Простые вещи, или Причинение справедливости

В областном онкоцентре она обреталась уже четвертый день. После происшествия на остановке Наталью «скорой» доставили в приемный покой дежурившей по городу «Пироговки». Женщина находилась в сознании. Еще в дороге фельдшер провел новокаиновую блокаду, закатил в жилу литическую смесь и кордиамин, после чего счел состояние больной стабильным. Уже стационарно пострадавшую осмотрели, задокументировали ожог кисти, ушиб головы, мягких тканей, травму позвоночника, и со слов, – поражение электротоком. Обо всем этом, как требуют инструкции Минздрава, дежурный статистик сообщил в районный отдел полиции. Редкий случай, но у поступившей пациентки с собой оказался и полис, и медицинская карта, из которой следовало, что она наблюдается в Излучинском областном онкодиспансере.

По этой причине на следующий день Наталью сдали с рук на руки от греха подальше в профильное учреждение, и вот уже третьи сутки она тут. Здесь уютнее, если это слово уместно для обители скорби. Новенькое оборудование, чистые палаты, просторные холлы контрастировали с угрюмой монументальной неряшливостью разрушающихся корпусов и помещений «Пироговки», отстроенной еще в шестидесятых.

Есть люди, которые воспринимают окружающий мир цветными образами. Яркие, радостные моменты жизни окрашены оранжевым, словно марокканский мандарин, цветом. Романтические мгновения радуют память бархатно-сиреневой тональностью, теплый терракотовый оттенок сопровождает спокойные будни. Холодные серо-стальные цвета – это уже тревога, стресс, но и здесь попадаются вкрапления иных, положительных эмоций, ведь они случаются даже у прирожденных меланхоликов и пессимистов. А отвращение, гнев, ненависть затопляют сознание изжелта-свинцовым гноем.

Генетическая оптимистка Наталья Сапарова, красивая, жизнерадостная женщина сорока четырех лет, всегда искрящаяся весельем и заражающая неподдельной радостью и оптимизмом окружающих ее людей, весь последний год была погружена в угольную черноту страшной действительности. Чувство страха, безысходности и обреченности не оставляло ее даже во сне. Рак позвоночника. Этот жуткий приговор ставил крест на всех мечтах и планах, заранее выводя внешне здорового человека из списков живых.

Впервые услышав свой диагноз, Наталья поначалу ему не поверила, точнее, разум отвергал приговор, сформулированный в холодных медицинских терминах. Ведь она поддерживала отличную спортивную форму, ее почти ничего не беспокоило, кроме легкого остеохондроза, который, собственно, и стал причиной обращения к докторам. Увы, быстро настали вечные сумерки, на задворки сознания отодвинулись друзья, работа, незаконченные дела. Пришли физические страдания. Тело отказывалось служить своей хозяйке: немели конечности, ухудшались зрение и слух, нарушилась координация движений, и все чаще ноющая тупая боль перемежалась с приступами острой.

Странно, что именно сейчас, лежа в не очень удобной казенной кровати «ракового корпуса» в ожидании окончательного, жуткого приговора, Наталья физически ощущала себя довольно сносно, и даже навязчивый запах яблок, витавший в палате ей почти не мешал. Сегодня с утра мир был цвета осенней сосны – зеленоватый с ржавчиной. Неплохой цвет. Осторожно подняв левую ногу, не утратившую привлекательности, Наталья испуганно замерла. Такой эксперимент не удавался ей уже пять… нет, шесть месяцев. Боли не было совсем. Что-то не так. Согласия на инъекцию морфинов она не давала, потому что не желала погружаться в наркотический туман на закате жизни, пусть даже и ради избавления от страданий. А голова оставалсь ясной, даже слишком. Правда, из произошедшего троллейбусного инцидента Наталья запомнила немногое, в памяти отложились скрип колес больничной каталки да изжелта-свинцовое ощущение холода и грязи вокруг. Ремиссия, несомненно, кратковременная ремиссия на фоне мощной обезболивающей блокады, и все это – признаки окончательного финала. Так бывает, Наталья читала о чем-то подобном на многочисленных форумах.

