеть в темноте сослужило рыцарю неплохую службу, но всё равно одолеть без отдыха почти шестьдесят вёрст – тяжкое испытание даже для идущего налегке бывшего солдата… Иначе было нельзя, утверждал Голос Свыше, и оказался как всегда прав – только за Одрой погоня с собаками потеряла след… Дальше стало проще. Отоспавшись в каком-то буераке под выворотнем, любезно указанным в качестве места для отдыха всё тем же Голосом, Первей двинулся к чешской границе, передвигаясь в стороне от торных дорог и только в темное время, благо ночи на излёте августа были уже достаточно долгими.
«… вот так, рыцарь. Если бы не твоя глупость, всё было бы иначе. Увечье изменило бы его, и вместо сатанистских опытов с превращением в вервольфа и прочих подобных он занялся бы настоящим делом. Сперва ища спасение от своего недуга, а потом уже просто…»
«Не могу поверить, что дьявол может стать ангелом»
«Он не был дьяволом, и не стал бы ангелом. Он стал бы просто человеком. Великим человеком. Он стал бы великим и будучи здоров, но это было бы совсем иное величие – холодное и страшное, сродни величию Тамерлана»
Первей хмуро молчал.
«Ты проявил человечность, рыцарь, и это смягчает твою вину. Но ты проявил её не там и не так. Он ушёл с большим долгом. Избавив его от сиюминутной боли, которую этот Зигфрид вполне заслужил, и страданий неподвижности, судить о заслуженности которых не мне и тем более не тебе, ты обрёк его на страдания в следующем круге, и, возможно, более тяжкие. Я уж не говорю о многих тысячах больных, которые могли встать на ноги благодаря этому человеку. Благими намерениями обычно мостятся дороги в ад, особенно когда намерения эти не подкреплены хоть какой-то работой ума»
Теперь Первей смотрел в землю.
«Я не гожусь для этого. Я предупреждал, я не могу…»
«А вот это уже решать не тебе и не мне, что мы можем и на что годимся. Но мы должны попытаться»
«Мы?» – Первей перевернул в костре обмазанного глиной ежа, поворошил угли.
Ответа не последовало, и по опыту прежних бесед рыцарь понял – его не будет. Голос на то и Голос, что говорит только необходимое для понимания сути дела…
Да, в ту пору это было именно так.
* * *
Первей мотнул головой, отгоняя воспоминания, и остановился, как вкопанный, созерцая ворота корчмы. Да уж… Как там гласит народная мудрость насчёт барана и новых ворот? Ещё немного, и результат будет достигнут – только в отличие от четвероногих баранов бывший пан рыцарь будет всё время улыбаться…
* * *
– Я вижу, пан рыцарь провёл неплохую ночь. Должно быть, пани Эльжбета и вправду не так ужасна? – хозяин корчмы улыбался озорно-добродушно. – Только гроши пана рыцаря я не верну, не обессудьте. Комната простояла в ожидании всю ночь, хотя в корчме полно постояльцев.
– Пустяки – Первей улыбнулся – И вы правы: пани Эльжбета вовсе не так ужасна. Только теперь это уже не имеет никакого значения.
* * *
… Конь шёл ровным, скользящим шагом, буквально баюкая седока. Более того, Первею порой казалось, что Гнедко сам знает, куда везти своего хозяина. Золото, а не конь. Первей усмехнулся, вспоминая. Подумать только, такой конь – и достался ему за бесценок. Практически даром. А всё Голос…
* * *
– Спасибо, любезный. Дальше я пешком пройдусь. Удачи!
– Вам удачи, добрый пан!
Получив серебряную монетку, возчик хлестнул пегую кобылу, и телега, гружёная горшками и каким-то ещё немудрёным сельским товаром, покатила дальше, оставив Первея на пыльной улице местечка, которое всеведущий Голос назвал Гусеницы, хотя, по мнению рыцаря, какое-либо название для подобных дыр вообще непозволительная роскошь. Он оглядел сонную улочку, вьющуюся меж плетней и частоколов, с вырытой от души сточной канавой, больше смахивающей на небольшой овраг. М-да… Если и есть в таких местах признаки жизни, то только вокруг корчмы – куда, собственно, и надлежало направить свои стопы Исполнителю. Причём немедленно, судя по положению солнца. Голос, он врать не будет…
Признаки жизни возле корчмы имелись. Ещё издали Первей увидел небольшую толпу, явно привлечённые каким-то зрелищем. И лишь подойдя ближе, в который раз подивился – надо же, до чего точен Голос… Ну вот и цель его путешествия в это забытое Богом местечко.
-…Убью проклятую тварь! У-у, поганая кляча!
Пьяный водовоз нещадно бил коня, запряжённого в ослизлую бочку, каким-то суковатым дрючком, от которого на теле коня оставались кровавые следы. Конь, похожий на скелет, уже даже не пытался лягаться – силы кончились. Первей увидел его глаза и содрогнулся – так велико было в них желание, чтобы наконец всё кончилось. Жажда смерти.
Первей разглядывал мужичка с брезгливым любопытством. Подумать только, и на это вот насекомое – отдельный Приговор… Ладно.
– Почтенный, сколько стоит ваш конь? – услышал он свой голос как бы со стороны.
Водовоз опустил свой дрючок, отдыхиваясь.
– Так это… пан, не знаю как вас… добрый коник-то, самому надоть…
– Я спросил – сколько?
Зеваки затаили дыхание. Вот интересно, как такие тупые, бессмысленные люди, всю свою сознательную жизнь ошивающиеся возле кабака, чуют интересные события? Печёнкой, или задницей, или чем ещё? Мозгами – так это вряд ли, какие у этих мозги, со всех разом на одну порцию с горошком не наберётся…
Возница оперся на дрючок, наморщил лоб, изображая усилие мысли.
– Так что, два злотых, и забирайте.