Невинная шалость

Светлана продолжала.

– Мы часто заходили к нему, и он всегда, по знакомству, угощал нас вкусными и свежими круассанами. Витенька сам работал в кафе и вкладывал в него всю свою душу и время. Мне сложно судить, насколько успешно протекала его деятельность, но было заметно, что он не нуждается. Когда умер его отец, Витя взял расходы на себя и окружил Галину Степановну всесторонним вниманием. Я слышала от подруги, у него была девушка в тот момент, но, оказавшись в ситуации, когда все его время уходило на работу и поддержку матери, она не выдержала и ушла. Не знаю, что происходило дальше в его жизни, но пару лет назад, как то неожиданно быстро на месте его «Ватрушки» появился «МакГинг».

Представляете мое удивление, когда полгода назад, стоя в очереди, я увидела Галину Степановну. Я подошла поздороваться к ней, а она посмотрела на меня так, словно впервые меня видит. Несмотря на это, мы обменялись двумя-тремя фразами. Мне показалось, что в ее глазах пропал какой-то огонь. Она дошла до кассы, и я так же, как и Вы впервые стала свидетельницей отсутствия у нее полной оплаты за продукты. Я подумала, что стресс и переживания сказались на ее психоэмоциональном состоянии, и предложила доплатить оставшуюся часть. Я довела ее до подъезда. По дороге она молчала. Вы замечали, как дрожат у нее руки? Прямо скажем, я приняла эти проявления за симптомы и, оказавшись перед компьютером, постаралась найти ответ о заболевании, которое было на лицо. Синдром Паркинсона – та болезнь, которая подходила под описание признаков.

– Точно, – изумился я, – По телевизору недавно показывали передачу, посвященную этому синдрому. Ответьте, Светлана, если она больна, то почему Вы предупреждали меня об алкоголе? Вы видели, чтобы она покупала спиртное?

– В нашем магазине ни разу. Около полутора месяцев назад я возвращалась из парка. У меня было свидание, правда, неудачное: парень оказался не моим, с иными ценностями. Неважно. Я зашла в магазин, расположенный на Затонной, и увидела, как эта мнимая больная покупает пол-литра пшеничной. Представляете, здесь она экономит на продуктах, чуть ли не милостыню просит, а там без сдачи покупает спиртное. Когда я это увидела, меня трясло от негодования. Но подойти к ней я не решилась.

– Значит «трясучка» у нее от алкоголя?

– Я постаралась проверить, может быть, она зашла за водкой единственный раз. С кем не бывает, но нет: ее походы носят регулярный характер.

– Кто бы мог подумать, – я пожалел, что однажды заплатил за нее. Мне стало неприятно, старушка казалась мелочной и гадкой.

– У Вас в пакете что-то мороженное? – вывел меня из моментного оцепенения голос Светланы.

Я посмотрел на свой пакет, под ним был виден влажный след: наш разговор затянулся, а креветки тем временем разморозились и своим видом требовали, чтобы их вернули обратно в холодильник.

Мы распрощались и обменялись телефонами на случай поступления новой информации.

На следующий день ко мне в гости собралось более пятнадцати человек, с некоторыми из которых я виделся впервые. Празднование получилось ярким: музыка играла громко, пиво лилось рекой, а креветки и чипсы, рассчитанные на 4-5 человек, были съедены буквально за несколько минут первыми пришедшими. Из-за массовости приходилось постоянно отправлять гонцов для восполнения провизии. Было весело, время в разговорах, играх и обсуждении футбола летело очень быстро. Незаметно наступил вечер, и нам пришлось сделать музыку тише. После одиннадцати народ начал расходиться по домам, т.к. пить уже было нечего, а новое было не достать из-за запрета продажи спиртного. Полпервого ночи я остался один в квартире с огромной кучей мусора и пивной тары. Выносить ее не было сил и желания, чуть шатаясь, я добрался до кровати и уснул. Наутро, встав и умывшись, я первым делом решил вынести гору из остатков вчерашнего банкета и немного прибраться. Наполнив четыре больших мешка, я выставил их к лифту, чтобы затем спустить на первый этаж. Прошло минут пять после того, как была нажата кнопка вызова, но двери передо мной все также были закрыты. Посчитав лифт сломанным, я с двумя пакетами в руках начал спускаться по лестнице.

