Нежить. Безбожная душа

Мариша подумала, что верно именно так и выглядит сказочная баба Яга и, немного сбиваясь, стала рассказывать:

– Мы с Гришей вот уже, какой год, а я все никак понести от него не могу. Его на войну забирают, а я сиротой теперь останусь, никому не нужна, мне бы забеременеть от него, хоть напоследок.

И Маришка полезла к себе в потаенный карман сарафана и достала оттуда тридцать копеечек:

– Хватит бабушка?

– Хватит красавица, хватит, цена то самая пригодная для нашего с тобой дельца. – И цыганка пересыпав монетки из руки в руку, подмигнув Марине спрятала их среди вороха тряпья на себе.

– Только вот я хочу тебя предупредить касатка моя ненаглядная, чтобы о встречи моей ты своему Гришки ни слова не говорила и все что я тебе ни скажу говорить и делать, ему об этом ни гу-гу… Поняла?

– Угу, – кивнула Марья.

– И так.., посмотрим, – и она стала смотреть то на огонь, то на Марину что-то шепча и бормоча себе под нос. Потом громко проговорила: – Вижу, вижу всю судьбу твою будто на ладони. Война, кровь, лежит твой суженый среди поля брани и из него кровь течет словно ручеек.

– Ах! – подалась назад Марина, словно отгоняя от себя наваждение и горе.

– Но не бойся, – ухмыльнулась старуха видя какой эффект произвели на просительницу ее слова, – вижу и как товарищи выносят его с поля брани. Живой он останется! Да только не будет у тебя детей и он разлучницу себе найдет…

– И что бабушка ничего нельзя с этим сделать? – подалась Маришка вся вперед вопросительно.

Цыганка взглянула на нее и, вскинув бровь молвила:

– Отчего же нельзя? Можно! Судьба она есть, да иной раз человек и сам господином своей судьбы бывает. Сделаешь, как я скажу, и все у тебя наладится. В общем, слушай, дам я тебе травку, подсыплешь ему втихую. А вот веточка тебе под подушку положишь, да проговоришь: Трава-трава из адова огня, под чертом лежала, меня ожидала, совет заключила, голову сгубила, найди на меня сила. И все, скажешь три раза: Нима! Нима! Нима! И все у тебя наладится, ребенок родится, и муж никуда не денется и любить тебя будет! Поняла?

– Да, – закивала головой Марья.

– Только учти ребеночка твоего мы у духа болотного, водяного, голодного покупаем, а потому будешь ему дань шесть лет выплачивать. У вас прямо ниже огорода колодезь, вот туда каждый год в день рождения сына будешь какую-нибудь животинку приносить, ну там котенка, собачонка или цыпленка, в колодце своей рукой топить, да в кусты выбрасывать со словами: тварь Господню прими, да ребенка моего береги. И все, делов-то, раз да обчелся. Поняла?

– Ага, – кивнула Марья.

– Ну, вот и молодец! – и гадалка достала ей с запазухи маленький кулечек. – На вот, это подсыпишь ему. – А потом вынула маленькую веточку, – а это вот под подушку положишь, когда спать ляжете.

Марья все взяла, и аккуратно завернув в тряпицу, спрятала к себе в сарафан, туда же откуда свои тридцать копеечек доставала.

– Все, а теперь иди! – сказала гадалка.

Затхлый запах дыма и сырости сдавливал грудь Марише и она быстро подобрав подол платья встала и уже почти выходя из старухиной палатки услышала сзади ее голос:

– И да, чуть было не забыла… Смотри все эти шесть лет на исповедь в церковь не ходи и причащаться не смей… Жертву каждый год приноси и смотри не забудь ничего, иначе кто тебе сына дал, тот его у тебя и заберет. Поняла?

– Да, – кивнула головой Марья, уже не в силах переносить этот отвратительный запах, который казалось, все усиливался, и усиливался с каждым разом, она буквально выбежала из палатки заплетающимися ногами. Сделав несколько шагов в сторону пошатываясь; Маришку вырвало на траву и, только тогда она почувствовала, будто у нее немного отлегло от сердца.

В этот момент, откуда не возьмись, перед ней опять возник старый цыган:

– Что красавица мутит? – сказал он ухмыляясь.

– Да нет, уже все хорошо, что-то дурно немного стало, – проговорила Марья глухим голосом. – Но теперь все, спаси Господи вас за заботу.

При последних ее словах цыгана аж передернуло и, он немного нервно крутнув головой сказал:

– Пойдем, провожу, – и уже ни разу не оглянувшись на Маришку и, ничего не говоря довел ее до края табора и, махнув рукою в сторону села, сказал:

– Ну, а дальше сама дорогу знаешь… Счастливо! – и, подмигнув ей на прощание, направился назад в табор, пока туман не поглотил его вновь.

Мариша, перекрестившись и глубоко вздохнув, направилась в сторону своей хаты. Она шла по лугу и дышала свежим и холодным воздухом и все никак не могла продохнуть, будто у нее в груди засела какая-то змея и, сдавив сердце, не позволяла вдохнуть и вдоволь надышаться чистым луговым воздухом. Уже вовсю пели петухи, где-то заревела корова и за большим меловым бугром, который напоминал торчащий из земли горб, какого-то древнего чудовища и который возвышался над их деревней и всей округой, показалось еще слабое, но обнадеживающее зарево утренней зарницы. Бугор этот в народе называли Сюнякиным, жила здесь в старину прямо у его подножия бабка Сюнька, то есть Ксенья, вот в честь ее бугор этот Сюнякиным и нарекли.

