Мы живы

Разница в возрасте у деда с бабкой была 13 лет. И женился он поздно, в 42 года. Похоже, это наша родовая планида.

У деда с бабкой было четверо детей. В ноябре 1917 года у них родилась тетя Катя, в замужестве она стала Копылова. Деду было 42 года! Вот уж кому-кому, а ему-то точно было не до революции.

В сентябре 1920 года родилась тетя Вера, по мужу она стала Федорова.

6 мая 1925 года родился отец.

А в ноябре 1928 – дядя Витя. Деду было 53 года!

Жили они по адресу: Обуховская ветка (сейчас – Запорожская ул.), д. 67, кв. 3. Это примерно там, где сейчас автозаправочная станция. Скорее всего, жили они в типовом двухэтажном деревянном доме на 4 квартиры. Таким же, как на фотографии колонии «Власьевка» в фотоальбоме «Завод «Большевик». Дома эти за коричневый цвет прозвали «шоколадными домиками». Я еще застал их – они простояли до конца семидесятых годов на углу Бабушкина и Грибакиных, вдоль забора завода «Звезда», пережив все другие деревянные дома и на Обуховской Обороне, и на Куракиной даче. У каждого дома были сараи. В нем дед с бабкой держали козу. Она была маленькая – дети таскали ее на руках, как кошку, но молока давала много. Она – одно из тех чудес, которые помогли выжить во время блокады, и благодаря которым мы есть на этом свете. Отец часто вспоминал эту козу и называл ее по имени. А я не запомнил. И спросить теперь уже не у кого.

Отец с братом и сестрами ходили в «деточаг» – так тогда называли детский сад. Он был в одном из двухэтажных домиков возле здания общины «чуриковцев». Сама община хоть и неофициально, но еще существовала.

Потом отец ходил в школу в Прогонном переулке. Ее красное здание стоит и сейчас. А до революции это был один из домов колонии и училища глухонемых. Их еще много оставалось в этом районе и много работало на Обуховском заводе – в советское время на заводе даже существовала должность переводчика. Отец дружил в детстве с глухонемыми и легко находил с ними общий язык. Это качество передалось и мне.

Это класс школы в Прогонном переулке. Ребята 1925 года рождения. Почти никто из них не вернулся с войны. Отец второй справа во втором ряду.

Запорожская, Обухово, Прогонный, старое Рыбацкое напоминали отцу детство. Дома с огородами, цветники, магазины в деревянных домах в Обухово, старый мост через железнодорожные пути с деревянным настилом, который шел прямо от дореволюционного здания станции с багажным отделением – все это оставалось до 1980-х годов. Отец любил бывать здесь, и был очень доволен, когда мы переехали сюда, в Мурзинку. И дорога в Обухово на первую электричку, за грибами, была для него сентиментальной прогулкой. Как сейчас для меня.

А еще отец (да и не только он, но, наверно, все дети округи) гордился танками Т-26 и Т-28, которые делали на Обуховском заводе, тогда он назывался «Большевик». И мечтал стать летчиком, как тогда все мальчишки. Пел песни времен революции и гражданской войны: «Каховку», «Полюшко-поле», «Там, вдали за рекой». Следил за войной в Испании, вокруг которой был ореол романтики.

А потом была финская война. Она тоже шла как будто где-то далеко. Но оказалась тяжелой, очень бестолковой. Еще при мне очень тихо обсуждали, как матросов посылали в бой в сорокаградусный мороз в ботинках и как целыми эшелонами везли обмороженных и раненых.

Сталинские времена сформировали привычку обсуждать скользкие политические темы очень тихо и только среди своих. А еще лучше вообще не обсуждать. Дядя Коля Киреев на всех вечеринках с сослуживцами выпивал пару рюмок и быстро сматывался, чтобы ничего антисоветского не ляпнуть или с кем-нибудь не поцапаться, чтобы не донесли. Языки развязались только в хрущевскую эпоху, и то – мама пугалась, когда отец, у памятника Володарскому, начинал обсуждать его соплеменников-троцкистов и их дальнейшую судьбу. Предвоенные законы, когда сажали в лагеря за прогулы и опоздания, приучила родителей к жесткой дисциплине, паническому страху опоздать на работу.