Лифт ломался в нашем подъезде достаточно регулярно, поэтому я уже не раз сталкивался с настенным самовыражением жильцов, с поистине народным творчеством. Признания в любви соседствовали здесь с оскорблениями, а изображения причудливых растений и цветов делили пространство с примитивными рисунками гениталий.

Выйдя на улицу, я направился к мусорному баку, который располагался в начале дома, около первого подъезда. Наш двор, благоустроенный властями как раз перед выборами, представлял возможности для занятий спортом и отдыха с детьми – совсем недавно вместо пары лавочек были установлены детская площадка и спортивно-оздоровительный комплекс. Каждое будничное утро, когда я выходил на работу, здесь укрепляли свое здоровье не соседи-славяне, а молодые узбеки. Иногда я ловил себя на мысли, что завидую их рельефным, поджарым фигурам.

Сейчас же двор пустовал, и только одинокий мужской силуэт виднелся на детской площадке, возле качелей. Без труда я распознал соседа – зека, который недавно так рьяно рассказывал мне о собственных злоключениях. Общаться с ним не хотелось, и я сделал вид, что занят своими мыслями.

– Малой, подойди ко мне, – по его голосу стало понятно, что мой план провалился, а также то, что он находится в изрядном подпитии. Конечно, можно было пройти, не обратив внимание на его окрик, но вспомнив о том, что на этаже меня ждут еще два пакета с мусором и, понимая, что повторной встречи мне не избежать, я не рискнул его проигнорировать. Мало ли, что у него в голове?

Старик сидел в тех же замусоленных майке и тренировочных, в которых я встретил его несколько дней назад.

– В прошлый раз мы не познакомились. Можешь звать меня Аркадий Дмитриевич, я же тебе в отцы гожусь, ну или просто Аркадий, да хотя и Аркаша мне тоже нравится. На помойку идешь – бутылки несешь, бутылки несешь, а выпить – не зовешь.

– Я смотрю, Вам и так живется неплохо, – парировал я.

– Эх, малой, повидал бы ты с моё, – он посмотрел на меня, взглядом уставшего от жизни человека, – Нет, не хочешь такой жизни? А откуда тебе знать то, какая она была? Что лучше: прожить как я весело и шумно, пускай и с хождениями по этапу, или однообразно, стоя за станком и точа болванки, которые никому не нужны. Я ведь токарем должен быть и на ЗИЛе работать, а видишь, как жизнь развернулась.

– Ну, можно же прожить весело и шумно и без хождения по этапу.

– Можно конечно. У каждого свой путь, и где-то я свернул не туда. А все началось с обычной вечеринки, как у тебя, но только не пришлось мне на утро бутылки выносить. Волки забрали.

– Что же произошло? Убили кого-то?

– Хотел, но вовремя растащили. Спьяну слово за слово сцепились с одним, потом драка завязалась. Я его толкнул, а он об угол головой. Кто-то сердобольный в это время милицию вызвал и скорую. В общем, нас обоих забрали: его – в больницу, меня – в камеру. Хорошо, он живым остался, правда, инвалидом стал на всю жизнь, я за тяжкие телесные срок получил. Когда вышел, навестил его, прощения попросил. Выпить бы сейчас, только магазины закрыты. Мы вчера с Фомичевым на двоих к беленькой приложились.

– Это – который с третьего этажа?

– Зашел ко мне вечером с бутылкой водки и парой банок консервов. Пил и молчал. Все на потолок смотрел. Плохой из него собутыльник. Он частенько заходит. Раньше хоть рассказывал о прошлых временах, о девахе своей, а сейчас все молчит. Пришел бы без бутылки, вообще на порог бы его не пустил.

– Я его ни разу не видел, – отметил я.

– А он почти и не выходит, все дома сидит. Деградирует, – Аркаша улыбнулся своим беззубым ртом.

Мне почему-то представился тучный мужчина, под влиянием веса еле передвигающий свои конечности. Для полноты образа я решил справиться о его возрасте.

