Андские рассказы – 2. Юля

«Француз», даром что роста был обычного и телосложения не слишком сильного, легко выскользнул из «объятий» верзилы и в ту же секунду взлетел на эскалатор, спускающийся со второго этажа. Но так как эскалатор спускался, а не поднимался, поехал на нем прямиком в новые объятия верзилы, вставшего внизу и укоризненно качавшего головой. Очевидно, такая перспектива «француза» не очень устраивала, потому что он принялся быстро-быстро перебирать ногами. Настолько быстро, что эскалатор сначала притормозил, затем остановился, а после этого двинулся верх! Как только это произошло – а это произошло, как бы трудно не было поверить, – верзила расхохотался и, раскинув руки, вцепился пальцами в движущиеся поручни. Эскалатор снова остановился. «Француз» еще энергичнее заработал ногами. Стала собираться толпа. Из нее послышалось неуверенное: «Что здесь происходит?» Рауль обернулся и увидел полицейского: тот стоял, хлопал глазами, открывал и закрывал рот и явно не знал, что делать. С одной стороны, нигде не сказано, что нельзя, стоя на эскалаторе, тормозить его, перебирая ногами. Оно и понятно: кому пришло бы в голову вводить такой запрет, если подобное и вообразить-то невозможно? Также нигде не сказано, что нельзя, вцепившись в поручни эскалатора, стремиться остановить его движение вспять. И это тоже понятно: даже китайцам, составляющим самые головоломные инструкции в мире, такое ни в каком кошмаре не приснится. Но с другой стороны, происходившее было несомненным и форменным безобразием! Однако было-то было, но делать-то что? Как призвать людей к порядку? Потребовать от них, чтобы они оставили эскалатор в покое? Вот полицейский и хлопал глазами, то открывая, то закрывая рот. Между тем, толпа разделилась на болельщиков. Одни подбадривали работавшего ногами «француза», другие – вцепившегося в поручни верзилу. Разумеется, и те, и другие были уверены, что всё это – цирковой трюк. Первым, к разочарованию болельщиков «француза», сдался именно он. Он перестал перебирать ногами. Эскалатор возобновил движение вниз. Те из толпы, которые болели за него, возмущенно закричали. Но «француз» на крики не обратил внимания. Он вытащил из кармана платок и отер им взмокший лоб. Положил платок обратно в карман. А затем перепорхнул на другой эскалатор – ведущий на второй этаж аэропорта. Обернулся и показал верзиле язык. Толпа, перестав возмущенно кричать, зааплодировала. Верзила же постоял секунду-другую и тоже побежал – наверх. Полицейский сбросил с себя обалдение и, крича «Стой! Стой!», побежал за ним. Рауль – за всей троицей. Зачем? Он и сам не понимал. Ближе к концу эскалатора «француз» снова проделал номер с перепархиванием: теперь он ехал вниз. Поравнявшись с верзилой, взбиравшимся вверх, он опять показал ему язык. А тот всплеснул своими длиннющими руками и воскликнул: «Да остановись же ты! Вот балбес!» Полицейский присоединился к этому пожеланию: «Стойте! Стойте оба!» Но «оба» и не подумали остановиться. Верзила тоже перемахнул на двигавшийся вниз эскалатор. «Француз» сбежал с последних ступенек и помчался к входным дверям. Верзила тоже ускорился. Рауль же (как и полицейский) был вынужден сначала по-человечески перейти с эскалатора на эскалатор и только потом броситься догонять своих странных знакомцев.

Догнал он их даже не на стоянке, а на автобусной остановке: за пределами аэропорта. Они стояли на этой остановке и вроде бы мирно беседовали. Только беседа была диковатой. Подошедший к ним и ни «французом», ни верзилой не отогнанный прочь, Рауль стал свидетелем такого диалога. Верзила: «Куда ты бежишь?» «Француз»: «Надоели вы мне. Покоя хочу». «Ты же знаешь, что у нас еще есть дело». «Француз»: «Плевать я хотел на ваши дела, – он голосом выделил это „ваши“. – Они меня не касаются!» Верзила: «Как это – не касаются? Без тебя мы кости не вернем. А куда же Чули без них?» «Француз»: «Плевать мне на Чули. Он меня предал». Верзила: «Но ты же знаешь: у него есть уважительная причина!» «Француз»: «У предательства не бывает уважительных причин. Пусть безногим остается!» «Нет!» «Да!» «Нет!» «А я говорю – да!» Верзила: «Тогда мне снова придется тебя убить!» «Француз»: «Подумаешь! Тоже мне – напугал!» И тут оба – Раулю не показалось, он это видел собственными глазами – захихикали. Так, словно сказанное обоими было очень смешным, но вместе с тем и таким, над чем смеяться в голос вроде бы как не очень прилично. Нахихикавшись, они снова стали серьезными. Верзила: «Ты поступаешь очень нехорошо». «Француз»: «Я даю вам деньги. А от меня отстаньте». Верзила: «Ты не даешь. Мы их у тебя отнимаем». «Француз»: «Ну, отнимаете. Какая разница?» «Принципиальная!» «Чепуха. Так всегда было. Отнимать – традиция». «Да, но добровольное пожертвование эффективней!» «Ага. Как с Чули. Вот так предатели и появляются на свет. От мягкотелости добровольных дарителей». «Не городи вздор! Чули не предатель!» «Но меня-то он предал!» «Только после смерти!» «Фу ты, ну ты! – „француз“ аж затрясся от негодования. – На кой дьявол мне была его верность при жизни? Она мне после смерти была нужна!» «Значит, нет?» «Значит, нет». Оба замолчали.

Помолчали-помолчали, а потом повернулись к Раулю. «Француз» даже пальцем на него указал: «Слушай, – это он верзиле, а не Раулю, – у тебя же есть он. Зачем тебе я? Попробуй куклу». Верзила кивнул: «Куклу я, конечно, попробую, но видишь ли какое дело… – верзила тоже ткнул в Рауля пальцем, – он глуп как пробка и к тому же трус. Даже как-то неловко использовать его кровь. Скажу откровенно: иногда мне хочется свернуть ему шею. Какой позор! До чего докатилась семейка!» «М-да… – „француз“ деликатно кашлянул. – Беда!» Помолчал и спросил с надеждой в голосе: «А ты уверен? Может, тебе показалось?» Верзила вздохнул: «Какое там…» Еще раз вздохнул и рассказал «французу» историю похождений Рауля. Точнее, несостоявшихся похождений: о том, как его схватили на улице Прокуроров, а потом на Лягушачьей остановке. О том, как он побоялся пойти в грабители автобусов или в речные пираты. Откуда он только все это узнал? Будто в душу влез своими огромными ногами и хорошенько по ней потоптался! «Видишь?» – спросил, закончив рассказ, верзила. «Француз» же с укоризной посмотрел на Рауля, хотел что-то ему сказать, но вдруг быстро развернулся к обоим спиной – к верзиле и к Раулю – и вскочил в подошедший к остановке автобус. «Чего стоишь?! – рявкнул тогда верзила: на Рауля. – Не видишь, он снова смыться собирается? А ну за ним! Потом за машиной вернешься!»

Рауль был очень обижен, но подчинился. Тоже вскочил в автобус. Двери закрылись, автобус поехал, а верзила остался на остановке: как раз в тот момент, когда автобус тронулся, к нему (к верзиле то есть) подошел полицейский. Глядя в заднее стекло, Рауль увидел, что верзила спокойно достал из кармана бумажник, из бумажника – DNI[31 - Documento Nacional de Identificaciоn – аналог нашего паспорта, только сделанный в виде небольшой карточки.] и предъявил DNI полицейскому. Тот взял документ и принялся его рассматривать. Чуть ли не обнюхивать. Чем закончилась проверка, Рауль не узнал: автобус свернул, остановка скрылась из вида.

Тогда Рауль, сам не понимая, как на это решился, подергал за рукав «француза», а когда тот не очень-то вежливо спросил «Чего тебе?», задал вопрос: «О чем вы все говорите? Кто вы такие?» «Француз» прищурился. «Мальчик, – сказал он, – не расстраивай меня. На сегодня ты меня достаточно расстроил. Отойди в сторонку. Я – не злой человек, но могу и треснуть. Будет больно». Но Рауль не сдался: «Кто такой Чули?» Глаза «француза» снова распахнулись, а его самого передернуло: «Негодяй и подлец! – ответил он. – Вот кто такой Чули. Чтоб ему вечно на карачках ползать!» «Хромой!» – догадался Рауль. «Ну, – согласился „француз“, – можно и так сказать». «А зачем нужна моя кровь?» «Как – зачем? Для куклы». «Какой куклы?» «Француз» опять прищурился, и сквозь этот прищур полилось почти физически ощутимое злорадство: «Скоро узнаешь!» Очень неприятно хихикнул: совсем не так, как на остановке. Очень неприятно. И вдруг сам спросил: «Скажи, а ты правда такой трус?» Рауль покраснел: «Не знаю. То есть знаю. То есть нет…» «Да или нет?» «Да». «А ведь это здорово! – „француз“ перестал щуриться, но злорадство из его взгляда не ушло; его, пожалуй, стало еще больше. – Это я только что сообразил. Да! Это здорово. Большая удача! Нет, не большая: грандиозная! Чтобы в нашей семье объявился трус, такого еще не бывало, и тут на тебе! Представляю, каким будет эффект, когда кукла напьется твоей крови! Потрясающий будет эффект!»

«Француз» громко и весело засмеялся. На весь автобус. На него и Рауля начали оборачиваться. Но «француза» это не смутило. Отсмеявшись в свое удовольствие, он положил ладонь на голову Рауля и даже с какой-то особенной нежностью погладил его по волосам. «Мальчик мой, – сказал он, улыбаясь, – я больше на тебя не сержусь. Я понял: ты послан мне богами. Сам Инти тебя послал, вдохнув в тебя самое гадкое, что есть на этом свете: отвратительную, гнусную, позорную трусость! Ну, Чули, паршивец ты этакий! Ну, держись!»

Если бы можно было попятиться, Рауль бы попятился. Но пятиться в полном людей автобусе нельзя. «Да, – между тем, продолжал „француз“, поглаживая Рауля по голове, – фантастическая удача. Слушай, а может, тебе деньги нужны? Знаю я эту шайку: скупы до безобразия. У самих денег – куры не клюют, но вечно требуют, чтобы я раскошеливался. Помню, доставили мне дивным образом обработанные шарики. Теперь-то я знаю – вздор, дешевка, стекло, qespe[32 - Стекло (кечуа).], – но тогда это казалось чудом. Огонь с неба касается песка и… впрочем, – самого себя перебил „француз“, – это неинтересно. Так что насчет денег? У меня есть. Да ты и сам знаешь. Сколько? Хочешь пять тысяч?» «Француз» выхватил из внутреннего кармана куртки бумажник, раскрыл, вытащил из него, не считая, пачку банкнот и протянул их Раулю. «Держи! Повеселись сегодня. Выпей за мое здоровье. Ну, и за свое не забудь!» И снова – веселый смех на весь автобус. А потом, так как Рауль протянутые деньги взять почему-то не решился, «француз» силком вложил эти деньги Раулю в ладонь и сжал ее в кулак: чтобы деньги из ладони не выпали. «Приехали!»

Рауль, ощущая себя словно во сне, только и успел что выскочить из автобуса вслед за «французом». Осмотрелся и обнаружил, что они – около дома, в котором «француз» и жил. «До встречи, племянничек!» – попрощался тот и скрылся за воротами. И только когда он скрылся, Рауль окончательно пришел в себя. Разжал ладонь и взглянул на скомканные купюры. Опять все по двести! Расправил их и пересчитал: двадцать пять штук, ровно, как и обещал «француз», пять тысяч солей. И с каждой из этих двадцати пяти купюр на него, Рауля, печально смотрела святая Роза Лимская. Однако печально или нет, но деньги были настоящими. Рауль сунул их в карман и улыбнулся: может, конечно, всё очень странно и непонятно, но своя прелесть в происходившем имелась – факт. Еще никто и никогда не давал Раулю столько денег всего за несколько дней и только за то, что он, Рауль, существовал на этом свете. А если кому-то нравится считать его, Рауля, своим племянником или еще каким-нибудь родственником, что ж: пусть считает. Мир очарователен своим разнообразием. Не будь в нем очудаченных на всю голову людей, кто бы стал швыряться деньгами?