Отец был небольшого роста, довольно щуплый, и в детстве его часто обижали местные гопники. Но после того как тетя Вера макнула главного обидчика головой в канаву – проблем уже не было. Зато ум у отца был гораздо выше среднего. Он хорошо учился, был очень аккуратным и настырным. Надеждой деда и любимчиком бабки. И он стал первым в нашем роду, кто поступил в техникум. В механический (по сути – военно-механический) на специальность «техник производства артиллерийских систем». В те времена это было не просто и для него, и для деда с бабкой – дорогим удовольствием было образование. Дед инвалид, а бабка – домохозяйка, дяде Вите еще 13 лет, а тетя Катя и тетя Вера – невесты. Отец стал первым во всей нашей родне, кто поднялся выше пролетарского уровня. И вообще одним из немногих. Вот еще только дядя Витя уже после войны поступил в военное училище.

Отец поступил в техникум в 1941 году. Ему было 16 лет.

Маме в июне 1941 года было 12 лет.

Тетя Лариса с сыном и мама. 1941 год

ВОЙНА

Война начиналась страшно. Мама вспоминала, как было горько, когда в том тяжелом 1941 году в сводках перечисляли сданные города. Двоюродный брат отца, дядя Миша Дедусь, на все заявления типа «ну мы им дали», говорил: «А как они нам в сорок первом дали». И плакал. «Как вспомню, как они нас…». Он попал в плен в начале войны. С тыла, из леса, на их гаубичную батарею вышли немцы, и «хенде хох».

Уже 8 июля немцы взяли Псков, но в начале августа их остановили под Лугой, и казалось, что война остановится далеко от города. Тетя Вера была отправлена на окопы: они рыли противотанковые рвы, а немцы сбрасывали на них листовки «Дамочки, не ройте ямочки, придут наши таночки…». Потом началось отступление, они шли пешком в город вместе с беженцами. Среди них был какой-то детский дом, который вела одна воспитательница. Они не ели уже несколько дней, и тетя Вера отдала им свой хлеб.

В начале сентября немцы вдруг оказались на окраине города, и никто еще не знал, что город в блокаде. Отец вспоминал, что когда он вышел из кинотеатра, где смотрел комедию «Антон Иванович сердится», услышав взрывы, удивился, что город бомбят, а воздушную тревогу не объявили. Это был один из первых артобстрелов. Отец рассказывал, что первые снаряды, еще до официально зарегистрированного обстрела, упали на углу улицы Бабушкина и Обуховской Обороны, убив инвалида финской войны – немцы метили по военному Обуховскому заводу. Потом его обстреливали всю блокаду.

Началась блокада. И маме и папе повезло – они жили в домах с печкой, с огородом, на котором росла картошка. Они жили рядом с Невой, так что было недалеко ходить за водой, когда замерз водопровод. А еще у папы было коза. Осенью пришли военные – командир с двумя красноармейцами и ордером на реквизицию козы – на мясо. Командир посмотрел на эту карликовую козу, на папину семью, посидел, покурил. И ушел, так и не забрав козу.

В ноябре начался настоящий голод. И пришла эта страшная первая блокадная зима. 125 граммов хлеба пополам со всякими эрзацами в день. И его еще надо было получить, выстояв огромную очередь. Хорошо, если он был, и его хватало на всех. Съели собак, кошек, голубей, крыс. Мама вспоминала, что от голода пропадали все мысли и желания, нападало какое-то отупение, не нужно было ничего, только еда и набрать паркетин из разбомбленного дома – они долго и хорошо горели.