– Сколько ему? Давай посчитаю: мне пятьдесят девять, значит ему тридцать три. Точно. Но выглядит он лет на десять старше, так что я разницы между нами в возрасте не особо ощущаю.

Мне было непонятно, почему он связал свой возраст и возраст Фомичева, но вдаваться в подробности мне не хотелось.

В этот момент из соседнего подъезда нашего дома вышла женщина с двух – трехлетним ребенком. Девочка побежала в сторону качелей, но, увидев нас, остановилась и вопросительно посмотрела на маму. Та оценивала риски приближения к нашим двум фигурам и медлила с решением.

– Мамочка, мы уже уходим, – громко прохрипел Аркаша.

– Надо идти, – сказал он мне, – дать дорогу молодежи, – люблю я деток, хоть своих мне Бог и не дал.

Он встал и поковылял к подъезду. Я, звеня пустыми бутылками, быстрым шагом направился к мусорному баку и, освободившись от ноши, поспешил в обратную дорогу: мне предстоял долгий подъем за еще двумя пакетами с мусором.

Лифт не работал. Я догнал своего нового знакомого на пролете второго этажа. Поднимаясь по ступеням, я слышал его тяжелое дыхание, перемежаемое сухим кашлем. Теперь же он стоял, прислонившись к стене.

– А, это опять ты?! Шустрый, – мне показалось, что, увидев меня, он выдохнул.

– Да, бегу за второй порцией.

– Нормально Вы так вчера погудели.

– Вторую мою зарплату отмечали. Уже не дети ведь.

– Да, не дети. Я вот сейчас посмотрел на эту девочку и вспомнил свое детство. Как бегали мы во дворе, а иногда озорничали с мальчишками. Помню, было у меня в детстве такое невинное баловство: мамка даст двадцать пять копеек на батон, ты бежишь в магазин и берешь батон, а на кассе протягиваешь пятнадцать копеек. Сердобольных в нашей стране всегда хватало, да и десять копеек не такие уж большие деньги, в общем, от таких операций всегда оставались десять копеек на сладости. Однажды меня только поймали на этом. Хорошо, что к матери привели, а не в детскую комнату милиции. Влетело мне по первое число. Больше я этим не занимался. А вот сейчас с улыбкой вспоминаю те детские годы.

Я стоял в оцепенении. Его слова были как гром среди ясного неба. Не было сомнений, что Галина Степановна из «Пятерочки» действует точно по той же, только что описанной схеме. Но как бывший преподаватель узнала о ней? Как вообще она решилась на такую аферу? – на эти вопросы я не мог себе ответить.

– Ты чего побледнел так? – Аркаша оценил мое замешательство.

Я не успел ответить, т.к. все внимание и мое, и его переключилось на грохот, раздавшийся с третьего этажа, и последовавшие затем нецензурную брань. Я поспешил подняться на несколько ступенек вверх. В шортах, майке и тапочках на площадке стоял неухоженного вида мужчина высокого роста с многодневной щетиной и не расчесанными волосами. По его виду было понятно, что уже долгое время он выпивает, а по его словам, что он не доволен закрытой перед ним дверью.

– Открывай, – требовал он, стуча в дверь, – ты не имеешь права. Открывай.

Тут он заметил меня. Вид его был воинствующий, глаза горели ненавистью, жажда крови бурлила в нем.

– Ты чего смотришь? – он перестал долбить в дверь и с яростным видом пошел на меня. Я приготовился к нападению.

– Фомичев, прекращай, – услышал я за своей спиной, – а ты, малой, ступай за своими пакетами.

Мужик приостановился, а я двинулся наверх по лестнице, оставляя двух собутыльников друг с другом. С каждым пройденным этажом я все меньше различал их слова, большинство из которых было нецензурными. Добравшись до своего этажа, я обнаружил, что пакеты с остатками былой роскоши все также стояли около лифта и ждали своего часа. Их нужно было вынести, но желания снова сталкиваться с Аркашей и его другом не было, и я решил отложить эту операцию на потом.

Мне захотелось поделиться новыми сведениями о Галине Степановне со Светланой. Я набрал ее номер, но она не отвечала. Пришлось написать ей СМС с текстом: «Давай встретимся, есть новости о Галине Степановне».