Надо жить Человеком!

И так искренне, и так самоотверженно, что удержало это дяденьку на Краю, невероятно захотелось ему встретить незнакомку, и он выздоровел!

Выздоровел и стал искать тётеньку. Но не было следов никаких! Да, мы ж с вами знаем почему… Иммигрант без разрешительной грамоты… Вроде, есть человек – а ищи-свищи, вроде, как нет его!

Поскучнел опять дяденька, затосковал вновь, хоть вой, хоть плач.

Так и Новый Год подошел. К кому-то на крыльях радость прилетела, Праздник волшебный, самый расчудесный в году!

А у дяденьки одна радость – зелье вечером. И нет разницы, что "праздник", что тебе обычный вечер…

Так и ехал он в замок в канун Нового Года, аж, под самые "…часы двенадцать бьют…".

Ехал, смотрел по сторонам, да жалел тёть по окраинам дороги: "Тоже страдальцы! Ни праздника им, ни дома теплого, да душевного…"

Думал так тоскливо, и вдруг как закричит:

– Стой!!!

Не успел кучер осадить лошадей, а дяденька уже бежал. Подбежал и выдохнул:

– Вы!

– Я – просто ответила тётенька. (Она это была! Наша тётенька!)

Ничего боле не сказал дяденька (а что скажешь? Тут, или сутки говорить и говорить, или…), а крепко-крепко сжал руку тётеньки, да повел в машину.

Ах, стрелой долетели до замка! Ах, как весело забегали помощники, повара, богатыри Черномора по замку! Ах, да как не развеселишься, как не возрадуешься, если тоска зеленая ушла, а Праздник пришел!

Раз – и свет заполнил весь замок и всю округу, не оставив ни одного темного и скучного уголка!

Два – и мигом празднично обрядили-раскрасили ближнюю елочку: фруктами, конфетами, ватой, блесками и мишурой!

Три – и накрыли новогодний, богатейший стол под серебро, хрусталь и свечи!

Четыре – налили лучшее шампанское!

Пять – не сдержав радость и восторг, все прокричали то, что было в душе:

– За Новый год! За всех нас! За дяденьку и тетеньку! За Бога!!!

А дяденька дождался, когда закончатся восторженные крики, и сказал тихо тётеньке:

– За Вас! А теперь уже и за нас двоих!

Тут и сказочке конец!

– А что в той сказке дальше было? – спросят меня.

– Было, конечно, всё было! – отвечу я. – Но началась уже не сказка, а Жизнь. Да, Жизнь прекрасная и волшебная, но это уже не сказка… Это уже лучше любой самой лучшей сказки!

И я Вам, мои Читатели, желаю в Новом году начать не выдуманную сказку, а новую, прекрасную и волшебную Жизнь!

Конец сказочке – начало Жизни новой, доброй!

"Придурок"

– Вы не волнуйтесь… Только не надо сильно волноваться… С современной медициной это уже не так страшно…

С каждой "успокаивающей" фразой врача, у Ивана, наоборот: руки дрожали всё больше и больше, и ком в горле нарастал и нарастал…

Он сглотнул и прохрипел:

– Доктор… короче… что со мной?

– Э-э-э… – замялся молодой врач. – В "Заключении обследования" всё написано…

Сквозь заслезившиеся глаза Ивана буквы выглядели огромными, нечитаемыми, но до ужаса страшными…

Вконец испуганный мужчина взмолился:

– Дорогой, не томи, не мучь! Что со мной!!!

– Ну, коли вы так настаиваете… Ну, вы не волнуйтесь… у вас… рак…

Со всех сторон налетела темнота, а стул растворился…

И очнулся больной на полу от запаха нашатыря!

Испуганный врач и медсестра подняли Ивана и усадили на стул.

– "Скорую" вызвать? – спросили у Ивана.

– Нет, не надо…

– Ну, тогда вот ваши документы: анализы, снимки, "Заключение" и направление в больницу… – быстро пробормотал врач, и медсестра настойчиво проводила больного за дверь…

…Если бы посмотреть со стороны – увидели бы мужчину средних лет, который шел, размахивая руками, и вскрикивал:

– Врет, всё врет докторишка! Кирдык мне! Абзац! Все врут! И всегда мне врали!!!

Это шел по улице Иван, кричал, а между вскриками думал:

"Всю жизнь и все мне врут! Не жизнь прошла – а враньё в унитаз сдёрнулось!"

Он вспомнил советы отца: "Не верь никому: они врут – и ты ври! Но хитро – придуривайся! Да, высоко не поднимешься, но и падать не больно!"

"Да! – продолжал думать Иван. – Так я и делал: и в институте, и на работе – мешком серым притворялся. Да, не вырос на заводе, только мастер, но всё же пережил! И враньё начальничков, которые при социализме воровали тихо, а затем уже лихо приватизировали завод! И с телеэкрана врали-врали и под шумок пенсию сдвинули… И до неё, это без вранья, мне не дожить… Н-Е Д-О-Ж-И-ТЬ!"

Взгляд взбудораженного Ивана зацепился за проходящую молодую девушку: "Дома, поди муж, а она перед всеми тут попой вертит! Как моя "благоверная"! Тоже врет мне всю жизнь: "Люблю!" Кого? Меня, деревенщину? Она, умница и красавица? Не верю, и никогда не верил! "