– Чему дивишься? – спросил митрополит.
– Дивлюсь, что опалилась краска на образе. Видать, близехонько к иконе лампаду приладили.
– Опалилась, говоришь?
– Истинно так.
– Может, только прикоптилась?
– Обожглась, да в таком месте, под самым оком.
– Разумеешь, кем писана?
– Из Царьграда образ. Не наше рукотворение.
Андрей снова наклонился над иконой, а митрополит перенес к ней свечник с горящей свечой.
– Снять бы надобно оклад.
– Стало быть, коснешься хворого места на лике Спаса?
Андрей от вопроса вздрогнул, смотря на старца, ответил:
– От скорого слова уволь, святитель. Погляда мало, надобно время, чтобы распознать творение.
– Вижу, боязно тебе?
– Робость моя в эдаком деле не помеха, а польза. Чай, не ноне писана.
– Византийская древность.
– Чую.
Андрей, низко склонившись над иконой, дотронулся рукой до пятна на лике.
– Темно тута. Поутру дозволь вынести на волю, чтобы при солнышке поглядеть.
Митрополит в знак согласия кивнул. Андрей завернул икону в парчу.
– Решишь исправить мою докуку, краски любые дам, – сказал митрополит.
– Со мной краски-то. Наставник в обители, отец Паисий, будто в воду глядел, когда приказал всю живописную справу с собой прихватить.
– Ну так что, осмелишься?
– Дозволь подумать. Скорое слово даже в песне не к месту, а тут – святой образ Спасителя!
– Может, послать тебе в помощь моих изографов?
– Обойдусь.
– Иной раз и в чужом совете зерно пользы.
– Обойдусь.
– Что ж, ступай!
Андрей вышел из покоя.
Митрополит, смотря на мерцающие перед образами лампады, размашисто перекрестился, спросил себя вслух:
– Неужли не убоится? Иосаф, слыхал, как речь ведет?
– Зело молод.
– Разумей, что разум и у младенцев водится. Господню искру в нем узрел игумен Сергий.
– Оно так. Только зело молод.
– Затвердил. Поутру обрядите его в мирское. Не инок. Оболоките во все новое. А то глядеть чудно.
– Как велишь, так и будет.
Гневный огненный закат уже давно погас, а в сумраке покоя от огоньков лампад бликовали краски на иконах…
3
По слову митрополита Андрея Рублева определили на постой в Симонов монастырь, в келью книгописца отца Елисея, монаха, не старого годами, пришедшего в обитель из мира и по рождению бывшего боярским сыном.
По утрам, отстояв в монастыре раннюю обедню, Андрей приходил на владычный двор и, потрапезничав, шел в свечной покой и принимался за работу над поновлением иконы.
После снятия с иконы откованного из серебра оклада Андрей, оглядев ее, убедился в ветхости доски, на которой был написан лик Христа. После этого осмотра Андрея охватило волнение, напрягая память, он старался вспомнить все, что знал о законах древнего иконописания. Не в силах перебороть страх и сомнения Андрей после тревожных, бессонных ночей только на третье утро велел сказать митрополиту о своем согласии прикоснуться к древнему образу.
Получив благословение митрополита, Андрей два дня с трепетом стирал опаленную краску песком, прокипяченным в молоке. Очистив поврежденную краску до левкаса, Андрей похолодел: от старости, а может быть, от ожога на левкасе во все стороны расползались паутинистые нити трещинок, из-за которых краска, того и гляди, могла начать крошиться.
Растерявшись от неожиданного открытия, Андрей искренне пожалел, что отказался от предложения митрополита воспользоваться советами изографов. Исправить дело и отказаться от необдуманного решения теперь было невозможно, не заставив митрополита усомниться в умении Андрея выполнить поновление образа.
Раздумывая над тем, как поступить, Андрей только на шестое утро, стоя на ранней обедне, наконец-таки принял смелое и, по его мнению, необходимое решение – очистить на иконе всю левую часть лика Христа.
Придя на владычный двор, Андрей уединился в свечном покое и заперся на засов.
Византийская икона лежала на широком дубовом столе. Сняв оксамитовое покрывало, юноша склонился над ней. Решение было принято, но Андрей все еще никак не мог приступить к его осуществлению.
Неожиданно в запертую дверь кто-то настойчиво постучал. Андрей вздрогнул, подойдя к двери, отдернул засов и, оторопев, увидел перед собой митрополита. Старец, заметив испуг Андрея, положил руку на его плечо:
– Пришел взглянуть на содеянное.
Они вместе подошли к столу. Митрополит, оглядев икону, спросил: