Под развалинами Помпеи. Т. 1

Несмотря на драгоценное содержание папирусов бывшей невольницы, я отложил их тогда на время в сторону, будучи занят другим трудом, по характеру своему более серьезным и ныне уже оконченным, «Помпея и ее развалины»; только теперь я исполняю долг по отношению к своим двум старым товарищам по путешествию, принимаясь за папирусы Неволей, и если случится, что читатель этой книги найдет в ней, вместе с занимательностью рассказа, и некоторый исторический интерес и разъяснение старого литературного спора, то я буду считать свой труд не совсем бесполезным.

Предупреждаю, однако, благосклонного читателя, что при составлении этой книги я руководствовался не одними только записками Неволей Тикэ, будучи того мнения, что если находятся мужчины, которые при описании современных им событий руководствуются не столько истиной, сколько своими личными интересами и страстями, – достаточно указать, например, на Саллюстия, писавшего De bello Catilinario под влиянием своей вражды к Цицерону, и на Веллейя Патеркола, представившего в своей истории благосклонного к нему Тиверия образцом государя и героя, – то тем более нужно быть осторожным по отношению к запискам женщины, особенно в том случае, как было с Неволеей, когда она затрагивает раны, еще не зажившие; поэтому я не оставлял без внимания и других источников, чтобы дать более точное изображение той эпохи и действующих в ней лиц, и если вследствие этого некоторые страницы моего рассказа, где приходится мне делать исторические выписки, покажутся читателю скучными, я прошу вперед у них снисхождения ввиду моего желания быть верным истине и принести какую-нибудь пользу своей книгой.

Преданность моя к исторической правде и верность картины обычаев и нравов той эпохи – картины, возбуждающей, помимо моей воли, реальные вкусы наших дней, навлекут на меня гнев лицемеров в сфере политики и нравственности; тем не менее я не останавливаюсь и иду смело навстречу ожидающей меня опасности, не желая собственноручно предавать огню папирусы Неволей и свою книгу.

Вина не моя, а самого сюжета, соединенного с самыми знаменитыми и великими именами того времени, которое я описываю.

Щитом против обвинений, каким я могу подвергнуться, послужит мне авторитет знаменитого историка, находящегося еще в живых, который, рассуждая об эпохе римских императоров, высказывает следующее своим читателям:

«Предупреждаю лишь, – пишет почтенный Атто Вануччи, – что все современные той эпохе сочинения или написанные немного позднее утверждают заодно, что главными развратителями тогдашнего общества были высокопоставленные люди: Силла, Катилина, Юлий Цезарь, Антоний и Август, не говоря уж о сотне других, служили примером ненасытной алчности, разнузданного разврата и усилили своим поведением пороки своего века. И благодаря таким лицам увеличилось зло при империи, во время которой разврат в высшем обществе принял такие размеры и формы, что нет возможности выразить его сколько-нибудь приличными словами: дамы высшего римского общества вносят свои имена в списки проституток, ужасные преступления, безумие, зверская жестокость и крайний разврат доходят до трона и дворец цезарей превращается в публичный дом».

Даже самые темные страницы моей настоящей книги являются целомудренными сравнительно с тем отвратительным бесстыдством, которое клеймят Тацит и Ювенал в своих бессмертных сочинениях.

Наконец, читатель найдет в моей книге и мораль, говорящую нам, что безумное, бесстыдное и жестокое общество предшествовало и содействовало упадку Рима и разложению его славной империи, точно так, как оргии и нравственное развращение времени Людовика XIV, Людовика XV и Людовика XVI привели Францию к революции 89 года и к ужасной народной расправе 93 года.

Недаром история названа наставницей жизни.

Глава первая

Купеческое судно

– Навклер, прикажи править левее.

– Зачем, девушка?

– Разве не видишь? Мы у Эвбеи, близ кафаркского мыса, много кораблей погибло на этом месте по неопытности кормчих.

Хозяин судна, исполнявший также и обязанности капитана и которого девушка назвала на своем языке навклером[3 - Навклер (греч. navclyros) – собственник и вместе с тем капитан купеческого судна.], тотчас же предупредил человека, стоявшего в передней части судна, об опасности, а тот, в свою очередь, громким голосом передал приказание рулевому, немедленно исполнившему необходимый маневр.