Француз ушел, сбегать он вроде бы уже не собирался, нужно было возвращаться в аэропорт: за машиной. Пока туда-сюда, времени прошло немало, близился вечер. Рауль, нашаривая рукой в кармане деньги, начал подумывать о том, чтобы завалиться в какой-нибудь клуб, какую-нибудь, как принято говорить в Перу, дискотеку, где можно, имея деньги, очень приятно провести время. К тому же все буквально кричало о том, что эти пять тысяч – не последние. А ведь у Рауля оставалась еще и часть от тех двух тысяч шестисот, которые ему дал верзила! Да он богач! С такими деньжищами можно такой кутеж замутить!

Увы, но эти приятные размышления были прерваны не очень-то приятным звонком. Звонил, разумеется, верзила. Требовал, чтобы Рауль все бросил и немедленно явился: мол, дело есть. Спрашивать, какое дело, Рауль, перед верзилой откровенно тушевавшийся, не стал, но тот и сам объяснил без всякой деликатности: «Чули куклу слепил. „Француз“, конечно, та еще сволочь – да ты и сам уже это понял, – но в одном он прав: можно попробовать с куклой. Даже нужно. Так что давай, двигай сюда, нам снова твоя кровь нужна. Не поверишь, но та стухла. Шевелись!»

«Та» – это, понятно, та, которую Рауль уже сдавал. Как она могла «стухнуть», было непостижимо, но сама мысль о том, что его кровь стухла, очень напугала Рауля. К тому же он, до этого дня собственного мнения насчет «француза» не имевший, именно в тот день проникся к нему симпатией. Точнее, «француз» показался ему человечнее и более вменяемым: на фоне откровенно жуткого верзилы и отвратительного «хромого», какового «хромого», как выяснилось, еще и звали на собачий лад![33 - Чули (chuli, кечуа) – пастушья собака.] Или как последыша[34 - Другое значение «чули» – самый младший в семье, последний из детей.], что симпатий тоже не добавляло. Нет, ну в самом деле: разве это человеческое имя – Чули? И все же страх страхом, но деваться было некуда: пришлось ехать к верзиле.

Там повторилась процедура забора крови из вены, после чего Раулю показали куклу. Слепленную из глины и еще сырую. Омерзительную до оторопи. Увидев ее, Рауль похолодел, побледнел, его ноги мелко-мелко задрожали… в общем, с Раулем произошло все то, что и должно происходить в таких ситуациях: всё как по писаному.

Верзила, перелив кровь из шприца в ликерную рюмку, окунул в эту рюмку пальцы, а потом отряхнул их над куклой. Капельки крови упали на ее темечко. Как только это случилось, «хромой», стоявший там же, около стола, на котором стояла кукла, дернулся, схватился за живот и зарычал. Его лицо исказилось жуткой гримасой. Верзила посмотрел на него и почесал затылок. «Кажется, – сказал он, – что-то не так. Может, я заклинание не то произнес?» Еще раз окунул пальцы в рюмку и быстро-быстро заговорил.

На каком языке он говорил, Рауль не понял, но в этом языке определенно было что-то от кечуа. То и дело на слух попадались знакомые слова: tullukuna, tullukuna, tullukuna…[35 - Кости, кости, кости…] ch’ankakuna, ch’ankakuna, ch’ankakuna…[36 - Ноги, ноги, ноги…] Однако знакомых слов было слишком мало, чтобы понять заклятие. Во всяком случае, Рауль не понял. Зато прекрасно понял, что на его глазах происходило нечто противоестественное и ужасное. Бедный Чули корчился. Его кожа приобрела жутковатый розовый оттенок. А потом на его руках и лице полопались капилляры, и его собственная кровь выступила на них мельчайшими капельками.

