Сумасшедший репортер

– Ну тогда все понятно: тростниковый сахар сейчас дешевле нашего бурачного. Поэтому его выгодно импортировать из России, – заметил Безсонов.

– А вы в милицию обращались? – участливо спросил юноша-водитель.

– Еще нет. Сейчас фуру поставлю на стоянке и буду думать, что делать. Сестра обещала на местных бандитов выйти, чтобы те помогли сахар найти, но меня, честно говоря, не тянет с вашими бандитами связываться. И с елками я еще не знаю, что делать. Они у меня в трейлере Новый год встретили, а теперь куда их?

Гена умолк, уставившись неподвижно в какую-то точку на лобовом стекле маршрутки. «Целая фура елок вместо нескольких тонн сахара! Ведь кому рассказать – не поверят!» – не удержавшись, весело хмыкнул водитель маршрутки. Безсонов тоже улыбнулся. Вдруг ему пришла несмелая мысль заняться темой пропавшего тростникового сахара, провести первое в своей жизни журналистское расследование, но Женька скрепя сердце тут же отказался от этой идеи. И дело не в том, что в глубине души он (как, в общем-то, любой осторожный человек) немного побаивался сумских бандитов, просто Безсонов не хотел менять свои планы – счастливые планы дважды отца.

Женька попросил остановить маршрутку около поворота, ведущего в глубь района города, лет сорок тому назад названного «Химгородком». Перейдя Харьковскую в противоположном направлении, Безсонов быстро пошел в сторону многочисленных баз и складов. Среди них до сих пор кое-как пыхтело несколько заводиков и вовсю орудовало с дюжину торговых фирм. Через десять минут Женька вошел в открытые настежь ворота. Поржавевшая металлическая вывеска над ними гласила: «Завод „Красный металлист“». Зато на куске желтоватого ватмана, приклеенного изнутри к окну заводской проходной, Женька прочел: «ВАТ „МЕТАЛ-КРАФТ“». Из окна на Безсонова равнодушно глянула заспанная физиономия охранника.

Женька, все больше грустнея, окинул взглядом довольно скромную («аскетичную» – пришло ему на ум) заводскую площадку. На нее фасадом выходило одноэтажное здание скорее из седого, чем из белого кирпича и корпус цеха, старомодный, с помутневшими чешуйками стекол под высокой крышей. В тщательно подметенном и даже посыпанном рыжим песком заводском дворе Безсонов не заметил ни ржавых останков каких-нибудь редукторов, швеллеров, труб или мотков проволоки (чем и поныне богаты постсоветские заводские ландшафты), ни тем более по-европейски упакованный в целлофан кирпич или загадочный броский контейнер, представляющийся по-английски: «Made in…»

«Да-а, совсем дело худо, – вздохнул Безсонов. – Как на кладбище». Елядя на эту пронзительную прибранную пустоту, Женька вдруг почувствовал себя ужасно неловко: он ни к месту вспомнил, что не надел сегодня чистую сорочку. «Тьфу ты, напасть какая!» – плюнул под ноги Безсонов и, чтобы скорей избавиться от дурных мыслей, быстро вошел в одноэтажное здание.

Вошел и замер. По левую и правую руку тянулся длинный пустой коридор. Впечатление от коридора оказалось еще более удручающим, чем от стерилизованного заводского двора. Казалось, сделай шаг – и не видать тебе сегодня ярких ощущений! А если решишься дойти до конца коридора (неважно какого – левого или правого – в полумраке они были одинаково не видны!), остаток жизни пройдет без желанных событий. «Но только не у меня!» Безсонов повернул направо. С противоположного конца коридора донеслась песня в стиле русско-цыганского «соул»: «Спрячь девчонку за высоким забором – выкраду вместе с забором!..» Песня звучала чуть слышно, но вместе с пустотой коридора по-странному искушала Женьку, отвлекая его от мыслей о жене и маленьком сыне. Он вдруг сравнил коридор с адской трубой, а песню, шептавшую ему в спину, – с разгульным трубным зовом.

Безсонов остановился у двери с табличкой «Приемная» и, секунду помедлив, вошел. В приемной сидел здоровенный хлопец с взлохмаченной головой и в замасленной синей робе. Громко сербая, хлопец два раза отпил из чашки, в которой светлячком горел желтый флажок чая «Липтон».

– Шо трэба? – недовольно оторвавшись от газетки с кроссвордом (кажется, это была «Арт-мозаика»), зло зыркнул на вошедшего хлопец. Женька не сразу отреагировал на вопрос: он вдруг услышал тихий детский голос, прорывавшийся из-за директорской двери.

– Ты шо, глухый?! – хлопец встал из-за стола, обнаружив недюжинный рост и мощные плечи. – А ну тикай звидсы!

– Ну-ну, дядя, остынь! – Безсонов вынул из внутреннего кармана куртки красную книжечку с тисненной золотом короткой надписью «Преса» и сунул ее под нос здоровенному хлопцу. – У меня сейчас интервью с директором!

Красный цвет книжечки произвел впечатление на хлопца, он смутился, тем не менее стал мягко выпихивать Безсонова из приемной, напирая на него могучей грудью:

– Ни якых интервью! Дырэктор ни в настрои. Сказав: «Никого не пускаты!» Тому теть звидсы!

И хлопнул дверью перед носом опешившего от такого приема Безсонова. Почесав затылок, Женька поплелся восвояси. Открыл наугад дверь. В комнате сидели три женщины и один мужчина. Его стол стоял особняком, намекая, видимо, на руководящую должность хозяина стола. Вся четверка была далеко не первой молодости и что-то упорно строчила. При появлении Безсонова люди дружно уставились на него. Их старые лица, лишенные малейшей искорки жизни глаза, давно вышедший из моды воротник рубашки завбюро, облезлые стулья (на одном из них бросилась в глаза лопнувшая обивка) нагнали на Женьку страшную тоску. Он представил на миг, как его сын, когда вырастет, захочет вдруг стать конструктором, технологом или мастером на производстве. Он закончит местный политехнический университет (сейчас Женька, конечно, понятия не имел, как будет оплачивать сыновью учебу в университете), получит красный диплом и придет в такой облезлый, унылый отдел, в котором никогда не выветривается запах старости и плесени… Бр-р! От этой мысли Безсонова всего передернуло.

Но тут его взгляд упал на маленькую искусственную елочку, стоявшую на низеньком столике возле электрического самовара. Елка была необыкновенной! Ее хвоя представляла собой сотни покрашенных в зеленый цвет спичек, воткнутых, видимо, в обмазанный пластилином металлический каркас. «Боже, вот нищета! Елку не могли купить!» – подивился про себя Безсонов, но спросил, естественно, о другом:

– А что, ваш директор в самом деле не в духе?

– Уважаемый, вам лучше поскорей уйти. Для вашей же безопасности, – не глядя Безсонову в глаза, глухо сказал завбюро.

– Чего это вы все меня гоните! – возмутился Женька и в сердцах хлопнул дверью.

В коридоре по-прежнему звучал русско-цыганский «соул». Дима Климошенко настойчиво советовал спрятать девчонку за высоким забором. Безсонову ничего другого не оставалось, как пойти навстречу песне – навстречу единственному здесь не противящемуся его существованию голосу.

Женька не видел, как, выйдя из приемной, за ним угрюмо наблюдал хлопец в засаленной робе. Проследив две-три минуты за идущим к выходу Безсоновым, хлопец вернулся в приемную и принялся накручивать диск телефона.

– Батько, цэ я, Тарас. Тут якысь дурэнь рвався до дырэктора… Алэ звидкиля ж я розу мню чого? Вин мэни штовхав якусь червону кныжэчку, алэ я його всэодно выпхал…

Дойдя до выхода, Женька сделал еще несколько шагов навстречу невидимому музыкальному источнику. Коридор поворачивал вправо и почти сразу же упирался в глухую стену. В тупичке стоял стол, за ним сидел седой старик. «Белый как лунь» – невольно пришло сравнение. Зато глаза у деда были голубые-голубые. Они светились озорным молодым огнем, будто оказались неподвластны обесцвечивающей чувства и цвет старости, и располагали к близкому разговору.

