Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом

– А сейчас я вам играю очень смешное трио из моего второго акта. Коронный номер! Поют тенор, комик и субретка. На втором припеве выбегают четыре девушки и двое юношей. Девушки танцуют с тенором и комиком, а юноши – с субреткой. Вот! На бис выходят еще четыре девушки и двое юношей. На третий бис выходит сольный танцор, а остальные на сцене отбивают ритм хлопками в ладоши. Затем все снова поют припев, а на последний бис три главных персонажа и солист исполняют танец со всем хором! Отличный коронный номер, уверяю вас. Его одного хватит для успеха любого мюзикла – но где прослушивание, я вас спрашиваю? Нет его! Как я ни умолял, все заняты. А когда прошу либретто для постановки, только хохочут – ха-ха-ха! – Зальцбург воспроизвел это «ха-ха-ха!» с большим жаром и достоверностью. – Вот послушайте, я сыграю еще раз…

– Как бы не так! – вновь прогремел голос у двери. – Что вы тут затеяли, концерт?

В страхе и ошеломлении музыкальный директор развернулся на табурете, едва не опрокинувшись. Божественное вдохновение уходило из него, словно воздух из проколотого детского шарика. Обмякнув подобно тому же шарику, он с отвисшей челюстью таращился на вошедших.

Их было двое: долговязый Пилкингтон и осанистый толстяк слегка за тридцать, с гладкими светлыми волосами и двойным подбородком, казавшийся рядом со спутником-жирафом еще тучнее и ниже ростом, чем на самом деле.

Его близко посаженные зеленоватые глазки угрожающе горели на лице нездорового цвета, глядя поверх полукруга слушателей на незадачливого пианиста.

– Почему девушки не работают?

Нервно приподнявшись, тот пугливо отшатнулся от начальственного взора, споткнулся о табурет и плюхнулся задом на клавиши, выдав сложный аккорд в духе футуристов.

– Я… мы… дело в том, мистер Гобл…

Устрашающий зеленый взор обвел концертную аудиторию, разливая вокруг тревогу и неловкость, будто из шланга. Девушки, сидевшие ближе, с трепетом опустили глаза на туфли, а остальные попытались укрыться за спинами соседей.

Даже Герцогиня, от надменного взгляда которой нахалы мигом пасовали, а незваные ухажеры отступали в смущении, отвела глаза, а гибкая блондинка, гордая покорительница Иззи, короля гардеробов, поникла, словно хилый саженец под ураганным ветром.

Леденящий взгляд смело встретила одна Джилл. Сидя на внешней стороне полукруга, она рассматривала театрального агента с откровенным любопытством: подобные типы ей прежде не попадались.

Такое поведение выделяло ее из толпы и вызывало интерес. Некоторое время секунд Гобл молча смотрел, затем поднял толстый короткий палец и медленно обвел им девушек, производя сложные математические подсчеты.

– Тринадцать, – подвел он наконец итог. – Так и есть, тринадцать. – Он обернулся к Пилкингтону. – Я же говорил, что у нас будет двенадцать хористок!

Вспыхнув, мистер Пилкингтон споткнулся о собственные ноги.

– Ну да… да… – неохотно пробормотал он, – двенадцать.

– А здесь – тринадцать! Считайте сами. – Управляющий вновь повернулся к Джилл. – Как ваша фамилия? Кто вас нанял?

Хриплый звук откуда-то из-под потолка известил, что мистер Пилкингтон прочищает горло.

– Я… э… Это я нанял мисс Маринер, мистер Гобл.

– Ах, вы наняли?!

Гобл снова уставился на Джилл. Осмотр затянулся надолго, так что она даже заволновалась, в порядке ли у нее одежда. Однако, насколько могла, выдержала взгляд, несмотря на колотящееся сердце.

Она в жизни никого не боялась, но в этом желтоволосом толстяке было что-то змеиное, вызывавшее содрогание, словно тараканы в детстве. На миг подумалось, как противно было бы его прикосновение. Весь мягкий, липкий…

– Ладно, так и быть, – решил мистер Гобл, когда минула, казалось, вечность. – Продолжайте, – кивнул он Зальцбургу, – и попробуйте на сей раз немного поработать. Я вас что, нанял представления давать?

– Да, мистер Гобл. То есть, я хотел сказать – нет, мистер Гобл!

– После обеда можете репетировать на сцене «Готэма». Начинайте ровно в два.

За дверью Гобл повернулся к Пилкингтону:

– Глупо было с вашей стороны нанимать эту девицу. Тринадцатая! Да я лучше под лестницей в пятницу пройду, чем дам премьеру в Нью-Йорке с тринадцатью хористками… Ладно, неважно. Уволим какую-нибудь после гастрольных показов. – Он задумался. – А вообще, ничего так. Где вы ее подцепили?

