Камешек Ерофея Маркова

– У тебя к ним привычка?

– Выходит так.

– Но пришел-то ты сюда босиком?

– Босиком. Не ожидал, что предстану перед вами. В бараке разулся. Позвольте недовольство высказать, ваше благородие?

– Недовольство? Чем? Говори.

– Мундирные молодцы ваши в казарме табачным дымом до ужасти начадили. Ну вовсе в жилье туман осенний, даже ликов святителей на иконах распознать нельзя.

Капитан откинулся на спинку кресла и громко засмеялся, его грузное тело заколыхалось, кадык затрепетал под жирным подбородком. Неожиданно он оборвал смех:

– Вы слышите, поручик?

– Так точно, господин капитан.

– Почему же не смеетесь?

– Виноват.

– Ступайте немедленно и убедитесь, действительно ли от табака икон не видно.

– Слушаюсь!

Поручик встал и, звякнув шпорами, вышел. Капитан оглядел сидевших за столом, протянул хозяйке свой пустой стакан:

– Плесните горяченького…

Анфия Егоровна налила офицеру чай и подвинула к нему стакан. Капитан положил малинового варенья в чай и, помешивая его в стакане, произнес:

– Если сказанное тобой, монаше, окажется правдивым, прикажу солдатам в избах табаком не забавляться.

Хозяйка все время исподволь наблюдала за иноком и приметила, как он поспешно съел шаньгу, запивая чаем. Догадалась, что человек голоден и только стеснительность не позволила ему воспользоваться предложением о еде. Налила второй стакан чаю, поставила ближе к нему вазочку с медом и тарелку с морковными пирогами.

– Кушай, отче, на здоровье. От стужи медок надежная заступа. Опосля в баньку сходишь. Господа офицеры ране помылись. А с тобой муженек мой за компанию помоется. Тебе обязательно надобно попариться. Верно говорю, Фодя?

– Обязательно попаримся, Анфия Егоровна. Баня у нас, отец, по-белому топится.

– Преотменная баня, – подхватил капитан. – А веники – восторг. От каких берез нарезаешь, хозяин?

– От уральских, ваше благородие.

– Но почему от них после запарки исходит особенный аромат?

– От умения в пору ветки нарезать, покедова в листве молодая зеленость.

– Неужели и веники надо вовремя готовить?

– Обязательно вовремя, ваше благородие.

Пришелец не принимал участия в разговоре, и капитану вдруг захотелось нагнать на него страх каким-нибудь неожиданным вопросом, заставить растеряться. Отхлебнув из стакана чай, капитан уставился на инока и громко спросил:

– В каком сословии значился, монаше, перед уходом в монастырь?

Пришелец погладил рукой бородку и ответил:

– Смиренно приняв постриг, навек схоронил память вместе с мирским именем, а заново народившись с именем Симеона, стал грешным рабом божьим.

– Может, скажешь, откуда путь держишь?

– Скажу. Из Табынской обители иду.

– Где же таковая находится?

– В сибирской стороне.

– И ты оттуда идешь пешком?

– Иной раз на обозные подводы подсаживаюсь.

– Повидал Сибирь?

– Повидал, но, конешно, не всю. Она большущая.

– Как в ней простой народ царский закон сохраняет?

– Как? – Инок пожал плечами. – Как подобает. Сибиряки – народ сурьезный, ваше благородие. Окромя всего и сторона таежная, посему вольности с законами не дозволяет.

– Холопам там вольготно. Без господской руки живут.

– А им, ваше благородие, одной царской десницы хватает.

– А отсюда куда пойдешь?

– В Первопрестольную.

– За какой надобностью?

– Послан братией повидать богатую московскую барыню, пожелавшую сделать денежный вклад в нашу обитель.

– В Москву идешь, а одет совсем нищенски.

– По вашему разумению, видать, одежа моя не совсем подходящая для Первопрестольной? Вот ведь как. А я думал, на мне ряса как ряса.

Капитан встал из-за стола и, напевая, прошелся по горнице.

– Не плохо живете, хозяева. Думаю, что мы и завтра у вас постоим. Попрошу посему к обеду поросеночка зажарить. Отменно готовите.