Но Женька молчал. Переведя взгляд на пальцы старика, он уже не в силах был оторваться от них. На столе лежало десятка два спичечных коробков. Старик вынимал спичку, опускал ее в бутылек с зеленкой (который стоял тут же на столе) и, уже покрашенную, подносил к металлическому пруту, покрытому зеленой краской. Таких прутов было семь-восемь, разной длины и расходящихся во все стороны от стержня большего диаметра, вертикально установленного в небольшой крестовине.

Старик мастерил из спичек елку, и Женька никак не мог взять в толк, как это у него получается. Старик касался концом спички, свободным от серы, голого прута, и спичка, прямо-таки волшебным образом, намертво замирала на нем, становясь очередной иголкой спичечной хвои.

Было очень тихо. Лишь время от времени шуршали спички в коробке, когда старик опускал в него пальцы.

– Завтра Рождество. Уже поздно ставить елку, – не зная, что сказать, произнес Безсонов.

– Радоваться никогда не поздно. К тому же я хотел бы спросить тебя, мил человек, хорошо ли ты знаешь обычаи и историю православного нашего народа.

– Смотря о чем идет речь.

– Истинные православные христиане мирской Новый год не отмечают. Они постятся в последние дни перед Рождеством, а часть из них наряжают елку в самый канун святого праздника.

– Но, дедушка, когда это у православных стало традицией ставить искусственную елку? Да еще из спичек?!

Старик не ответил. Он с любовью одевал в спички-иглы будущую елку. И тут Безсонову пришла сумасшедшая идея. Он повернулся и быстро побежал к выходу, на бегу крикнув: «Я скоро вернусь!»

Старик, неторопливо закончив работу, нежно, не касаясь спичечной хвои, провел по ней сверху вниз рукой. В то же мгновенье его взору предстала маленькая живая сосенка. Несколько минут старик любовался сосенкой. Потом, поднеся руку к деревцу, быстро взмахнул ею. Тут же маленькая красавица опять превратилась в искусственное творение.

– Люди слабы. Их нельзя искушать понапрасну, – задумчиво молвил старик.

3

Женька как угорелый несся к Харьковской. Уже перебегая улицу на красный свет, он совершенно ни к месту вспомнил, что забыл выяснить, отчего при его появлении неожиданно смолкла цыганская песня, знакомая и далекая, как воспоминания о кино детства. «Надо будет спросить у голубоглазого деда, где он прячет радиоприемник».

Пересекши по диагонали дворами и закоулками жилой район, находящийся сразу за Харьковской, через пять минут быстрого бега запыхавшийся Безсонов стоял у высоких ворот новой автостоянки. Быстро поднялся по железной лестнице, круто ведущей в будку охраны. Перед тем как войти, жадно оглядел сверху стоянку. Без труда отыскал Генкин трейлер – его «мерседес» сразу бросался в глаза среди массы автомашин разных марок и назначения, стоявших в ряд в правильном порядке на заснеженном огороженном пустыре.

Безсонов вбежал в будку. Молодые люди (он – в военном бушлате с камуфляжной окраской, она – в дорогой и совершенно дикой кофейно-сиреневой дубленке) азартно резались в карты.

– Сутки – пятнарик, – не поднимая головы, буркнул охранник.

– Какой пятнарик? Я на «ментовке» привалил! – глупо пошутил Безсонов. Но охранник и девушка, одновременно перестав выяснять отношения с помощью карт, тут же уставились на Женьку.

– Шутка. А вот теперь совершенно серьезно: мне срочно нужен хозяин вон того «мерса»! – Женька махнул рукой в сторону окна, выходящего на стоянку. – Куда он подался?

Молодые люди переглянулись.

– Что за мужик?.. Которого на сахаре кинули? – спросила девица.

– Он и вам все разболтал?!

– А то как же! Мы у него в доверии. Мы у всех водил в доверии! Охрана как никак, – охранник гордо походил шестеркой «пики», потом глянул исподлобья на Безсонова. – Мужик, а это случаем не ты ему елок подсунул?