Раздвигая руками дым

– Случилось, то есть – да, но, к счастью, нет… Но, Катя… Что там – я, весь класс смеялся…, Она мне чуть урок не сорвала. Я задавала приготовить любимое стихотворенье. И, сразу после Вихревой, которая прочла: «то, что есть красота? И почему её обожествляют люди?», ваша Катя нам такого начитала… Послушайте, я записала:

Восемь лет прощелкало в ушах у тебя,
Пятьдесят минут простучало в сердце твоем,
Десять раз протекла река пред тобой,
Прекратилась чернильница желания твоего Трр и Пе.

– Представьте, что за бред! Ну, просто ужас…

Вера робко попыталась вставить:

– Так это же из Хармса…

– Ну, что вы, сразу – хамство, – старалась сгладить Дарья Львовна. – Она – ребенок, вы поговорите.

«А ей уже пятнадцать, – взгрустнулось Вере той зимой, – как быстро утекает время».

* * *

Прошло три года, Катерина стала взрослой. Из скромного, текущего спокойно ручейка, мгновенно жизнь девчушки впала в океан бушующих событий. Из-за того, что её папа, Алексей Альцшулер, наследовал погибшей Маргарите, поскольку был её единственным племянником.

Екатерина не вела дневник. Но, все-таки, она взялась писать свою историю, вернее, зарисовки своей жизни. Она старательно записывала, что происходило, в свободной, ею выбранной манере.

От автора: Здесь, и в дальнейшем, все, написанное Катей, войдет в повествование: свидетельства от очевидца намного достовернее рассказа о событиях, увиденных сквозь дым.

Вот что случилось с девочкой до гибели Марго.

Неполная семья Бугаевых жила в районе у платформы Лось. Двадцать минут от Ярославского вокзала.

Мать-одиночка «поднимала» дочь и беспокоилась, чтоб все было, как надо.

Она работала – профессия, так повезло, пришлась по сердцу и была любимым делом. Да и с дочуркой складывалось все не так уж плохо – Бог выдал девочке самостоятельный характер.

Вере Бугаевой пришлось уйти из дома – родители безжалостно клеймили за «позор», когда их дочка «понесла во чреве». Но мысли ей нашептывали довод: «Зачем они меня учили фортепьяно, и воспитали мало годную для жизни?». Она серьезно рассуждала: «Эх, мне бы в медучилище пойти, и я бы стала процедурною сестрою. И думаю, не вышло бы тогда, что будоражат кровь не крепкие вояки, а чувственный Чайковский и Массне». Она любила музыку настолько, что при волнении звуков чудных арий, узнала, куда бегают мурашки. Они стучались Вере прямо в сердце, и сердце разрывалось им в ответ. От тайн искусства и пришло благословенье на «позор», но… Вера не любила говорить. А дочкой подрастающей гордилась.

Одетая всегда довольно скромно, Катя смотрела равнодушно, что девочки из класса носили модное и яркое тряпьё. Ведь у нее имелось свойство на все это наплевать. Ей было всё равно, что кто-то там нарядней. Она, пожалуй, даже сострадала: вам никогда не спеть, как я могу! У девочки был абсолютный слух и небольшой, но очень чистый голос. Мать, чтобы хорошо аккомпанировать певцам, помногу и упорно занималась дома. Дочь с малых лет впитала оперные страсти, где «чтоб познать красу вселенной, рыцарь, мне не нужен свет», и постоянно пела – “Casta diva”. Но Вера зареклась, чтоб делать музыку профессией ребёнка. И, может быть, она была права. Дочь с легкостью освоила английский, учитель выставлял Бугаеву в пример, и поражался чистой речи «юной леди». Французский, дополнительный язык, давался ей не менее успешно. В других предметах обошлось без двоек.

Катя росла общительной, не замкнутой, но, как-то – и без близких, доверительных подруг. При ней повсюду был Аркадий Чадов, незаменимый рыцарь на контрольных. А свел их, как ни странно, «Мумий Тролль».

Аркадий знал, как оказалось, всё. А Кате полюбила «Наше радио», оттуда и узнала эту группу. Они общались языком из песен.

– «Утекай», – предупреждал Аркадий, – «в подворотне нас ждет маньяк».

– «Он посадит тебя на крючок», – стращала Катя.

Катюше нравились загадочные тексты, где из привычных слов сплетались фразы, не открывающие тайн, а сладко опьяняющие слух. Она всё слушала «Дельфинов» с альбома раннего «Икра».

– «Тонешь, тонешь», – завораживал волшебный голос, – «не потонешь».

– «Ты сломаешься внезапно».

– «Может – выпьешь яду. Слижешь дважды».

– «Знаешь? – Мне уже не важно». – И резюмировал, потише, – «Все не так уж важно».

Слова и звуки навевали настроенье. Они напоминали те стихи, висевшие у мамы на стене, почти вплотную к «Красному квадрату».

А мама объяснила очень ясно: «Квадрат» – работы дяди Казимира. Стихи же написал хороший дядя. Запомни, его звали Даниил». «Квадрат» манил и звал малютку Катю, но мама не давала с ним играть.

– Ты нарисуй. Вот видишь, это – краски. Попробуй, нарисуй его сама. А мы потом посмотрим, что же выйдет.

И девочка пыхтела и старалась. Рисунок выходил один в один.

Ну, а стихи от дяди Даниила, с пеленок вызывали лишь восторг.

– Кто тут смеется? Кто у нас смеется? – и мама снова повторяла строчки – «Дай мне глаза твои! Растворю окно на своей башке!».

Чтобы умерить всплеск эмоций, Вера читала строки, где давалось толкованье:

Пе – чернильница слов твоих.
Трр – желание твое.
Агалон – тощая память твоя.

К пяти годам Катюша твердо знала стих. И применяла, в целях объясненья:

– Я, мама, трр, хочу конфету. А то у меня вся память тощая.

* * *

Детство текло, ну а потом промчалось. Пришла пора готовиться к ЕГЭ. Катюша многое и разное узнала о спутниках своих ребячьих игр. Что из того, что Хармс такой известный, а про Малевича, так – что тут говорить? В душе она считала их своими.

Мать деликатно наставляла дочь, что в жизни будет много испытаний. На выпускной любая девочка мечтает нарядиться. Но в Кате появилось чувство такта: «Да что ты, мамочка, ведь всё не так уж важно». С собой лукавить было тяжелей. Как раз из этих бытовых вопросов всё важное подчас и состояло. Быть замухрышкой на пороге новой жизни? На «выпускной» нельзя пойти в джинсе. Она решила – лучше не ходить.

Внезапно появилась тетя Алла. О ней не говорили никогда. Мама заплакала, и плакала – от радости. А вечером старалась объяснить:

– Вот, Катенька, такая твоя тетя. Она тебе родная по отцу. Живет в Израиле, давно к нам собиралась.

– А сам-то папа, где он там живет? Взглянуть бы на него не помешало.

– Он, как уехал, так уж видно навсегда. И Аллу ты не спрашивай об этом.

– Да и не буду. Так, тебя спросила. А где она?

– Ей надо по делам. Приедет, как уславливались, завтра.

Алле пророчили блестящую карьеру, но петь в России, так случилось, не пришлось… Ей занимается толковый импресарио, на Западе она достаточно известна. Готовит теперь сольные концерты.

– И очень, Катя, очень любит нас.