В такой дурацкой позе, с поднятой ногой и растрепанными волосами (повязку с головы еще не сняли) ее и застал милейший Борис Маркович, появившийся в распахнутой двери. Деликатно кашлянув, доктор, державший в руках папочку с зажимом для бумаг, прошел, наконец, к больной, чтобы присесть на аккуратненький вертящийся стульчик без подлокотников. Тридцатипятилетний кандидат наук, врач высшей категории Борис Кельман выглядел, как всегда, красавчиком. Его высокую спортивную фигуру подчеркивал подогнанный по размеру белоснежный костюм хирурга, смотревшийся на других чуточку мешковато, очки в стальной оправе не скрывали карих с искринкой глаз, а чуть заметный терпкий запах с нотками бергамота и сандала завершал образ чуткого, аккуратного и вызывающего доверие профессионала. Доктор пребывал в милой растерянности, словно с похмелья, и это было заметно.

– Что же, Наталья Олеговна, как у нас сегодня дела? – не дожидаясь ответа на вопрос, Кельман взял Наталью за кисть, нащупывая пульс.

– Борис Маркович, доброе утро. Во-вторых, что мне кололи? – несколько агрессивно и непоследовательно, зато коротко сформулировала Наталья свои мысли.

Склонив голову набок, доктор на мгновение замер, к чему-то прислушиваясь. Где-то в коридоре звякнула посуда, наверное, убирали после завтрака. Руки врача были сухие и теплые, а прикосновение оказалось неожиданно приятным.

– Во-вторых, Наталья Олеговна, лично я вам ничего не колол, – кисть Натальи была аккуратно отпущена. – Я даже не назначал ничего, кроме глюкозы и комплекса витаминов. И все же, во-первых, как ваше самочувствие?

В интонациях Кельмана Наталья уловила странности. Вообще-то, деликатность и внимательность вкупе со сдержанным оптимизмом являются профессиональными качествами онколога, который в силу специфики своей деятельности обязан быть и немного психологом. Но сейчас в голосе врача улавливалась настораживающая неуверенность, будто у Натальи, кроме такого пустяка, как рак, обнаружили еще и вирус Эбола.

– Знаете, доктор, самочувствие мое нормальное. Даже хорошее, и меня это пугает. Позавчерашний день, это когда меня привезли, я практически не помню. Вчера мне было плохо и больно, я почти все время спала. А сейчас… Скажите прямо, что все это означает?

– Что ж, скажу. Отчего не сказать? Повернитесь-ка, я пропальпирую. Подушечку под живот подложите, да, вот так. Я ведь анализы получил, снимки новые посмотрел, томограмму глянул. И проконсультировался с коллегами… Так больно? А так? Поворачивайтесь.

Наталья повернулась, и, подобравшись повыше на подушках (а боли все не было!), уставилась на врача, запахнувши халат и скрестив поверх него руки.

– Доктор, продолжайте.

– Кстати, почему вы все время принюхиваетесь, у вас в палате плохо пахнет?

– Пахнет нормально, только яблоки вон в той тумбочке залежались, – кивнула Наталья в сторону соседней пустой кровати.

– Н-да… Собственно, этого следовало ожидать, – доктор аккуратно взял Наталью за голову обеими ладонями и большими пальцами оттянул вниз нижние веки больной. – Так, так, та-а-к… Знаете ли, Наталья Олеговн, вы тут одна, а там нет никаких яблок, запах только у вас в голове. Кстати, есть ли еще какие—то необычные ощущения? Галлюцинации, звуки, головокружение? Привкус во рту? Зрение не нарушено у вас? Сколько пальцев? А так?

– Нет. Нет. Нет. Три. Четыре, – больная уже злилась. – Я слушаю вас внимательно, доктор!

– Хорошо. Итак, как вы помните, анамнез был следующий. Мы озаботились интрадуральной опухолью в районе шестого и седьмого позвонков. Дальнейшая диагностика показала злокачественное новообразование под названием хондросаркома. Это распространенный вид образований, но протекает заболевание по-разному, возможны всякие варианты.

– Какие еще… варианты? – Наталья громко сглотнула.

– Пожалуйста, дайте закончить! – Кельман предостерегающе выставил ладонь. – Не перебивайте меня, я тоже волнуюсь. Итак, это заболевание сопровождается компрессией спинного мозга, что характерно в такой выраженной форме и с такой симптоматикой как у вас для… допустим, второй, а иногда и третьей стадии. Вынужден констатировать, что вы обратились поздновато. Тут ведь как? Чем раньше выявляем, тем успешнее лечение. Вы понимаете, что такое компрессия?

– Да, я инженер. Это сдавливание, – кивнула Наталья. Слезы она удерживала едва-едва. Неужели остались недели, даже не месяцы?

