В срок яблоко спадает спелое

* * *

– Я не знаю, как это лучше сделать, но хорошим людям надо помогать. Ты же, папа, не раз говорил мне такое.

– Да, госпожа Рябинина. Какие же вы, гуманитарии, сострадательные. – Вдовин сразу был готов к ответу. – Помочь, конечно, надо. Но подарки такие делать недопустимо и безнравственно. Я помогу с решением проблемы, но пожелание исходит от тебя. И действия должны быть твоими.

– Я не знаю, что и как я могу предложить. Научи меня, папа. Ты всегда моя точка опоры.

– Ты можешь сказать Михаилу, что по твоей инициативе наш холдинг создает фонд помощи. На что ориентирован – определит устав. А первым деятельным актом, ты попросила, чтобы стало выделение средств Михаилу Панкратову. Всей суммы сто двадцать тысяч долларов единовременно.

– Так, теперь ясно. И куда он должен обратиться?

– Нет, еще не все. Пятьдесят тысяч долларов ему безвозмездное пособие. А остальные деньги – беспроцентный кредит на семь лет. Пусть позвонит мне в канцелярию. И скажет, что Марина Владиславовна назначила связаться.

– А зачем моя роль так представлена?

– Во-первых, потому, что ты ее сыграла. Он мог бы обратиться сам, но этого не сделал. Я знаю этих гордых одиночек. Их преданность сильна, но честь всего превыше. Ты тоже понимаешь, что к чему.

– Я не хочу быть благодетельницей. Нельзя ли все проще оформить?

– Ну же, Марина, я думал, ты тоньше в людях разбираешься. Они тебя уважают, и ценят все твои достоинства. Но ребятам нужен командир, чтоб заботился о каждом. Ты сама к этому пришла, и за Панкратова просишь. И что за глупость – манны небесной предлагаешь падение. Или мне позвонить и сказать: «Панкратов, я хочу дать тебе сто тысяч». «Ну, скажут все, а Вдовин идиот».

* * *

Девушку Иру прооперировали в Швейцарии. А Марина Вдовина усилила свою охрану.

Не количеством. Безмерной преданностью. И авторитетом своей личности.

Рассвет над Москвой-рекой

Тина Вербина тем и была особенно хороша, что сначала ее только как бы замечали. Потом останавливали взгляд. Начинали всматриваться и разглядывать. И девицы пытались решить, наконец, да что же это в ней такого? А сильный пол загадок в ней не видел. А просто большинству она была желанна, как средоточье женского начала, бурлившего в ней выше всех достоинств.

Но Тина рано во всем разобралась. И настроила мощный защитный рефлекс, чтоб придерживаться полноценной жизни, а не стать рабыней сладострастья.

Рябинина, она же Вдовина Марина, напротив, сразу останавливала взгляд. Классическая красота ее лица и нежные белокурые волосы напоминали лик мадонны. Но глаза не смотрели простодушно. Может, оттого, что общее ощущение угловатости тела, свойственное подросткам, сохранилось в облике молодой девушки. И, в целом, наблюдался диссонанс. Рябинина себя судила строго, так как быть простодушию в глазах. Грудь, обрамленная сутулостью, смотрелась так, будто владелица старалась утопить ее в объятьях плеч. Марина вызывала интерес, но не всеобщий. Как бы – на любителя.

Подруги не витали в облаках. Они, со своих жизненных позиций, держались мнения, что получаешь по заслугам. И время торопить не надо. С друзьями были просты и открыты. Учились на филфаке МГУ. А Тина много и увлеченно занималась танцами.

– Ты знаешь, я, наверное, не хотела бы стать балериной классической школы – уж очень строги там правила и условен язык танцевальный, – говорила она, когда смотрели сцену «Теней» из «Баядерки». Но тут же вскакивала и, лишь делая намеки на географию перемещений, руками подпевала всем движениям примы. Ее влекло, и она записалась в студию современного балета. На просмотре для поступления спрашивали о подготовке и просили станцевать. Были какие-то организаторы, но они только вызывали пришедших на просмотр, а отбор вела совсем молодая темноволосая девушка. «Экая ты Марго Фонтейн» – подумала Тина. Пришел ее черед проверки. – «Я никогда не занималась. Но, пожалуйста, посмотрите»… Цыганский танец, записанный на диск с телевизора. Тина знала рисунок и порядок движений, напела мелодию концертмейстеру. Обернула шалью плечи, опустила голову на грудь. От всего отрешилась. И, медленно, начала.

«Откуда это – ни одного неверного движения, руки разговаривают, голова царственно фиксирует позу. А глаза… Этот цыганский после девяти лет Академии танца так не станцевать. Да из нее душа сейчас выскочит» – проносилось в голове у девушки-балетмейстера. И наступил заключительный иступленный всплеск. И закружилась цыганка стремительно. А потом – вытянулась в струну и, разом поникла, рухнув на колени и обмякнув полностью. – Так… Тина Вербина…, Меня Елена Ниловна зовут. Я рада буду работать с вами. Это же не проба возможностей? Вам дано…, Вы должны. Я уже знаю, с чего мы начнем. Я хочу сделать номер для вас…

Тина обвела зал глазами – все с изумлением смотрели на нее. Концертмейстер привстал со стула и не отрывал глаз поверх очков.

* * *

А у Марины в душе царила сумятица. Ровесники ухаживали за ней, случилось даже два романа. Но это были свои ребята, как бы друзья. И вдруг появился в жизни человек, которого иначе как ухажером, и определить нельзя было.

Познакомились они в самолете, Марина возвращалась из тура по Голландии. А господин летел из Штатов, в Амстердаме пересадка. Он летел в бизнес классе, дважды прошел мимо. Место рядом с Мариной было не занято.