Верзила оборвал заклинание и выругался: «Akanayaq!»[37 - «Обосра**ся!» (Буквально – человек, совершающий или только что совершивший акт дефекации; как и русские смысловые аналоги, в кечуа используется в качестве ругательства).] «Давай отложим!» – взмолился еле живой Чули. «Да, придется, – согласился верзила. – Что-то не так. Что именно, пока не пойму. С кровью мы не ошиблись, но кукла ведет себя странно. „Француза“ бы сюда! Он всегда лучше нас разбирался в этой чертовой черной магии!» Чули закивал: «Да-да-да! Он бы хоть на куклу посмотрел! Может, я ее неправильно слепил?»

Рауля осенило: так вот о чем говорил «француз»! Вот что его так насмешило! Вот что он предвидел, когда хохотал на весь автобус, представляя реакцию Чули на его, Рауля, кровь безнадежного труса! От этой догадки ему стало совсем нехорошо. Да что там – нехорошо: он перепугался до полусмерти, сообразив еще и то, что Чули и верзила, начав рассуждать логически, тоже обязательно сообразят – проблема не в кукле, проблема все-таки в крови! Поэтому, как-то разом перестав трястись, он сделал шаг прочь из гостиной, потом еще один, а потом, когда верзила и Чули недобро на него уставились, попытался оправдаться: «Я ведь вам больше не нужен… на сегодня. Я, наверное, пойду?»

Верзила и Чули переглянулись. «Ладно, иди, – ответил верзила. – Машину держи наготове: день ограбления близок». «Хорошо». «Ну, чего встал?» – Рауль и вправду замялся, не веря, что его настолько легко отпускают. – «Иди!» Рауль пошел. «Стой!» Рауль вздрогнул, остановился и обернулся. Верзила, глядя на него, внезапно расплылся в нехорошей, явно притворной улыбке: «Подожди…» Достал из ящика стола бумажник, вынул из него деньги, смял их в комок и бросил комок Раулю: «Лови!» Рауль поймал. «Те-то у тебя наверняка уже закончились! Ну, иди, иди отсюда, отдыхай!»

Уже на улице Рауль расправил купюры: опять по двести! Пересчитал: десять штук. Две тысячи солей. И – святая Роза. Святая Роза опять с печальной укоризной смотрела на него с каждой из банкнот.

Еще через полчаса стемнело. Правда, когда стемнело, Рауль уже был на дискотеке. Модной и очень дорогой. Заказывал стакан за стаканом коктейль на основе писко и выпивал их в пару глотков. Как закончился вечер или прошла ночь, он не вспомнил даже в редакции El Diario Imperial: смущенно улыбаясь, пояснил, что очнулся только на следующее утро – мучаясь от дикого похмелья, но у себя в квартире. И даже, как ни странно, не обворованный: по карманам его джинсов была распихана еще целая куча денег. Куча денег была разбросана и на полу. Правда, при ближайшем рассмотрении оказалось, что все это – всё, что валялось на полу – мелочь: бумажки по десять солей и разнообразные монеты. Но главное, главное – рядом с кроватью стояла прекрасная на вид бутылка шампанского. О таком шампанском Рауль до сих пор и слыхом не слыхивал. Наверное, очень дорогое. Он поднял бутылку и, щурясь одновременно от очень неприятных ощущений и любопытства, посмотрел на этикетку. «Французское…»

Рауль вскочил: французское? Но в голове мутилось настолько, а телу было так плохо, что промелькнувшая было не очень приятная мысль улетучилась. Рауль откупорил бутылку, налил шампанское в первую же подвернувшуюся под руку кружку и сделал несколько глотков. «Кислятина», – подумал он. Сделал еще несколько глотков. «А может, не так уж и плохо…» Кружка опустела, а в теле и в голове образовалась приятная легкость. «Не знаю, кто и как притащил сюда эту бутылку, и знать не хочу! – Рауль, слегка поддатый, в шутку погрозил входной двери. – Но это просто класс! Дядюшка, где же ты был раньше?» Потом опустела и вся бутылка. А когда она опустела, на переборщившего со средством от похмелья Рауля снова напали тревожные мысли. Он посидел-посидел, встал, натянул, пошатываясь, на ноги кроссовки и, не зашнуровывая их, отправился в полицейский участок.

