Афонские встречи

Рядом с храмом могила иеросхимонаха Виссариона (Толмачева), основателя Андреевского скита, который почил 26 апреля 1862 года на 57-м году жизни и на 32-м пребывания на Святой Горе. Он же был и первым игуменом. Позже я прочитаю в летописи скита, что первый игумен был похоронен, соединив своим телом две территории. Голова покойного на ватопедской земле, а ноги на вновь приобретенной от Руссика. Какое перо опишет те труды, которые понес этот непрославленный святой, чтобы соединить эти две земли и поставить на них это русское чудо, которое мы преступно легко утратили. Спи, отче Виссарионе, хорошо, что не видят твои глаза, что сотворили с твоим детищем…

Величественный храм сей строился около тридцати лет: с 1867 по 1900 год, и израсходовано было 2 млн рублей. Приделы храма посвящены святому благоверному князю Александру Невскому и святой Марии Магдалине в память чудесного спасения государя Александра Николаевича в дни Всемирной выставки в Париже 25 мая 1867 года. Первый камень положил своими руками сын императора, великий князь Алексий, во время своего посещения Святой Горы в июне 1867 года.

Огромное пространство храма вызывает недоумение: неужели оно когда-либо могло быть наполнено, ведь на Афоне живут только монахи. Но в начале века на Святой Горе было около 4 тыс. русских, что весьма устрашало некоторых греческих националистов, потомки которых ныне считают революцию промыслительной для Афона: она-де освободила от русской колонизации. Слепцов хватает и среди греков. Тех, что предпочитают руины мощной православной молитве, пусть звучащей на другом языке – славянском. Да и руины не могут стоять вечно, и европейская «помощь» – логичное завершение этой истории.

Такое впечатление, что мы снова в России: вот иконы прп. Серафима, а вот – прп. Сергия Радонежского. Синодальный стиль иконописания, вышедший в современной Греции из употребления, здесь поражает своим величием. Византийский стиль настолько захватил нынешних греков, что для воссоздания росписей пришлось выписывать иконописца из России. Впрочем, позже в Москве, листая «Сообщения православного Палестинского общества» за 1906 год, я натолкнулся на поразившую меня заметку. Подписана она архим. Михаилом и называется «Искусство на Афоне». «На Афоне есть один очень поучительный… храм. Это Андреевский собор. В нем два храма: верхний и нижний; в верхнем – новая московская живопись, в нижнем – иконопись, прожившая чуть ли не тысячелетие. И вот в верхнем жалко и больно смотреть на стены. Мне стыдно было слушать, когда в моем присутствии расхваливали картину Алексия человека Божия, единственное достоинство которой было рубище и огромная дыра на его рукаве. Никакой религиозной мысли, дешевая ничтожная эффектность, не стоящая ломаного гроша». Но у нас нет таких ощущений. Наверное, потому, что мы не настолько хорошо разбираемся в живописи. Да, икона для нас в первую очередь – икона. Икона – это видение небесного мира, и каждый народ немного по-своему воплощал в красках это видение. Времена тоже вносили свои коррективы. Были разные эпохи, но иконы все равно остаются иконами и достойны почитания. К тому же воспоминания архимандрита совсем не подходят к Андреевскому собору. Здесь чуть ли не впервые в жизни не умом понимаешь, а чувствуешь всей глубиной дыхания былую мощь России. Православную мощь. Истина и сила – единственное, пожалуй, в истории соединение, которое казалось нерушимым и вечным. Не уберегли мы сокровенную сердцевину этой мощи, и пал гигант.

Нельзя не сказать об одной трагической странице истории скита. Последним его игуменом был архимандрит Михаил, родом из Псковской губернии, лет пятьдесят безвыездно проживший на Афоне. В детстве ему трудно давалась учеба. Иногда это может довести ребенка до отчаяния, но в отличие от современного школьника мальчик из дореволюционного прошлого хорошо знал, где берутся средства для улучшения успеваемости. И обратился будущий афонский монах к Богу, и молитва ребенка, конечно, была услышана: мальчик стал учиться блестяще. Но главное, что он узнал, – это сила молитвы. И вот он оказался на Афоне. Здесь его способности нашли применение: о. Михаил стал библиотекарем, его усилиями скит получил великолепное собрание книг. Это было не просто коллекционирование. Один писатель из эмиграции, посетивший Андреевский скит уже на закате его величия, оставил следующее воспоминание о разговоре с архимандритом: «Какие только вопросы не были затронуты: и самые неожиданные для монаха, и понятные для университетски образованного человека, но больше всего о воспитании детей и о книгопечатании на Руси, причем почтительно выслушиваю настоящую лекцию с цитатами наизусть».