– Совершенно верно, – удовлетворенно кивнул доктор, – сдавливание, в том числе и нервных окончаний. А спинной мозг – это элемент центральной нервной системы, и он управляет э-э… рефлексами, реакциями, передает импульсы, поэтому мы с вами и наблюдали онемение, частичную потерю подвижности, острые боли. Я понятно объясняю?

– Борис Маркович, я учила биологию, черт возьми, я прочитала за последний год про свою болезнь больше, чем вы в аспирантуре! Извините, – Наталья глубоко вздохнула. – Говорите же скорее! Сколько мне осталось?

– Бога ради, успокойтесь, – доктор положил ладонь на сжатый кулак Натальи. – Я не хотел вас пугать, наоборот! В нашем случае мы столкнулись с феноменом, не уникальным, но достаточно редким. Я, по крайней мере, в своей практике такого не встречал.

– Сейчас я вас ударю!

– Наталья Олеговна… Наташа! – Кельман сжал запястье больной, ощущая участившийся пульс, может быть, даже свой. – Судя по всем показаниям, результатам лабораторно-инструментальных исследований и симптоматике, вы поправляетесь. Это очень, очень предварительные выводы, возможно даже, что мы наблюдаем лишь индивидуальную психосоматическую реакцию на травму, но я не считаю этичным скрывать от больного любой, даже призрачной надежды на выздоровление. Тщусь надеждой, что такой результат мы достигли правильно выбранной стратегией лечения, но буду честным, Наташа. Наше лечение, как мне кажется, тут ни при чем. Вам просто повезло. В онкологии пока много загадок. Можно я скажу по-простому?

Гигантский черный шар беззвучно лопнул в голове у Натальи, рассыпавшись на мириады перламутровых мушек, забавно плясавших в глазах. Кажется, она обмочилась.

– Да, прошу вас…

– Травма, полученная вами… Точнее, комбинированная травма: поражение током, удар затылочной частью головы – а приложились вы душевно – плюс к этому серьезный ушиб в области опухоли. Сейчас эта гематома, кстати, уже сходит. Так вот, все это вместе привело, как я считаю, к последствиям. Хорошим, позитивным последствиям. Клиническая картина нам не ясна, и вряд ли мы ее установим, но факт есть факт. Маркеры показывают полную остановку деления злокачественных клеток, а томограммы и рентгеновские снимки – уменьшение образования примерно на пятнадцать процентов. Судя по тому, что я вижу, успешно восстанавливаются и двигательные функции. И это все за три дня.

– Когда я смогу выписаться? – Наталья быстро взяла себя в руки.

– Да что вы, это очень нескоро. Недели три мы вас понаблюдаем, раньше не могу вас отпустить. Потом отдохнете дома, и снова к нам в гости. Ну а там посмотрим. И учтите, – доктор встал, – даже если все пойдет хорошо, то регулярные обследования до конца жизни – ваш крест. Запомните это крепко-накрепко. А сейчас я вас оставлю. Думаю, вам нужен покой. Повторяю – мы не прощаемся, вы по-прежнему больны.

Оставшись одна, Наталья не двигалась, прислушиваясь к ощущениям и осмысливая произошедшее. Чудо? Кто-то, в кого она не очень верила, подарил ей жизнь. Или надежду на жизнь, что, в общем-то, суть одно и то же, разве нет?

Уже погружаясь в забытье цвета лайма, Наташа прошептала:

– Тотошка, по-моему, мы уже не в Канзасе…

Глава 5

Юрист второго класса Андрей Юрьевич Макагон, ведущий специалист прокуратуры города Излучинска, стоял у окна своего кабинета. Помешивая ложечкой чай в стакане, он с интересом наблюдал за старушкой, вынашивающей намерение пересечь проезжую часть в зоне пешеходного перехода. В месте, где был оборудован переход, разлилась огромная, поблескивающая чем-то маслянистым лужа. Старушка (не самый быстроходный человек из всех, кого видел Макогон) тащила за собой хозяйственную сумку на колесиках и предпринимала уже вторую попытку, стараясь уложиться в 20 секунд зеленого света и одновременно избежать брызг от колес проезжающих машин.

