Происшествия в Токио. Драматургия

Происшествия в Токио. Драматургия
Павел Сурков

«Происшествия в Токио» – второй сборник драматургии Павла Суркова, в который вошли совсем новые пьесы – «Машкины блюдца», «Кибериада-XXI» и «Tokyo Jihen (происшествия в Токио)».Автор искренне надеется на их скорейшее сценическое воплощение.

Происшествия в Токио

Драматургия

Павел Сурков

© Павел Сурков, 2018

ISBN 978-5-4493-6057-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

МАШКИНЫ БЛЮДЦА

Сценическая возможность для воскрешения

Действующие лица

Николай Александрович Романов, отрекшийся государь Николай II
Мария Николаевна, его дочь, она же – Медсестра
Анастасия Николаевна, ее младшая сестра
Евгений Сергеевич Боткин, лейб-медик, он же – Врач
Яков Михайлович Юровский, комиссар
Григорий Никулин, его помощник
Павел Медведев, начальник охраны
Григорий Распутин, из крестьян, являемый посредством видений
Гаврила, работник сцены, суфлер, кочегар, истопник и все такое прочее

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Кремлевская больница, обычная врачебная суета, Врач суетится туда-сюда по сцене, перебирая какие-то бумаги, когда входит Медсестра

Врач. И где, осмелюсь спросить, вас носило?

Медсестра. Евгений Сергеевич, так в ординаторской… Новые больные, заполнить карты…

Врач. Заполнить карты… Тоже мне, развели бюрократию! У нас, Машенька, с вами и так забот полон рот, а тут еще эти бесконечные бумажки…. Нет, надобность их никто не оспаривает, как говорится, нужно же знать, что показать патологоанатому, хе-хе-хе… Медицинский юмор, привыкайте Машенька!

Медсестра. Я привыкаю.

Врач. Очень, очень хорошо. Я, знаете, Машенька, сам долгое время привыкнуть не мог, ко всем этим шуточкам-прибауточкам, но потом, знаете ли, сроднился, а там уже – и как-то сам втянулся, стал рассказывать те же анекдоты, да еще и новые придумывать, да-с… Кто-то говорит – очерствел душой. Я же полагаю – что наработал профессионализм. Ну-с, так что у нас там с кем?

Медсестра. Больной из четырнадцатой…

Врач. Что с ним?

Медсестра. Кричит. Очень мучается.

Врач. Что естественно в его положении… Морфины давали?

Медсестра. Каждый час колем. Все равно – кричит. Страшно кричит.

Врач. Не жилец.

Медсестра. То есть как – «не жилец»? Евгений Сергеевич, как вы можете такое говорить?

Врач. Могу, милая моя, еще как могу. Мы, врачи, должны понимать всю жестокосердность происходящего, видеть реальность во всей ее неприкрытой красе и во всем ее объективном ужасе. Диалектика, черт бы ее побрал…

Медсестра. Евгений Сергеевич, какая диалектика?! Он же так… кричит…

Врач. Такова жизнь и такова смерть. Человек приходит в этот мир с криком и зачастую уходит из него с еще более громкими воплями…

Медсестра. И мы ничего не можем поделать?

Врач. Можем. Давать ему морфий. Регулярно. Пока не кончится.

Медсестра. Что кончится – морфий?

Врач. Пока он не кончится. По моим расчетам ему осталось часа два, не более.

Медсестра. И вы… так… говорите….

Врач. А как я должен говорить? «Ах, Машенька, что нам делать?» – и картинно заламывать руки? Милая, я прекрасно знаю, что нам надо делать – спасать тех, кого можно спасти, и постараться уменьшить страдания тех, кого спасти нельзя. На буржуазном западе даже придумали гуманное умерщвление смертельно больных – вкалывают человеку чуть большую долю того же морфия, и все… Это называется «эвтаназия», «легкая смерть» – гуманнейшее изобретение, доложу я вам! Но наше марксистское сознание и социалистический гуманизм, конечно, отрицает столь чуждые штуки, наше рабоче-крестьянское воспитание направлено на борьбу с трудностями. Что для нас смерть? Так, мелкое препятствие в жизни отдельного человека и сущий пшик для всего коммунистического общества… Машенька, послушайте старого человека – отбросьте сострадание, мы, врачи, должны действовать. Дайте вашему бедняге из четырнадцатой двойную дозу, чего уж тут… Если Галочка спросит – скажете, что я разрешил… Он заснет… Может быть… По крайней мере, облегчение я ему гарантирую… А что до вас… Поезжайте-как вы спать, завтра с утра вы будете нужны мне молодой и свежей… Вот так… Еще успеете на трамвай. (суетливо перебирает бумаги и уходит)

Медсестра. Двойная… двойная доза, чтобы облегчить… Облегчить…

Из глубины сцены раздается стон – это стон умирающего зверя, страшный не то рык, не то вой. Стон повторяется несколько раз – и в глубине сцены зажигается свет: мы видим больничную койку, на которой, разметавшись среди простыней и подушек лежит тяжело больной – нет, фактически умирающий человек. Это – Яков Юровский.

Юровский. Да помогите же… Помогите мне… Кто-нибудь… Сестра… Сестра…

Медсестра (подбегает к нему). Я здесь, здесь, тише, тише, сейчас… (кладет ему полотенце на лоб, набирает в шприц морфин, делает укол) Вот так… Сейчас все пройдет, сейчас…

Юровский. Вы думаете? Вы всегда так говорите… Все всегда так говорят, делают укол, а потом…

Медсестра. Чщ-щ-щ… Тише… Не дергайтесь, лежите, сейчас станет легче… (гладит его по голове, Юровский неожиданно успокаивается и затихает) Видите?… Чувствуете?…

Юровский (тихо). Да… Легче… Вы тут давно? Мне кажется, я не видел вас здесь раньше…

Медсестра. Второй день. Я после курсов только.

Юровский. Курсы… Милая девочка… Как вас зовут, милая девочка?

Медсестра. Мария. Маша.

Юровский. Маша… Маша?! Маша… (начинает снова метаться, медсестра удерживает его – вдруг резко застывает) Глаза… Какие у вас глаза… Синие…