Камешек Ерофея Маркова

– А кто их не любит? – подмигнул Фотий. – Песня для разума человека, что деготь для колеса. Без песни у людей в душе скрип начинается. Старательствуешь поди?

– Водится за мной такой грешок. Давненько по приискам мыкаюсь, а польза от этого только хозяевам.

– Стало быть, с зимы на новые места перебираешься? Зимой хорошо бродить, потому метелица след заметает.

Мужик, нахмурившись, посмотрел на Фотия:

– Велишь понимать, что про метелицу не напрасно завел речь? Коли чего тебе во мне не поглянулось, ты лучше в лоб спроси. Аль приустал сказы бывалых людей про жизнь слушать?

– Про лишнее у людей не спрашиваю. Иной раз и без спросу распознаю, что к чему.

У печи стукнул лапами пес, поднялся, подошел к столу, зевнул, широко раскрыв пасть с большими острыми клыками, и улегся у ног хозяина. Мужик опасливо покосился на собаку:

– Ну и зверь! Прииск-то Карнаучихин?

– Ейный. Слыхал про мою хозяйку?

– Видал даже. Баба с головой. Только состарилась.

– Да, маленько уходилась. Моя хозяйка – дельная женщина. Зубов на рабочий люд по-зряшному не скалит. Дочку вырастила себе на подмогу.

– Дочку тоже видал, когда в Кыштым с Машкой Харитоновой наезжала. Сама Карнаучиха с Расторгуевым не больно ладила. Не глянулось ему, что баба возле него на миасских песках в богатеи вышагала.

– А ты, слышу, про многое нашинское по-дельному знаешь? – удивился Фотий.

– Знаю. При зверюге Зотове Гришке главным кучером состоял.

– Да быть того не может.

– Право слово.

– К золоту, стало быть, с Гришкиного облучка спрыгнул?

– Спрыгнешь, ежели жить захочется. Богатым надумал стать.

– Об этом каждый думает.

– Убежал я от Зотова.

– А по какой причине?

– Была такая. Вез его одинова с пьянки. Крепко он в тот раз хмелю набрался. Тряхнуло его на ухабе, а он, разозлясь, меня по морде кулаком звякнул. Я не стерпел. Сам его в обрат по зубам саданул. Понимай, на кого руку поднял. Ох, и бил я его тогда, пьяного! Прямо до бесчувствия измолотил. Опосля разогнал коней, сам с облучка на землю пал и – в лес. Надеялся, что кони насмерть его зашибут. Расшибить его расшибли они, да только живуч оказался. Искал меня Зотов по всему Камню.

– Не нашел?

– Нету. В саткинских скитах у кержаков скрадывался. Не выдали кержаки. Потому Гришка Зотов сам кержак, но парил их плетями здорово.

Мужик отломил кусок хлеба и, обмакнув его в миску с медом, затолкал в рот, смачно зажевал.

– В Сибирь подаюсь, – пробурчал он.

– Это зря. Зачем наши леса на сибирскую тайгу менять?

– Покой для себя ищу.

– Раненько тебя к нему потянуло.

– Не больно стар, но все одно притомился. Пески здеся не напрасно перегребал, нашел толику золота.

– Вот про это мне ведомо.

– Как узнал? – мужик перестал жевать.

– Да так. Котомку твою оглядел в ту ночь, как пришел ко мне помороженный. Ножик в ней искал. Понимай. Старичок, а помирать от чужого ножика неохота. Шарился в твоей котомке, да и дошарился до мешочка с золотом. В нем, поди, фунтиков пятнадцать. Сам его намыл?

– Наполовину сам, – недовольно признался мужик.

– А остальным у кого разжился?

– От хозяйского в конторе отсыпал.

– А с тем, кто его охранял, что сотворил?

– Живой он. Поровну разделили с ним хозяйское добро. Тот мужик тоже в Сибирь подался. Чудной ты, хозяин. Золотишко мое нашел, а меня не пристукнул.

– Да на что мне твоя жизнь? От своей малость успел притомиться. Живи. У кого остатний год робил?

– У Седого Гусара на Старом заводе за барским домом присматривал.

– Скажи на милость! – покачал головой Фотий.

– Знаешь Муромцева?

– Знать не знаю, но слыхивать про него доводилось. В Сибирь, конечно, ступай. Держать тебя не стану. Но лучше всего до весны со мной побудь. Буран тебя ко мне загнал. Твою жизнь за песочек золотой я не отнял. Другой буран может тебя в другую избу загнать, а там твою жизнь возьмут да и проткнут за золото ножиком, как рыбий пузырь. Вот ты и не дойдешь до желанного покоя в Сибири.

– Никак заботиться обо мне начинаешь? Может, задумал на меня начальству донести? – Мужик привстал.

Пес поднял голову.

– Чудной ты. Староват на такую окаянность. Хочу, чтобы правильной тропой до сибирского покоя добрался. Боишься со мной до весны остаться?

– Боюсь: золотой песок нелегко достался.

– Половина, может, и нелегко, а другая часть легче плевка досталась. Вороватость, как смола, прилипает к человеку. Раз чужое сопрешь, обязательно вдругорядь потянет.

Фотий выпрямился и, смотря в упор на мужика, сказал:

– Волк в тебе зубастый живет. Вижу его в тебе. Знаю, кто ты есть. Видал тебя в Кыштыме. Что кучером у Зотова состоял – это правильно. Только имечко у тебя тогда другое было, а в народе тебя не по-доброму прозвали.