«Мне голос был, и я его услышал…»
Мне голос был, и я его услышал
В нелепом шуме радиопомех.
В ночную мглу я прогуляться вышел
И посмотрел нечаянно наверх.
Чужих галактик рыжие жар-птицы
Клевали зёрна радостей моих,
И я никак не мог остановиться:
Мне голос был. Новорождённый стих
Внутри меня ворочался, мужая,
А я искал синиц под фонарём.
Мне не нужна галактика чужая,
К своей орбите я приговорён.
«Занесло меня снежным крошевом…»
А. Пошехонову
Занесло меня снежным крошевом:
Сапоги мои дали течь.
Не продам свою жизнь задёшево
И в избе заберусь на печь.
Отогреюсь и стану паинькой:
Нужен грешному передых,
И останусь в избушке маленькой
До последних волос седых.
Но не стану я жить затворником.
Чтобы сердцем не одичать,
Буду в лавку ходить по вторникам
И гостей у ворот встречать.
Наколю и сложу поленницу
Из берёзовых кругляшей.
Хватит, душенька, ерепениться:
Всё плохое гони взашей.
Жизнь сама по себе наладится,
Если ладить её трудом.
В жизни главная неурядица,
Если утром не топлен дом.
«Слякотно полю, а мне – благодать…»
Слякотно полю, а мне – благодать:
Шорох листвы обращается в скерцо.
Прежде чем осень закончит рыдать,
Всё расскажу остывающим сердцем.
Шумная свора голодных сорок
Крутит меня на последние крохи.
Вот и закончился весь сахарок,
Дальше – слова на воде и горохе.
Брошенных яблонь ночной перепляс
Кружит башку, словно выпил хмельного.
Боязно русскому полю без нас,
Зябко душе без надежды и крова.
Как это просто: себя оправдать
И побрататься с глухим иноверцем.
Слякотно полю, а мне – благодать:
Шорох листвы обращается в скерцо.
«Всё, что сказано было доныне – враньё…»
Всё, что сказано было доныне – враньё:
Сотни лет из пустого в порожнее.
Я из всех в мире слов выбираю своё:
Со своим самоваром надёжнее.
Сколько б жизнь не отвесила мне кренделей,
Проживу без медалей и почестей:
Всё равно эта женщина будет моей
В неотступном моём одиночестве.
Всё, что сказано было доныне – враньё:
Сотни лет из пустого в порожнее.
Я однажды готов умереть за неё.
Не просите, чтоб жил осторожнее.
Небесный почтальон
Не следи за мной в четыре глаза:
Всё равно избавлюсь от «хвоста»,
И скупая матерная фраза
Осквернит блаженные уста.
Стану я, как фреска на фасаде,
Украшать стороннее жильё.
Обнищаю духом бога ради —
Я теперь небесный почтальон.
Ковыляю с кожаным баулом:
Адресатам письма разношу.
Но у света белого под дулом
Ничего другого не прошу.
И назло житейским оплеухам,
Вопреки неровностям судьбы,
Я живу и здравствую, по слухам,
А одышка – это от ходьбы.
Акела
Промахнуться надумаю – стану зваться Акелою.
Осуждающий жизнь мою, посмотри, что я делаю.
Приглядевшись внимательно, ты увидишь,
как в рубище
Я пройду по касательной всех неистово любящий.