В полицейском участке Рауль хотел обо всем рассказать, но, как мы уже знаем, не вышло. Он только-только вошел в кабинет капитана, как за спиной капитана, за его креслом, появился верзила. Верзила смотрел на Рауля, грозил ему кулаком и корчил ему страшные рожи. Появлению верзилы Рауль уже и не удивился. Он удивился другому: откуда тот узнал о визите? Ведь он, Рауль, решение принял спонтанно! Но факт оставался фактом: даже спонтанное тайное стало явным. Пришлось молоть всякий вздор, по ходу чего лицо верзилы прояснилось. Он даже начал улыбаться. А когда капитан, которому надоело слушать бессмысленную болтовню Рауля, начал гнать молодого человека прочь, довольно рассмеялся. Смех, разумеется, услышал только Рауль: капитану он не предназначался.

На улице верзила материализовался и спросил: «Готов?» «Уже грабим?» – в свою очередь спросил Рауль, вздрогнув от отвращения и страха. «Уже грабим! – передразнил верзила. – Будь готов!» «Ладно», – ответил Рауль и, больше не глядя, следит за ним или нет явившееся из преисподней чудовище, отправился в ближайшую бодегу[38 - Магазин, торгующий алкоголем.]. Там он накупил бутылок виски, рома и водки и вернулся к себе. А еще через день или два – он точно не помнил (пришлось журналистам и капитану его просветить) – снова позвонил верзила и приказал подать машину к половине четвертого после полудня.

Чувствовал себя Рауль отвратительно, но куда деваться? Выпил для храбрости и сделал так, как ему велели. В половине четвертого он, сидя за рулем, принял на борт автомобиля верзилу, усевшегося, как говорят в Перу, на место копилота[39 - Copiloto – передний пассажир.], и Чули, севшего сзади. Перед тем как сесть в машину, Чули положил в багажник куклу. Насколько Рауль заметил, кукла была той же самой, но успела высохнуть и даже, похоже, была обожжена: она поблескивала характерными стеклянными отсветами. «Зачем она вам?» «Пусть „француз“ посмотрит». «Но мы же собираемся его ограбить. Когда он будет смотреть?» «После грабежа, понятно». «Как это?» «Мы встретимся на соседней улице». Вмешался верзила: «Трогай, хватит болтать!» «Странный грабеж, очень странный!» – пробормотал Рауль, но машину тронул. Поехали, но не очень далеко. Остановились на той же авениде де ла Культура. Прямо под запрещающим стоянку знаком. «Не суетись, мы на фиг полиции не нужны, – оборвал верзила протесты Рауля. – Ждем. „Француз“ скоро появится». Но дальше все пошло не так.

То есть «француз» -то действительно появился. Он даже посмотрел на припаркованный «Ярис» и подмигнул. Принялся ловить такси. Такси остановилось. Верзила выскочил из машины, подбежал к «французу», ограбил его и, вернувшись в машину, велел ехать до ближайшего поворота, свернуть и там остановиться: подождать «француза». Но Рауль, глядя в зеркало заднего вида воскликнул: «Ой!» Верзила и Чули обернулись и увидели, что к «французу» подбежал незнакомый человек, явно предложивший свою помощь. «?Mierda! Гони! Гони! Этого нам еще не хватало! С «французом» позже встретимся!» Рауль, уже не думая сворачивать в переулок, погнал по авениде. «Черт!» – через пару минут воскликнул он. «Что еще?» «А ведь он нас сфотографировал!» «Тот идиот, который «француза» полез спасать?»

«Ну, спасибо!» – возмутился журналист.