– Ну… она сама пришла, когда вас не было. Мне сразу бросилось в глаза: тот самый типаж, что нам требуется для музыкального ансамбля, потому и взял. Она… – Пилкингтон сглотнул. – Такая… очаровательная, такая утонченная!

– Чертовски хорошенькая, – признал мистер Гобл и двинулся дальше, погруженный в свои мысли. Пилкингтон робко шагал следом.

В такие минуты Отис Пилкингтон особенно жалел, что не умеет настоять на своем. Ему оставалось лишь горько завидовать тем, кто, заломив шляпу набекрень и вздернув подбородок, бросает вызов миру.

Финансовое бремя спектакля нес он один. Если постановка провалится, ему и расплачиваться. Тем не менее, грубый неотесанный субъект, шагающий перед ним, ни разу не дал ему слова в деловых вопросах – обращался с ним как с младенцем, кричал и распоряжался, будто в своем праве! Пилкингтон тяжко вздохнул. И зачем только он ввязался в это предприятие!

Тем временем музыкальный директор вытирал вспотевший лоб, очки и руки, будто очнулся от кошмарного сна.

– Дет-ти! – выдавил он шепотом. – Дет-ти! Пожалуйста, еще раз! Акт первый, вступительный хор. Начали! Ла-ла-ла!..

– Ла-ла-ла! – покорно вторил ему музыкальный ансамбль.

2

К тому времени как две половины труппы, ансамбль и солисты, слились в одно целое, новизна впечатлений притупилась, и Джилл уже казалось, будто ничего, кроме театральных репетиций, в ее жизни не было.

Уютные посиделки у пианино с музыкальным директором сменились через несколько дней куда менее приятным и несравнимо более напряженным разучиванием танцев под руководством знаменитого Джонсона Миллера – коротышки со снежно-белой шевелюрой и гуттаперчевым телом юного акробата.

Возраста его никто в точности не знал, но чудеса выносливости, которые Миллер ежедневно показывал, были ему явно не по годам. Обладая неутомимым энтузиазмом фокстерьера, он с помощью насмешек и придирок вывел по тернистому пути к успеху больше театральных трупп, чем десяток других лучших хореографов страны, несмотря даже на свой физический изъян – глухоту. Каким-то чудесным образом он улавливал мелодии, под которые ставил танцы, почти не слыша их. Казалось, он впитывает музыку всей кожей.

Прямая грубоватая манера выкладывать все откровенно и без обиняков, как ни странно, принесла ему популярность в театральной профессии, где язык туманных намеков культивируется почти столь же усердно, как в международной дипломатии. Откровенное мнение, высказанное Джонсоном Миллером в лицо, уже не подвергалось им пересмотру за спиной, и люди это ценили.

Однажды вечером, когда участницы ансамбля переодевались после особо утомительной репетиции и брюнетка из южных штатов пожаловалась, что танцмейстер совсем ее измучил, изящная подружка Иззи так высказалась в защиту Миллера:

– Ну еще бы не измучил! Меня тоже, не меньше. Жирок тает прямо на глазах, а мышцы так одеревенели, что я едва могу зашнуровать туфли. Но Джонни знает свое дело и вдобавок никогда не врет, а в шоу-бизнесе мало про кого так скажешь.

– И то верно, – согласилась другая блондинка, – дело свое он знает. Невесть сколько спектаклей вытянул, которые провалились бы под плинтус, не ставь Джонни для них танцы.

Слушая их, Герцогиня зевнула. Репетиции всегда нагоняли на нее скуку, а то, что она успела увидеть из «Американской розы», не слишком вдохновляло.

– Вот уж удивлюсь, – хмыкнула она, – если он и наше шоу приведет к успеху. На мой взгляд, оно убогое дальше некуда.

– И не говори! – откликнулась Ангелочек, укладывая перед зеркалом золотистые локоны. – Такая чушь, прошто тошнит. В толк не вожьму, жачем Айк это штавит.

Подружка-всезнайка – такая есть в любой труппе – поспешила объяснить:

– Как, а ты не знаешь? Айк не вкладывает ни гроша из своих! Работает за двадцать пять процентов с кассы. А чудо-спонсор – тот долговязый, что к нам все заглядывает. Пилкингтон его фамилия.

– Он еще пожалеет, что не Рокфеллер, – хмыкнула блондинка.

– Ничего, – махнула рукой Ангелочек. – Пара дней гаштролей, а там пожовут кого-нибудь на выручку. Так всегда делают. Видала я шоу и похуже, а выходили хиты. Новый шченарий, другая музыка – и дело в шляпе.

– А еще бы кого-нибудь другого на главные роли! – добавила рыженькая Детка. – А то набрали каких-то…

Герцогиня с усталым вздохом выгнула точеные брови, любуясь собой в зеркале.