Новый альбом

В парке вокруг них было тихо и спокойно – разве что порывами налетал ветер, бросая им под ноги задумчиво шуршащие жёлтые листья.

– Так что, мы будем дружить? – вдруг спросила она всё с той же свойственной ей простотой, и Стёпа, в который раз за этот вечер, опять покраснел.

– Ну… э-э… не знаю… ну да. То есть, конечно да, – выдавил он из себя.

– Смешной ты, – негромко засмеялась Надя и показала рукой куда-то в сторону: – Пойдём туда, там есть очень красивый пруд. Был там?

Стёпа мотнул головой, и они свернули на одну из боковых тропинок.

Домой Стёпа вернулся уже глубоко ночью. Последние два километра до дома он пробежал – просто захотелось услышать шум ветра в ушах и дать выход рвущимся наружу эмоциям. Сердце колотилось в груди, как молот, а в душе искрилось и переливалось какое-то совершенно новое, незнакомое ему чувство.

На самом-то деле, ничего особенного и не произошло. Они просто гуляли, болтали о том о сём – поначалу разговор не клеился, но потом Стёпа немного расслабился, и общаться стало значительно проще. А Надя, кажется, и вовсе не знала, что значит стесняться: она говорила, рассказывала о себе, задавала вопросы Стёпе – причем некоторые из них приводили его в ступор: даже со своими друзьями из общаги он обычно не затрагивал тех тем, которые обсудили они с Надей, медленно слоняясь по парку. И всё это было так непохоже на то, с чем ему приходилось сталкиваться ежедневно… Поэтому Стёпа и бежал, перескакивая встречающиеся на пути препятствия, как заправский спринтер, и душа его, казалось, летела впереди него. Ему не хотелось думать сейчас о том, что эта дружба не может длиться вечно, и что они вообще, можно сказать, люди разных видов, – сейчас ему было плевать на это всё. Он просто упивался своими эмоциями и был абсолютно счастлив.

Ввалившись домой, он быстро разделся и со всего размаху запрыгнул на угрожающе заскрипевшую тахту, после чего зарылся в одеяло и закрыл глаза, перебирая в памяти события и картинки прошедшего вечера… Вот они идут вдоль пруда, и он протягивает ей руку, помогая взобраться на бордюр, а она заливисто смеётся, заметив его смущение от контраста большой и грубой Стёпиной лапы и её узенькой ладошки. А позже они сидят на лавочке, и Стёпа, вконец успокоившись, рассказывает про свою работу, учёбу – а она слушает, широко раскрыв глаза. На самом деле слушает, а не делает вид. Таких картинок было много – и сейчас они роились у него в голове, словно бабочки над благоухающим весенним лугом.

Стёпа поворочался и взял с тумбочки телефон. Сняв блокировку, он увидел выскочившую на экран надпись – «Получено новое сообщение». Лицо тут же расползлось в улыбке – перед тем, как попрощаться, они конечно же обменялись телефонами, и сейчас он был на сто процентов уверен, что знает, от кого это сообщение.

«Спокойной ночи. Надеюсь, мы ещё увидимся», – прочитал он, и радость, и без того зашкаливающая, взорвалась в сердце тёплой волной. Он снова погрузился в воспоминания, ещё такие живые и яркие, но минут через двадцать усталость взяла своё, и Стёпа крепко уснул.

Следующие две недели прошли для него будто в каком-то сне. Учёба, работа, все проблемы отошли на второй план. Стёпа даже перестал замечать косо поглядывающих на него на улицах людей – теперь ему было просто наплевать них. Они с Надей встречались почти каждый день, в основном гуляли в окрестностях или смотрели вместе хоккейные матчи, и он ждал этих встреч, как истосковавшийся по свету астронавт ждет солнца после полугодовой лунной ночи.

Иногда, после особенно волнительных моментов в их общении, он, хоть и ненадолго, погружался в депрессию, и это были крайне тяжёлые для него дни. Мысли о будущем часто загоняли его в такое состояние. Ведь он боялся даже мысленно произносить про себя слово любовь, понимая, что такие отношения совсем не для него – любовь ведь означает желание быть вместе всегда, физическую близость… но об этом не могло быть и речи. И всё же, глядя на Надю, когда они в очередной раз гуляли где-нибудь подальше от людей, он несколько раз едва сдерживался, чтобы не признаться ей в любви. Но здравый смысл всегда брал верх, и Стёпа лишь краснел, сопел, но прекрасные и в то же время страшные для них обоих слова так и не сорвались с его уст.

Вот и сейчас Стёпа, пережив очередной подобный приступ чувств, медленно шёл рядом с Надей и, чтобы отвлечься, глядел себе под ноги. Его огромные, старые, латанные-перелатанные кроссовки шлёпали рядом с её туфельками, как два разваливающихся корыта. Надеюсь, от них хоть не воняет, подумал он, и ему захотелось провалиться под землю от стыда.

– Стёпа, а почему ты ни разу не позвал меня в гости? – вдруг совершенно неожиданно спросила она.

– В гости? – смутившись, переспросил он. – Ну… не знаю даже. Мне как-то не приходило это в голову. Да и потом, вряд ли тебе там будет интересно. Общага и общага… – Он замолчал, не зная, что добавить.

– Зря ты так думаешь, – немного склонив голову набок, сказала Надя, глядя на него снизу вверх. – Мне очень интересно, как ты живешь. Пойдём к тебе?

– Ко мне? – Стёпа был совсем ошарашен. Мысли позвать её в гости действительно даже не посещали его, и сейчас он лихорадочно соображал, не оставил ли в комнате чего-то такого, что могло бы смутить его ещё больше.

– Ну, пойдем, – решился он. – Только это далеко, надо ехать на электричке.