Когда в 1958 году вспыхнул страшный пожар на западной стороне скита, загорелась и уникальная библиотека, которую игумен собирал всю жизнь. А надо отметить, что тогда не только не было противопожарных средств, но даже и просто воды не было. Стихия и пять престарелых монахов с игуменом, которым уже под восемьдесят. Но по слову игумена убеленные сединами старцы, как молодые, бросились бы в пламя. «Пусть горит», – запретил архимандрит Михаил спасать дело своей жизни. Пожар бушевал четыре дня, и монахам оставалось только созерцать, как стихия уничтожает древние рукописи, церковную утварь, облачения и библиотеку в 20 тысяч томов. Вот оно – монашеское смирение: тушение пожара без воды было бы пустой затеей и могло только унести человеческие жизни. Кто знает, быть может, смотря на пламя, старый игумен думал о том, что пусть лучше пламя уничтожит страницы русских книг, чем они просто сгниют в заброшенном скиту, как сгнили в заброшенных русских кельях. Пусть лучше сгорят, чем их будут использовать как оберточную бумагу – ведь Карея с ее лавками совсем недалеко. Бывало и такое. Горел скит – большой и величественный, – как горел когда-то русский красавец «Варяг», не могу найти иного сравнения. Ведь в те годы доступ русским на Афон был попросту закрыт.

Прикладываемся к главе св. апостола Андрея Первозванного. Валерий умудряется что-то фотографировать, несмотря на слабые протесты о. Андреаса. Но тут невозможно его ругать, ибо хочется сохранить, пусть на клочке бумаги, кусочек воспоминания о Великой России.

Дальше? Дальше совершается небольшое афонское чудо, которое, наверно, происходит с каждым паломником в каждом афонском монастыре. Такая уж это земля. Отец открывает стоящую слева от иконостаса раку. Она пуста. Но мы ощущаем явное и сильное благоухание и недоуменно смотрим на Андреаса. Зачем смазывать благовониями пустую раку, да еще внешне не приведенную в порядок? Но Андреас подтверждающе кивает. Дальше из сбивчивого по причине разделяющего нас языкового барьера объяснения мы понимаем, что в этой раке находились мощи прп. Антония Великого. (Хотя мы хорошо знаем, что мощи преподобного находятся до сих пор в Египте. Потом мы уже поняли, что это была одна из рак с частицами мощей, располагаемых под сенью перед иконами.) Позже мы узнаем, что храм кельи Серай был посвящен прп. Антонию Великому. В 1849 году Серай стал общежительным скитом во имя апостола Андрея Первозванного и прп. Антония Великого. Поэтому неудивительно, что в храме находится рака преподобного. Затем, показывая на своды храма, наш проводник недобрым словом поминает коммунистов. Мы не знаем, каких коммунистов он имеет в виду, наших или греческих, которые могли нанести повреждения собору в период греческой гражданской войны, охватившей и Афон. Впрочем, это не так важно, ибо и те, и другие так или иначе приложили руку к разрушению храма. И мощи пришлось убрать. А благоухание осталось и сохранилось до сих пор.

Это маленькое дополнение к величественному храму периода великой России является тем необходимым звеном, которое соединяет личное и общее, делая общее не внешним фактом, а живой частицей, принадлежностью человеческой души. Это воспоминание навсегда свяжет нас с русским храмом на греческой земле.

Далее наш путь лежит к келье «Достойно есть». Это место знает каждый православный христианин. Здесь одному послушнику явился Архангел Гавриил и научил его дивному гимну Пресвятой Богородице «Достойно есть». Хотя среди греков находятся рационалисты, которые считают, что эта история была приукрашена славянской чувственностью. Но не будем внимать им. Начинается обычная афонская проблема с тропинками. Забираем слишком влево и попадаем к строящейся келье. Хозяина нет, а с рабочими мы в буквальном смысле не можем найти общего языка. Сегодня строительство на Афоне – вещь обычная, но часто красота полуразрушенных келий для нас предпочтительнее возводимых весьма и весьма обустроенных домов. Разруха на Афоне соответствует нашему духовному состоянию, а благоустройство с душем и электричеством – это еще одна ступень вниз, на которую не хочется опускаться. Пьем из источника, обильно изливающего воду, и идем назад. Где же ты, келья «Достойно есть»? Ясно, что эта каменная дорожка, спускающаяся вниз от скита, приведет нас к цели. Отцы, сколько же трудов положили вы, чтобы протянуть такую тропинку? И эти труды вы не почитали бессмысленными, столько времени от своей драгоценной жизни посвятив какой-то дорожке. Ноги скольких святых прикасались к этим камням? Какие отцы ходили этой тропинкой? Но главное, что каждая афонская тропа имеет свою историю. И после, в Москве, раскрыв случайно книгу о святом праведном Иоанне Кронштадтском, я неожиданно узнаю историю этой дороги и получаю ответ на один из заданных чуть выше вопросов, которые, казалось бы, навсегда должны были остаться безответными.