Да еще рано ударили морозы – под 40 градусов и держались всю зиму. Выпало много снега, он лежал гигантскими сугробами вокруг протоптанных тропинок и в полной темноте казался очень белым. А вдоль тропинок лежали трупы. Тетя Вера вспоминала, как ходила по такой тропинке к Неве за водой, и каждый раз трупов становилось все больше. От некоторых было отрезано то мясо, которое еще оставалось – чаще всего ягодицы. Один раз она увидела парнишку, который упал, и смог подняться только с ее помощью. Это ему повезло – тот, кто падал от слабости, или, поскользнувшись, уже, как правило, не мог встать. Помогали встать и тете Вере, и маме. Однажды на дядю Витю, а ему тогда было 13 лет, получившего хлеб на всю семью, тут же у прилавка набросился какой-то огромный мужик, отобрал хлеб и стал его жрать. На этого мужика навалилась вся очередь, забила его и отобрала хлеб обратно.

Коптяев Василий Павлович. Фотография на пропуск Обуховского завода. Ноябрь 1941 г.На обороте фотографии надпись «Помни 13 января 1942 9 ч 15 мин». Это день его смерти.

Дед умер 13 января 1942 года, в старый Новый год. До войны этот день в доме всегда отмечали как праздник – новый год по старому стилю. Деда смогли похоронить в отдельной могиле, на Преображенском кладбище. Чего это стоило в самый страшный голод, в промороженной сорокаградусным холодом земле – одному богу известно.

Потом семья начала разъезжаться. Тетю Катю и тетю Веру с дядей Витей отправили в эвакуацию, в Омск. В апреле 1942, уже по весеннему льду, поверх которого стояла вода, отца вместе с техникумом вывезли по Дороге жизни в город Юрга Кемеровской области.

Семья мамы так и осталась в Ленинграде всю блокаду. Тетя Клава работала маляром, красила танки. Бабушка Ирина Шелягина мыла танки, приходившие для ремонта на завод «Звезда». Отмывала грязь, копоть. И кровь. И мозги. И внутри и снаружи.

У мамы началась дистрофия. Она бы умерла, но случилось чудо – ее отправили в стационар, где лечили дистрофиков. Там кормили такой роскошью, как перловка с маслом.

1 июля 1943 года, когда еще не была снята блокада, мама пошла работать на Ижорский завод, рядом с которым проходила линия фронта, и который постоянно обстреливали. Работала она в бухгалтерии – «счетовод с начальным образованием». Ей было 14 лет.

В январе 1944 сняли блокаду. Был первый в Ленинграде салют, и мама не могла понять – почему вдруг такая стрельба, без налета или обстрела. И немцев стремительно погнали на запад. И была победа.

Каким чудом выжили наши родители? Не умерли от голода. Как умер сын тети Ларисы – тот карапуз на фотографии 1941 года, который лежит теперь где-то в братской могиле на Пискаревском кладбище. Не попали под обстрел. Не погибли на фронте, как один из наших родственников, отказавшийся от брони на военном заводе и ушедший в армию «чтобы поесть досыта», и сразу же погибший на Невском пятачке. Повезло, что отец поступил в Военмех и получил вдобавок к своему плоскостопию бронь, и не убили его где-нибудь на Днепре, как почти всех его одногодков. Как двоюродных братьев отца Дедусей. Было их четыре брата. Старший, летчик, летал на бомбардировщике СБ и погиб в начале 1942 года под Москвой. Второй был танкист и погиб в своем легком танке при прорыве блокады. Двое других прошли через плен. Я помню их мать – тетю Васеню. Помню, как эта седая старушка плакала, когда мы приходили к ней с отцом или дядей Витей. И как она все время спрашивала у них – помнят ли они братьев. И помню ее старую фотографию – красивой молодой женщины с модными тогда темными ореолами вокруг глаз, как у Веры Холодной.

Где погиб старший из братьев Дедусей, было неизвестно. В похоронке было написано просто – «не вернулся с боевого задания». Отец долго писал запросы в архивы, потом, узнав номер полка, по военным мемуарам нашел – где в это время воевал этот авиаполк. Вот откуда у нас столько военно-исторической литературы.