«Но ведь это правда… Короче, я ответил, что да: тот самый идиот. – Рауль развел руками: мол, слово из песни не выкинешь. – А верзила сказал: „Сворачивай на Эвитамьенто. Там разберемся“. На Эвитамьенто мы решили бросить машину и разойтись по домам. То есть, конечно, верзила и Чули – к себе, а я к себе».

«А деньги?»

Рауль немного смутился. «Деньги? – переспросил он. – Вы имеете в виду деньги „француза“?» «Нет, – ехидно поправил оскорбленный „идиотом“ журналист, – я имею в виду те пять тысяч долларов, которые тебе обещали». «А, эти деньги… – Рауль смутился еще сильнее. – Ну…» «Тебе их дали!» «Дали», – признался Рауль. «Не обманули!» «Не обманули».

В голосе Рауля, в его интонациях появилось что-то очень подозрительное. Журналист хлопнул себя по коленкам и ткнул в Рауля пальцем: «Господа, господа, голову даю на отсечение: он получил не пять тысяч! Сколько же тебе дали на самом деле?» «Ну…» «Сколько?» Рауль вздохнул и признался: «Дали пять. Но я… как бы это сказать… в общем…» «Ну, говори!» «Когда мы бросили машину и решили разойтись по домам, я подумал: зачем им деньги „француза“? Только не подумайте ничего плохого. У них у самих денег столько, что это уму непостижимо! Зачем им какие-то тридцать тысяч долларов? Устроили комедию с этим ограблением. Зачем? Я так подумал. А может, не подумал. Может, уже потом подумал. Я не знаю. Мне было не по себе, страшно и плохо. К тому же верзила меня обозвал. Назвал алкоголиком. Пока мы ждали „француза“, он все принюхивался, а потом сказал, что я будто бы пьян и что я – не только презренный трус… он так и выразился: презренный трус! Но еще и алкоголик. А я в жизни алкоголиком не был. Да, выпил, признаюсь. Но ведь они сами виноваты! Запугали меня до смерти. Как тут не выпить? Я очень обиделся. А когда мы решили разойтись, я и подумал: вот с тридцатью lucas gringas можно и в бега податься. Мне бы хватило, чтобы уехать из Куско. Куда-нибудь. А там… ну… придумал бы что-нибудь. Ведь главное, денег бы хватило. На первое время. Это не пара тысяч и даже не пять. Солей. Даже не пять тысяч долларов. Это тридцать! Тысяч. Долларов…»

Речь Рауля была сбивчивой, говорил он быстро, словно торопился излить из себя все, что в нем накопилось. «Так ты их украл!» – констатировал главный редактор. «Украл, – признался Рауль. – Это было несложно». «А почему не сбежал?» «Не успел». «Как это? У тебя куча времени была. Самолеты летают чуть ли не каждый час!» «Я не смог». «Почему?» «Меня выследили». «Кто?» «Они». «Кто конкретно „они“? „Француз“? Или те двое?» «Все трое». «Так-так-так…»

Главный редактор о чем-то задумался, а потом вдруг задал вопрос, но не Раулю, а всем, и этот вопрос ни денег, ни кражи не касался. «Послушайте, – воскликнул Главный, – а почему об их выходке в аэропорту ничего не было известно? Если там такое происходило, да еще и при свидетелях, да еще и при полиции… Почему об этом мы узнали только сейчас?»

Капитан ойкнул. «Минутку!» – бросил он и схватился за свой телефон. «Минутку!» – бросил один из журналистов, явно осененный какой-то идеей, и схватился за ноутбук. Рауль же вздохнул с облегчением: похоже, он решил, что вопрос денег и кражи закрыт. Но Главный погрозил ему пальцем: «Не расслабляйся! К этому мы еще вернемся. Кстати: а где они – деньги? Надеюсь, при тебе? Выкладывай!»

Рауль помедлил, но под взглядом Главного – высокого крепкого мужчины, облаченного в безумный красный пиджак и заправленные в ботинки оранжевые брюки – вытащил из внутренних карманов куртки четыре банковских пачки и положил их на стол. Никак это не прокомментировал, но, скорее всего, он просто подумал, что от человека, одевающегося таким образом, ожидать можно всякого. Возможно, решил, что по степени безумия Главный недалеко ушел от обворованных им, Раулем, существ.