В свои тридцать два Андрей Юрьевич хотел бы оставаться старшим следователем, каковым и являлся лет пять назад. Но загадочные перверсии государственного уровня раскололи высшую касту правоохранительной системы – органы прокуратуры – на два недружелюбных лагеря. Макагон оказался не в Следственном Комитете, а в изрядно подчищенном кадровой гребенкой и обделенном нужными уголовными делами огрызке надзорного органа. Поэтому заниматься привычным делом, то есть расследованием тяжких преступлений экономической и коррупционной направленности, желательно с окраской взяточничества Макагону, увы, было не суждено. Жаль, у него это получалось виртуозно, составы бывали сложные, деликатные, а клиент шел непростой, по большей части – шерстяной.

Вздохнув, Андрей Юрьевич отвернулся от окна и, обогнув видавший виды сейф, подошел к письменному столу, служившим в кабинете чайным. На нем, заботливо покрытом паркетным линолеумом, стоял электрочайник, весь в грязных потеках и с неработающей откидной крышкой, а также веселенькая, в красных маках огромная «сиротская» кружка с отколотой ручкой. Ни Макагон, ни другой обитатель кабинета, отсутствовавшая сейчас Шарипова, не пользовались этими предметами. «Жуткие артефакты» на чайном столике Алия согласилась оставить только после убедительных объяснений Андрюши Макагона, сводившихся к тому, что «посетители должны видеть аскетизм слуг закона».

Папа Алии Шариповой, доктор наук, подвизался профессором на кафедре гражданского права местного государственного университета, год за годом втолковывая наиболее тупым представителям золотой молодежи прописные истины вроде отличий виндикационного иска от негаторного. Сама Алия, полненькая крашеная блондинка с чуть кривоватыми ногами, обликом и душевным устройством напоминала морскую свинку. Старательная, добрая, наивно-глуповатая Алия в своей жизни любила три вещи – Джонни Деппа, колготки цвета каппучино и боулинг. Ездила на работу в новеньком красном «БМВ» -купе и готовилась к получению очередного классного чина.

Андрей Юрьевич, в отличие от Шариповой, строил свою карьеру сам. Выпускник того же универа троечник Макагон оказался прирожденным психологом и сразу научился ладить с руководством. Начав работать в районной прокуратуре девять лет назад, он быстро усвоил тарифную сетку. Переквалификация с тяжкой статьи на статью средней тяжести – от десяти тысяч долларов для лохов и русских. Хачи, азеры, чечены и бандиты откатывали больше, иногда и по двадцатке, но тогда это был еще не его уровень. Или, допустим, избрание меры пресечения – подписка о невыезде вместо ареста. Тут, опять же, надлежало внимательно посмотреть на клиента: если обычный «баклан» – трояк. Мелкий коммерс и статья не мокрая – пятерку слупить можно. Если же чей сынок – так и больше не грех. Неплохо шли «отказные», но не по особо тяжким, конечно, – там замазаться легко, а сотрудник прокуратуры обязан в профессиональном отношении быть безукоризненно чистым. Основания для отказа в возбуждении уголовного дела находились играючи. Почти в каждом материале, поступавшем на рассмотрение, наличествовали косяки, допущенные операми с «земли». То справки какой нет, то в понятых возьмут своих же внештатников, то адрес выемки или обыска в протоколе перепутают, да мало ли процессуальных нарушений!

Заносили за невзрачный листочек с надписью «постановление об отказе в возбуждении уголовного дела» богато, но в основном это была поляна районных прокуроров, сам Макагон за всю свою карьеру на отказных отжал только пару раз по пятнашке, да слетал разок в Мексику на две недели. Коронкой же Макагона являлось расследование дела по факту причинения смерти по неосторожности. Тогда пьяный замглавы районной администрации по фамилии Гудо на своем служебном внедорожнике сбил девочку пяти лет. В тот раз, прикинув все «за» и «против», Андрей Юрьевич решил, что дезавуировать показания немногочисленных свидетелей проще и дешевле, чем опротестовать заключение экспертизы о нахождении в крови Гудо алкоголя. В ту пору с докторами у Макогона еще не наладились рабочие отношения. А с автотехнической уже сложились, вот ее и подправили, да и с ГИБДД поработали. По тому давнему делу все происходило так, как и записано в уголовно-процессуальном кодексе. Следователь, руководствуясь законом, совестью и внутренним убеждением переквалифицировал состав «убийство по неосторожности» на «неумышленное причинение тяжкого вреда здоровью». Возбужденное в отношении неустановленного лица дело коснулось Гудо лишь как свидетеля, допрошенного по всем правилам, но деликатно. Как уж там Гудо договорился со своим водителем, Макагона не очень интересовало. Водила, обильно потея и заикаясь, пришел с узелком в прокуратуру и настоял на оформлении явки с повинной, каковой факт автоматически скостил ему две трети будущего срока.