Маришка поспешала домой боясь, как бы Григорий ни проснулся до ее прихода и, несколько раз споткнулась чуть ни упав, один раз ей даже пришлось ухватиться за одну из поросших болотной травой кочек, которыми обильно был усыпан весь луг и она измарала в грязи всю свою ладонь. Немного отерев ее об траву заспешила дальше и уже подходя к своему огороду, который упирался своим краем прямо в луг, решила немного свернув заскочить в колодезь помыть руки и умыться. Это и был тот самый колодец, о котором говорила ей старая цыганка. К нему были проложены мостки из тесаных бревен. Он тоже был обложен срубленным из бревен венчиком, здесь били сильные подземные ключи и из него на луг вытекал неиссякаемый ручей, который огибая кусты и кочки, впадал в небольшой и неглубокий прудик, куда летом на водопой забредали коровы и постоянно плескались ребятишки, утки и гуси.

Расстояние между колодцем и прудом было метров в сто не более, а между ними весь поросший кустами и камышом находился бездонник, так прозвали его деревенские. Люди говорили, что это логово водяного и туда побаивались ходить. Говорят там находили доски от кораблей потерпевших кораблекрушение; и что бездонник связан своим другим концом с настоящим морем. Когда-то давно мужики привязав несколько длинных веревок к железному колу на которых привязывали пастись на выгоне скотину, пытались даже достать до его дна, но веревка все погружалась и погружалась, а конца и дна этого омута так и не достигла. Также говорят, что водяной тогда очень сильно разгневался на селян и один из тех кто кидал тогда веревку в бездонник пытаясь понять, есть ли у него дно потом пропал. Люди решили, что верно как-нибудь оказался рядом с омутом и водяной решил ему отомстить, утянув его к себе. Так это или нет, я не знаю, но вот бабы своих ребятишек постоянно стращали этой историей, дабы они туда не шастали и ненароком как-нибудь невзначай ни утонули.

Маришка добралась до подмостков и пошла к колодцу. Подойдя, она сполоснула в вытекающем из него ручье руки и умыла холодной, как лед водой лицо. Услышав какой-то плеск в самом колодце она почувствовала что-то недоброе и заглянув туда увидела в отражении воды себя, а из-за ее левого плеча на нее пристально смотрел старый цыган. Маришка вздрогнула и негромко вскрикнув, отскочила в сторону, озираясь по сторонам, но ни на том месте, ни вокруг, нигде никого не было, видно – она была одна. Она быстро закрестилась и стала читать молитвы:

– Господи помилуй! Пресвятая Богородица спаси нас! Николай Угодник моли Бога о нас!

Вдруг она опять услышала всплеск воды в колодце и осторожно стала подходить к нему, подкрадываясь бочком. Боязвило вытянув вперед шею, она заглянуло внутрь и…, с облегчением выдохнула, увидев сидящую на краю бревнышка лягушку, которая тоже увидев Маришку и словно насмехаясь над ней квакнула, а потом, нырнув в воду исчезла с глаз. Мариша вновь перекрестилась и заспешила домой.

Гришка еще спал и ни о чем не догадываясь тихонько посапывал. Но время уже было вставать, и поэтому Маришка не раздеваясь и стараясь не будить мужа, стала заниматься хозяйством, предварительно спрятав сверток с зельем принесенный от цыганки в большой красный сундук, где у нее хранились всевозможные тряпки, рушники и платья.

Григорий встал и, помолившись перед образами, пошел заниматься хозяйством. Маришка почему-то чувствовала перед ним какое-то неудобство, словно она обманула его и старалась не встречаться с ним глазами. Последние дни в предчувствии расставания словно ускорились и пролетали очень быстро. Маришка не успела оглянуться, а солнце уже стояло в зените. Она накрывала на стол когда в дверь постучали, дверь приоткрылась и на пороге появился младший брат Григория Дмитрий.

Он перекрестившись поклонился на красный угол и увидев на столе дымящийся чугунок заулыбавшись проговорил:

– Вижу, я вовремя.

– Проходи деверек, гостем будешь, – сказала Мариша, поклонившись и доставая еще одну ложку. – Гриша сейчас придет, он наверно теленка пошел напоить. Присаживайся.

– Спасибо, спасибо, – сказал Дмитрий, протискиваясь между столом и лавкой. – Как дела, здоровьице?

– Да, ничего, Бог миловал, за все слава Богу! – и Маришка смахнула рукавом навернувшиеся на глаза слезы.

Дмитрий, сразу посерьезнев, проговорил:

– Да уж, жалко конечно вас, да что поделаешь?.. – вздохнул он и продолжил успокаивающим голосом: – Ты только сильно не унывай, мы тебя одну не бросим. Тем более ты у нас сиротка… Бог даст и все образуется, ему лучше знать как оно надо то. – И Дмитрий перекрестился глядя на образа.

– Да…, – кивнула Маришка, крестясь вслед за ним.

Но глубоко внутри, в своей душе и сердце, ей хотелось спросить у Дмитрия, зачем все-таки с нею с сироткой, Господь так поступает. Но зная особую богобоязненность Дмитрия, она не решилась этого спросить. Как раз в это время дверь за ее спиной заскрипела и в хату вошел Григорий.

– О, Митька! По делу? Али так проведать пришел? – спросил он входя.

– Да вот пришел посмотреть, как вы тут поживаете.

– Ничего, за все слава Богу! – ответил Гриша.

Перекрестившись как положено перед тем как сесть за стол, он присел напротив Мити и обращаясь к Маришки сказал:

– Ну, хозяйка давай доставай из закромов, чем гостя дорогого потчевать будешь…