Но была победа над Германией. А потом еще над Японией. И были немецкие пленные, строившие дома в Ленинграде. И виселица для военных преступников на площади Калинина. И мамина медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» с профилем Сталина и надписью «наше дело правое – мы победили».

И японские пленные тоже были – тетя Вера работа с ними в Барнауле. У нее еще была и медаль «За победу над Японией».

Война многим напоминала о себе даже в моем осознанном возрасте. Рассказами родных, знакомых и незнакомых. И безногими инвалидами, катавшимися по Ивановской улице в своих тележках, отталкиваясь от земли руками.

РОДИТЕЛИ

Вот и кончилась война. Отцу было 20 лет, маме 16.

В 1945 папа закончил Юргинский механический техникум по специальности «техник-механик производства артиллерийских систем». С отличием! А мама работала в бухгалтерии Ижорского завода, куда ездила с Московского вокзала на пригородном поезде, еще с паровозом. И вспоминала добрым словом их начальника – он пришел с войны без руки и научился четко писать левой рукой, чтобы банк принимал документы. Коллектив в бухгалтерии был дружный и веселый – покупали вскладчину флакон духов и занимали друг у друга платья и шляпки, чтобы бегать на свидания.

Какими родители были тогда веселыми и счастливыми. Живы и молоды! А ведь сегодня даже трудно представить, как тяжело было сразу после войны. Мама, бабушка, тетя Лариса с дядей Колей и тетя Клава с дядей Женей Шибаевым жили в одной комнате в коммуналке на Гончарной улице, в дворовом флигеле д. 23В.

Бухгалтерия Ижорского завода. Мама стоит, крайняя слееа

Отец жил в общежитиях и все никак не мог вернуться в Ленинград – не отпускали. И остальных эвакуированных родственников тоже. Но он все-таки вернулся, и с октября 1947 начал работать конструктором ОГТ на заводе «Большевик». И собрал всю родню вместе – бабушку, Федоровых, Копыловых. Только дядя Витя, окончив военное училище, служил там, куда послали – на Украине. Сначала в Ярмолинцах, а потом в Прикарпатье, в Коломые.

Как только кончилась война, сразу пошло мое поколение. Первой, в октябре 1945 родилась Нина Киреева. В августе 1946, еще в Омске, Коля Копылов, в октябре 1946, в Барнауле, Галя Федорова. И когда в детстве они начинали гнобить Мишу, родившегося в Ленинграде, он обзывал их «понаехавшими».

В 1947 отменили карточки, и можно было «купить хлеба сколько хочешь».

В том же году отец поступил уже в институт, тоже в Военмех, на вечернее отделение, чтобы стать инженером.

Отец. 8 сентября 1947 г.

Мама. 1947 г.

К маме, легкомысленной хохотушке, в это время подкатывалось множество женихов, хотя после войны мужиков осталось очень мало. Вспоминала мама очень хорошего кандидата – бывшего танкиста. Он горел в танке, и обожженное лицо делало его, мягко говоря, некрасивым. Вспоминала еще одного, но он был «жадный какой-то». То ли дело отец.

Познакомились они во время встречи нового, 1950 года, и начался роман. Как-то они ездили в Петергоф, отец потратил на нее все свои деньги, и уже она покупала ему папиросы. В итоге 8 июля 1950 в Смольнинском ЗАГСе состоялась свадьба.

5 апреля 1951 родился Миша. Мать не хотели принимать в роддоме, и только звонок знакомого дяди Коли Киреева, моего тезки, который работал в Смольном, навел порядок. Родился Миша восьмимесячным. Блокада не прошла бесследно. Обычно восьмимесячные дети не выживают, но Мишу вытянули. В детстве он постоянно болел. Сколько нервов все это стоило родителям – уже никогда не узнаем. Наконец нашелся врач, который сказал отцу, что Мишу нужно чем-то «отвлечь от болезней», и отец купил ему игрушку – автомобиль ЗИМ, с «дистанционным» по тем временам управлением. Сработало! И пропали Мишины болячки.