Другим, совсем наоборот.
Работы нет, семья в отказе,
Бутылка без жены надзора.
Возможно, всё логически в рассказе,
Но что-то изменила эта ссора.
Не стал мочить в вине свой рот,
Наш Александр стал другим.
Квашня взрастает в натиске забот,
В себе самом, как будто бы тугим.
Никто не запрещает, и не хочется,
Никто не пожалеет, нет причин хворать.
На месте пёс с ошейником лишь топчется,
Он все имеет. Что от жизни брать?
Не все истории рассказ ведут,
От корки, до могильной пыли.
Лишь очерки вершин берут,
Где образы поэм застыли.
В наглядность, в рифму,
Для красочной динамики.
Из Квазимодо сделать нимфу
Наоборот, твердь в панику.
Поэтому, не все законы вшиты,
Не все затронуты моменты.
А лишь, которые людьми избиты,
От негатива в комплименты.
Но спрятан смысл бытия,
В чулане проз есть просветление.
И не герой, да и не я,
Не видим потолок прозрения!
Оно, как утро после сна,
Где догадался в чём подсказка.
А форма сна, как у окна, —
Обзор реальности, как сказка.
И этих снов, как окон в здании,
Не в регионах, а в Москве.
В одном таком, как население Дании,
Да и домов, их сотни две.
Прозрение – процесс до смерти,
И от рождения, всё время.
Хотите верьте, иль не верьте,
Но это есть – лишь ваше бремя!
По пунктам, если скоро,
Что не вошло в рассказ о Саше.
Так… для фундамента, и без упора,
Не тускло, и не краше:
До расставания с женой,
На пальцах, было брака два.
Отец, но в параллельности иной,
Один сынишка, мать одна.
Два отчима, и четверо седых, —