– А я не тороплюсь, – улыбнувшись, с вызовом сказала Надя, и Стёпа в очередной раз подивился решительному характеру этой красивой и такой хрупкой с виду девушки.

Через час они уже шли по пустырю, раскинувшемуся на подходах к их заводу. Стояла отличная погода, но густая трава уже пожелтела и высохла, прихваченная ночными заморозками, поэтому пустые банки, покрышки и прочий мусор повылазили на свет, превращая живописную зелёную лужайку в обычный загаженный пустырь.

– Свинарник тут у нас, – негромко сказал Стёпа, заметив, как Надя оглядывается по сторонам. – Зато когда снег выпадет, опять красиво будет. Летом и зимой мусор не видно, а осень и весна – его время. Мы убираем по чуть-чуть, но пустырь вон какой огромный, так что весь не скоро разгребём. – Он пнул очередную лежащую возле тропинки жестяную банку. Та, весело позвякивая, улетела в кусты.

– Да это вообще не важно, какой тут вид. Но вы, конечно, молодцы, – сказала Надя, проводив банку взглядом. – А вон там что? – спросила она, указав рукой вперёд.

Стёпа поднял глаза.

– А это и есть мой дом, – смущённо улыбнулся он, увидев высунувшуюся из-за холма громаду заводского корпуса. – Ну, то есть не только мой, конечно, – чуть помедлив, добавил он.

Через несколько минут они уже входили в открытые Стёпой ворота общаги.

– Забавно тут у вас, – сказала Надя, с интересом оглядывая огромный для неё коридор, в котором они оказались.

Стёпа внимательно посмотрел на неё – но ничего, кроме любопытства, не читалось на её лице. Они медленно прошли вглубь и остановились возле входа в Стёпину комнату.

Стёпа неуклюже ковырялся в замочной скважине, когда соседская дверь тихо скрипнула.

Он повернулся и увидел дядю Виталика, робко выглядывающего из своей комнаты. Стёпа улыбнулся ему, затем перевёл взгляд вниз.

Надя, казалось, превратилась в маленькую статуэтку. Она, задрав голову, смотрела на Стёпиного соседа, широко раскрыв рот и замерев на месте.

– Привет, Стёпка, – деликатно покашляв в кулак, сказал дядя Виталик. – Ты знаешь, тут дельце к тебе есть…. Ой, ты не один, – спохватился он, разглядев внизу Стёпину гостью, и тут же попятился обратно к себе. – Простите, пожалуйста, – смущённо забормотал он. – Старый стал, вижу совсем плохо, – он бросил на Стёпу виноватый взгляд.

Стёпа стоял, совсем растерявшись и не зная, что делать.

– Ничего-ничего, – наконец пришла в себя Надя. Её голос непривычно тонко прозвучал в стенах этого странного общежития.

Дядя Виталик ещё раз сконфуженно улыбнулся и закрыл за собой дверь. Стёпа наклонился и посмотрел на Надю. Та улыбалась, но круглые глаза выдавали её – он явно успела не на шутку испугаться.

– Уфф, – выдохнула она и встряхнулась. – Я как-то не готова была увидеть твоего соседа. Прости, если повела себя невежливо.

Стёпа, не зная, что сказать, неловко пожал плечами и продолжил ковыряться в замке. Через пару минут тот поддался, и они вошли внутрь.

Настроение было подпорчено. Всё вокруг опять казалось Стёпе уродливым и нелепым, и он, предложив Наде присесть на тахту, отвернулся и стал разгребать заваленный рабочими вещами стол.

Она же, с ногами забравшись на постель, рассматривала развешенные по комнате картины.

– Это чьи? – спросила она, показав рукой на стены.

– Мои, – повернулся Стёпа. – Так, балуюсь иногда.

– Ничего себе – балуюсь! – с чувством сказал Надя и встала на ноги, рассматривая висящую рядом с ней картину. – Да ты просто талант! Тебе надо делать выставку, дружище!

Стёпа улыбнулся:

– Все так говорят.

– Да потому что так и есть! – Она перешла к другой картине и привстала на цыпочки, чтобы лучше её рассмотреть. – Слушай, а среди таких, как вы, есть известные художники?

– Среди гигов? – переспросил Стёпа. – Да, есть. Но немного. Есть один уличный художник известный, точно, да и вроде ещё есть… Но как они добились признания – я не знаю. Сложно это, никто не хочет иметь с нами дело.

– Правда? – переспросила Надя. – Странно. Мне этого не понять.

Стёпа пожал плечами и начал собирать разбросанную на столе бумагу. Повисла неловкая пауза.

– Слушай, а почему вообще так происходит? – спросила Надя. – Ну, с ростом? Я, честно говоря, совсем немного об этом всём знаю, – она смущённо развела руками.

Стёпа посмотрел на неё и положил сложенные листы на полку.

– Как нам объясняли в больнице, это последствия глобального медицинского эксперимента, который проводили очень давно, несколько поколений назад. Тогда учёные придумали какую-то вакцину, сильно влиявшую на генетический код человека. Это открытие было настоящим спасением от многих проблем. Поначалу всё шло отлично – но со временем у этой вакцины обнаружились побочные эффекты. Их несколько, и один из них как раз состоял в том, что у некоторых препарат вызывал бурный рост – и в итоге стали появляться люди, вырастающие в несколько раз больше, чем все остальные. – Стёпа бросил на Надю осторожный взгляд и продолжил: – Но нас не так уж много. И поэтому мы не представляем для основного общества большой проблемы. – Стёпа грустно усмехнулся. Настроение безудержно скатывалось в какую-то депрессивную пучину. – Каждый сам выкручивается, как может. Устраивает свою жизнь по мере возможностей. Я вот живу так, – и он обвёл рукой своё скромное жилище.