В итоге следствие установило, что девочка переходила улицу на красный свет, страдала сильной близорукостью, а за рулем внедорожника находился вовсе не Гудо, а его водитель, уже дававший признательные показания и активно сотрудничающий со следствием. К тому же девочка скончалась не сразу на месте происшествия, а через несколько часов, в реанимации. В деле лежало заключение патологоанатома о том, что причиной смерти является остановка сердца. Это была чистейшая правда – искалеченный маленький организм не выдержал мучений и остановил моторчик.

Потом был суд и приглушенные слухи. Водителю были ниспосланы четыре условных года лишения свободы и однокомнатная квартира. Сам же Андрей получил участок в десять соток под жилищное строительство за городом, в лесной зоне, рядом с речкой. Получил законно, заплатив по три тысячи рублей за сотку аккурат по кадастровой стоимости земли. По стечению обстоятельств соседний участок был куплен женой того федерального судьи, который рассматривал уголовное дело.

Присев к столу, Макагон машинально перебирал бумаги, размышляя о вечном, то есть о жизни, свободе и деньгах. В начале тысячелетия к настоящим, серьезным взяткам на уровне чиновников мэрии тогда еще рядового следователя и не допускали (расследование брала на себя область). Однако таким, как Андрей, обычным труженикам прокуратуры доставалось-таки изрядно дел по коррупции чиновников уровня районного. И тут профессионализм скромного следователя Макагона показывал себя во всей красе. Важно было и к ответственности кого-то привлечь, показывая стабильные результаты, и себя не обидеть, и вниманием двоюродных старших братьев, то есть ФСБ, сильно не злоупотреблять. И ведь получалось! А курочка, она, как известно, по зернышку… Теперь на этом элеваторе кто-то другой сидит. Да, хорошие были времена. Правильные. А сейчас тяжелые. Никакого стимула к работе нет. Вздохнув, Андрей Юрьевич, погрузился в изучение материалов прокурорской проверки. Посмотрим, что там у нас.

Жалоба на имя прокурора области, отписано нам в городскую, ну это понятно… Женщина сорока четырех лет, травма на остановке… Прилагается заключение из лечебного учреждения… Материалы от дознавателя и отдела полиции, в возбуждении отказано, доводы гражданки не нашли объективного подтверждения. Логично. Документы из трамвайно-троллейбусного управления, копии сертификатов соответствия на оборудование, акты проверки подвижного состава, все в порядке по ним вроде бы… Писулька от департамента благоустройства мэрии, ясно, они не при делах… Ответ из областного Минтранса… Эти вообще круглые глаза сделали. Что ж, дело рядовое, ясное. Током шибануло, вот и грохнулась тетка. Может, и бухая, никто не проверял. Граждане десятками проваливаются в открытые колодцы, на голову им падают балконы и сосульки, бездомные собаки кого-то кусают – живет город! Но почему такой ерундой надо заваливать прокуратуру? Макагон раздраженно оттолкнул от себя папку.

Слишком умный народ пошел, вместо того чтобы работать, все только и делают, что строчат жалобы. И ведь научились грамотно все обставлять! Тут тебе и экспертизы, и ушлые адвокаты, и фото-видеоматериалы, прямо хоть бери и весь аппарат мэрии и правительства сажай. Скоро за сломанный ноготь будут требовать миллион и отставки министра, не меньше. Развратили народ. Потребительский терроризм, вот что это такое. Нет, бери выше! Это угроза безопасности государства. Об этом, кстати, и прокурор области давал разъяснение на закрытой коллегии – количество материалов проверок, передаваемых в суд, и содержащих составы с крупными штрафными санкциями в отношении юридических лиц, являющихся органами исполнительной сласти, необходимо уменьшить. В отношении же коммерческих структур – увеличивать. Бюджет надо наполнять, а не перекладывать из одного кармана в другой. Другое дело, если штрафануть не департамент или, скажем, министерство, а должностное лицо, пусть и высокопоставленное. Это не возбранялось, там и штрафы небольшие. Судьи, между прочим, тоже такое указание получили, а поэтому поступим так…

– Андрей, обедать идешь? – в дверь заглянул приятель и коллега, Вениамин Ростоманский.