Со своей стороны, Главный взял одну из пачек и принялся внимательно рассматривать, как она упакована. «Что-то не так?» – спросил один из журналистов: не тот, который уткнулся в ноутбук. «Никогда не видел, – ответил Главный, – чтобы банки упаковывали купюры по пятьдесят штук. В каждой пачке должно быть ровно сто. А здесь… смотри: вот эти две, – Главный передвинул по столу две из пачек, – явно настоящие: в каждой по сто стодолларовых купюр. Но вот эти, – Главный кивнул на одну из пачек на столе и показал ту, которую держал в руке, – банковскими быть не могут. В них тоже стодолларовые купюры. По пятьдесят в каждой. А должно быть наоборот: по сто пятидесятидолларовых купюр. Мы не знаем, откуда взялась одна из этих пачек: „француз“ – будем так его называть, раз уж по-другому пока не можем… „француз“ одну из пачек уже имел при себе. Но другую-то он якобы в банке получил! Как такое возможно? Капитан!»

Капитан оторвался от телефона: «Что?» «С кассиром в банке разговаривали?» «Да». «Он что-нибудь…» «Подождите», – капитан вернулся к прерванному телефонному разговору, но быстро его завершил: «Ясно, понял…» Сунул телефон в карман и – Главному: «Что не так с кассиром?» «Какие деньги он выдал „французу“?» «То есть? Пятнадцать тысяч». «Вот эти?» – Главный протянул капитану странную пачку. Тот взял ее, осмотрел и нахмурился: «Этого не может быть!» «Вот и я о том же». Капитан осторожно, чтобы не повредить маркировочный штамп, разорвал «баху» – упаковочную ленту – и принялся ощупывать и чуть ли не обнюхивать купюры. Потом пожал плечами и констатировал: «Ничего не понимаю. Вроде бы настоящие». «Но пачки такими не бывают!» «Не бывают». «Значит…» «Купюры должны быть фальшивыми. Но они настоящие!» «Тьфу, чепуха какая-то! Ладно, вернемся к этому позже. Ну, что удалось узнать?»

Капитан положил деньги на стол. «Нашли того унтер-офицера, который видел, что творилось на эскалаторе. Он не стал докладывать о происшествии. Не знал, как это сделать так, чтобы его в психушку не упекли». «Значит, происшествие все-таки было?» «Да, – подтвердил капитан, – было. Со слов бедолаги, творилось нечто невероятное. Но документы в итоге он у одного из „циркачей“ проверил. Догнал его на автобусной остановке и проверил. Теперь мы знаем имя. Нашего верзилу зовут…» – капитан не выдержал, захихикал: сначала сдерживаясь, а потом – нет, и, наконец, захохотал во все горло.

«Ну? Ну? Как его зовут?» «Вы не поверите! – капитан захлебывался от смеха. Тыльной стороной ладони вытирал выступавшие из глаз слезы, снова смеялся, снова тер ладонью глаза и снова смеялся. «Не поверите!» «Да говорите же, наконец!» Капитан взял себя в руки. «Его зовут… Эдвин Ликона Ликона!» «Что!» – Главный так и подскочил. Не в переносном, в буквальном смысле. Он вскочил со стула и воззрился на капитана, открыв от изумления рот. «Ликона! – снова захохотал тот. Эдвин!» «Ушам своим не верю!» «Ага!» Главный сел. Покачал головой. Усмехнулся. Потер рукой подбородок. «Ликона… ну и ну… а он – ничего, с юмором!»[40 - Эдвин Ликона Ликона – губернатор региона Куско c 2015 года. Срок полномочий истекает в 2018 году.] И снова капитану: «А этот ваш унтер-офицер… ему не показалось это странным?» «Еще бы не показалось! Показалось!» «И?» «DNI настоящий». «Прямо как эти деньги!» «Точно!»