Драма на трех страницах

– Чего-чего, – эхом подхватили поросята.

– Вот гниль, Крякин, это процесс естественный. И лягушки – тоже живые существа, и ящерицы. Они мне нравятся.

– И мне! – ответил младший сын.

– Ну-ну, – продолжал Якутов. – Прыгнет рядом – так хорошо… А без них тоскливо. А ты… У тебя лягушки-то есть? Ну хоть одна?

– Полно, – снова обрадовались дети.

Младший куда-то убежал, а старший показал в сторону.

– Вон пруд, – объяснил он. – В прошлом году выкопали. Уже четыре лягушки. И ещё мы туда хотим рыбу поселить.

– Рыбу?

– Да. Мы в городе видели аквариум, но папа не может купить. Сказал, что в наш пруд можно карасика поселить. А ещё к нам ежик приходит. Нафаня.

– М-м-м, – застонал Якутов, потирая больную голову.

– Небось в «пинжаке» приходит ваш Нафаня.

И побрел к себе, хотя ему вослед еще что-то говорили. Толя не слушал, но уловил только одну фразу, которая прилетела к нему сквозь ровненький забор Крагина: «Оставьте его в покое!» Это он детям сказал. А что, любопытно узнать, они хотели сделать? Камнем кинуть?

«Ну сейчас!» – оскалился Якутов и снова в гору пошел. Тяжело хрипела и булькала его грудь, ждущая контрольного удара камнем. Тяжело поднимались ноги, жаждущие последней схватки.

Пока шёл, вспомнил, что фотография на могилу у него приличная всё же есть. Правда, ему там не пятьдесят лет, а тридцать, но какая разница!

– Потом, потом, – объяснял Крагин младшему, а тот всё упирался.

Якутов стоял за деревьями и за забором, и никто его там не видел.

– Ему не до тебя.

– Ну папа!

– Будешь смолить новый столб? – отвлекал Крагин от какой-то затеи сына.

– Буду, – сдался младший.

Ничего Якутов не понял. Постоял сам, как столб, и двинулся вниз по дороге. Осторожно свою калитку открыл, чтоб забор не рухнул.

Тропинка к дому была влажная, а по бокам возвышались стены некошеной травы. И в ней тоже сновали ежи по вечерам, свои ежи, родные. А чуть дальше к забору, в зарослях ивы гнездились птицы. Одним словом, везде кипела жизнь. И Якутов там не был хозяином, а скорее соседом.

Протопал галошами по грязи, вошел в избу – и сразу в кровать.

Очнулся ночью. Дождь лупил по крыше и кое-где затекал в комнату. Капли звонко падали на пивную банку у кровати. В темноте хозяйничала мышь.

– А ну тссс!

Мышь притихла, а потом снова принялась за дело.

– Да чтоб тебя! – крикнул Якутов и бросил банкой в угол, но зверёк, привыкший к соседству с человеком, опять быстро осмелел.

Толя, бранясь, шарахнул в угол табуреткой и осмотрелся. Естественная нужда заставила его выйти на крыльцо.

Снаружи пахло дождем и летом. С крыши струилась вода, приминая траву. За ивняком вдалеке возвышался крагиновский дом, горело одно окошко в сенях. В доме было натоплено и небось пахло блинами. Жена напекла.

У Якутова сжались от голода все внутренности. Он зачем-то ждал, пока окно погаснет, а оно всё горело.

«На кой им аквариум? Сами ж в нём живут! – решил Толя. – Плавают туда-сюда, туда-сюда. А ты гляди на них, слюни глотай. «Вон какие мы ладные. Банки с огурцами, если что, вот здесь, Якутов!» Ну-ну. Чего еще покажете?»

Он однажды залезал в дом Крагина. Залезал, как волк к Наф-Нафу. Правда, не через трубу, а в это самое окно, отвернутое от дороги и лишних глаз. Как у волка, и у Якутова с дружками ничего не вышло. Двери, замки, жлыги, стены…

Крагины тогда уехали всей семьей по каким-то делам в город аж на неделю. Идея штурмовать аппетитный домик пришла четверым мужикам одновременно. Полночи ломали и гнули всё, что можно, но смогли открыть только это жалкое окно в сени. Еле влезли, погремели там, уронили что-то и остались с носом. И с пятью большими банками соленых огурцов, которые жена Крагина не успела убрать в погреб.

– Закусь у тебя, Крякин, была отменная, – сплюнул Якутов в ночь.

Хозяин особо не искал – кто. Ему как будто и разницы не было. Приходил участковый и к Крагину, и потом к Якутову, но последний находился в таком смертельном запое, что отвечать не мог. Через месяц все замяли, только Крагин как-то у магазина сзади к Толе подошел и в спину ему тихо сказал:

– Банки к осени отдай.

И всё. Ни разговоров, ни наездов – ничего.

Банки Якутов не вернул. Он и не знал, где они, одна у него на кухне только стояла. Напоминала о вечном долге.

Наконец погасло окно в доме Крагина и от сердца словно отлегло. Теперь и спать можно. Встал Якутов на ноги, глядит – на перилах крыльца лягушка сидит. Красивая-красивая! Улыбается. В руки взял – игрушечная.

Потом глаза открыл как следует, а этих лягушек на крыльце аж три штуки сидит, и еще одна крупная на заборе. Якутов выругался: кто ж это над ним издевается?! Крагин?! Ничего он не боится. Бесстрашный Наф-Наф.

Прямо утром пошёл к нему с ответом. Прихватил лопату – больше ничего на глаза не попалось. Подходит к дому, а там Крагин сына распекает:

– Ты о чём думал? Кто тебе разрешил туда лезть?

Стоит младший в панамке, глазами хлопает, губы надул.

– Я же ничего…

– Кто, я спрашиваю! – настаивает отец.

Младший чуть не плачет.

– Нельзя туда! Слышишь? – вмешалась мать.

И такие глаза сделала, что не передать.

– Ему скучно! У него лягушек нет, – крикнул младший и заревел.

К маме подскочил и в коленки головой ткнулся.