– Можно я присяду? – спросил он на третьем заходе.

– Что вдруг? Вам плохо? – Она сразу и не поняла. Лет за тридцать, одет добротно, без роскоши. Спортивная стрижка.

– Я не хочу, чтобы мне было плохо. А будет, если после возвращения в Москву у меня только и останутся сожаления, что я не познакомился с вами.

– Как пафосно. По крайней мере, у вас не должно быть сожалений, что вы плохо изучали Пушкина. Это почти как: «Я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я».

Меж тем он присел. И они познакомились. Да отчего и нет. Большинство знакомств людей молодых, как ни копни, исторически банальны.

Максим предложил довести в город, он оставлял машину в парковке у аэропорта. И когда остановил машину возле Марининого дома на Тимура Фрунзе, сказал: «Простите. Спасибо. Спасибо вам. Я к другу ездил. Он разбился в Америке, на машине… Я ездил в Луизиану. Там, под Новым Орлеаном, все случилось. Мне было невозможно одному. Спасибо».

Перед сном Марина все пыталась вспомнить лицо своего нового знакомого. Но черты расплывались, да и слова все рассыпались. Только, будто повторял он: «друга похоронили» и «было невозможно одному». – «Максим» – прошептала она, засыпая.

* * *

Нового знакомого звали Максим Петрович Ромин, и был он собой совсем не плох. Среднего роста, стройный. Как и стрижка – на вид спортивный. Еще не шагнувший в средний возраст симпатичный русоволосый господин. Он старался, и получалось – так и выглядело: идет молодой господин. Но не красавец, да и не броский. С Америкой его связывал бизнес. И трагедия – три года назад его друг и компаньон, заводила в детских играх и генератор всевозможных начинаний, Игорь, жизнелюбивый настолько, что казался определенным в бессмертие, погиб, так нелепо и пошло. Ночью, на загородной дороге, на огромной скорости машину занесло. Разбилась вдребезги. Тело Игоря вырезали автогеном. Был один и мертвецки пьян.

А начинали они браво, и двигались плечом к плечу. То было в середине девяностых, тревожном, смутном времени в России. Страна обратилась к капитализму, дух предпринимательства будоражил. Что делать? – не так уж сильно мучило, надо было незамедлительно ЧТО-ТО делать. Максим и Игорь были в первых рядах, когда поставка компьютеров приносила большие прибыли; успешно занимались недвижимостью и заработали достаточные деньги. Компания «Макгор» объединяла автосалон, четыре автосервиса и выступала инвестором в строительстве развлекательного комплекса.

– Как распорядилось нами время! – говаривал Игорь. – Да, Максим, заниматься бизнесом надо неустанно. Я в тренинге. Ведь не зря я целыми днями пианино насиловал, настойчивый был, такой нахрапистый. И, наверное, стал бы таки… джазовым… пианистом.

– Ты, как есть теперь бизнесмен, так и будь им. Я так думаю, что современный бизнес – это состояние духа, заряженность. И у нас нет возможности расслабляться. Пока что.

– Но дай хотя бы помечтать. Может, когда я стану богат, чтобы сделать что-то для души… Я хотел бы… Представь – пусть это будет такое музыкальное зрелище. Ну, положим, «Болеро» Равеля. Крещендо в музыке и чередование состояний и ситуаций на сцене. От возникновения… – развитие, становление, взлет и, наконец, – к смерти. Замкнутый цикл, и…

– Твоим явившимся мечтам нужна быстрейшая разрядка. Сегодня вечером нас звали на банкет. Там есть рояль. «Директор холдинга исполнит несколько джазовых композиций». Пусть послушают, как художник от бизнеса свои планы в нотной шифровке представит.

* * *

Сестра Игоря, еще до начала перестройки, уехала в Америку на постоянное место жительства – брак с собиравшимся в эмиграцию евреем. Совместные переживания и период адаптации сблизили пару и сделали действительной семьей.

– Съезжу-ка я к Ольге в Нью-Йорк. Давно зовут. У супруга ее, Эпштейна, отпуск. Так обещает прокатить по Штатам, просветить. Да и братишку Олега возьму, на будущий год школу кончает. Пусть посмотрит – многие сейчас заграницей учатся.

Поездка была недолгой, но результативной. Самого младшего брата миссис Ольга просветила в плане возможностей дальнейшего образования. Бездетные Эпштейны предложили Олегу поселиться с ними. А Игорь, цепким взглядом делового человека, усмотрел возможности сотрудничества с американской автомобильной компанией и привез проект договора на открытие совместного бизнеса – идея не абсолютно оригинальная, но могла быть прибыльной.

– Подержанные автомобили в Штатах – их не убивают, как наши. Дороги хорошие. Да и гоняют их, как правило, не дольше трех лет. Много модификаций. Их просто сдают, чтобы новый получить. Уже люди солидные начали возить к нам такие машины. Что за проблема – пароход и растаможка. А спрос у нас…

Договор подписали. Компания «Макгор» открыла еще один салон – по продаже подержанных автомобилей из США. Игорь контролировал этот сегмент, регулярно ездил в командировки. И из одной не вернулся. Трезвенник, водитель от Бога, человек дисциплины и долга, он разбился на ночном пустынном американском шоссе в пьяном безобразии.

* * *

– Да, Марина, что уж говорить – жребий мой измерен.

– Ну, сегодня, может ваша жизнь и продлится, Максим Петрович, а завтра – как знать, как знать?

– Нет уж, вы обещайте мне, что если ваша воля, то и завтра, и впредь.

– Нет, Максим, это я филолог. Мне сам Бог велел как-то стилизованно выражаться. А вы – двадцать первый век на носу, и господин такой солидный.