После этого навклер, перегнувшись через правый борт и посмотрев с минуту на воду, поднялся вновь и, повернувшись к предупредившей его девушке, воскликнул:

– Клянусь Геркулесом! Я обязан тебе спасением судна, а может быть, и жизни: вот зеленая полоса воды, указывающая на присутствие там длинного рифа.

Говоря это, навклер вперил свой взор в лицо молодой невольницы, которая сидела в эту минуту в стороне от прочих лиц на одном из товарных ящиков, расставленных на палубе, и до тех пор она ни разу не обращалась к нему с речью.

Внимание навклера было возбуждено естественным любопытством узнать, кто такая эта молодая девушка, так неожиданно сделавшаяся его спасительницей. Смотря на нее, он был сильно и вместе с тем приятно поражен ее необычайной красотой и благородством всей ее фигуры; ему стало перед ней неловко, и он не был в состоянии выдержать ее взгляда. Показывая вид, будто ему нужно отдать приказание своим подчиненным, то есть экипажу своего судна, а на самом деле чтобы скрыть свое смущение, он, повернувшись и удаляясь в противоположную сторону, шептал самому себе: «Золотые волосы, небесно-голубые глаза, глядящие так нежно и спокойно; необыкновенной, божественной красоты лицо; это настоящая Венера Анадиомена[4 - Анадиомена – «вышедшая из воды»; это название было дано Венере вследствие знаменитой картины Апеллеса, на которой богиня была изображена выходившей из моря и выжимавшей свои волосы.]. Эта богиня, несомненно, вышла из пены этого или соседнего моря».

Между тем молодая невольница – таково, действительно, было ее общественное положение – обратила вновь свои взоры на Аттику, скрывавшуюся за морским туманом, позолоченным солнечными лучами и застилавшим собой дальний горизонт; девушка смотрела неподвижно вдаль, как бы вызывая оттуда дорогие ей воспоминания. В эту минуту она могла еще ясно отличить высокий Сунийский мыс, находившийся между Пиреем и Эвбеей, и откуда, как утверждали афиняне, можно было видеть корабли и за сто миль.

Направившись к корме, навклер остановился перед человеком с нечесаной бородой, злыми глазами и одетым в темное одеяние, какое носили в то время рабы.

– Лорарий, – спросил у него навклер, – кто такая та невольница, которая сидит там, на товарном ящике?

Лорарием называлось у римлян доверенное лицо среди невольников, которому хозяева поручали надзор за остальными невольниками, особенно во время их перевоза, при этом с правом наказания непослушных; из наказаний этих самым жестоким было сечение скрученными веревками и ременными плетьми. Лорарий, находившийся на нашем судне, отличался своею жестокостью и был грозой для своих товарищей по рабству.

– Ее имя Неволея Тикэ, а родом она из Милета, – вот все, что мне о ней известно.

Эти немногие слова он проговорил резко, подернув плечами, как бы желая этим выразить, что он не интересуется знать о ней более этого.

Прошло несколько мгновений, навклер, стоявший со сложенными руками на груди, находился, по-видимому, в возбужденном состоянии; казалось, что внутри него происходила борьба между разнородными чувствами; потом, быстро повернувшись и пройдясь несколько раз взад и вперед по палубе, он приблизился к девушке-невольнице, которая по-прежнему неподвижно глядела на горизонт по направлению к Аттике; на ее ресницах, как показалось навклеру, блестели слезы. С намерением отвратить ее от печальных воспоминаний и ободрить он завел с ней разговор.

– Девушка… – начал было он несколько взволнованным голосом.

Неволея вздрогнула, и, как бы желая скрыть печаль, причиненную ей воспоминаниями о прошлом, она, не ожидая его дальнейшей речи, сама обратилась к нему с вопросом:

– Навклер, тебе незнакомы эти моря?

– Как ты отгадала это? – спросил он ее в свою очередь.

– Смотри. Вон там земля Аттики. Видишь ты то облачко, черное-черное, которое сопротивляется солнечным лучам, позолотившим его?

– Ну так что же?

– А то, что не пройдет и часа, как оно покроет собой все небо. Последуй совету: не входи на ночь в Циклады. Нас застигнет сильная буря. Укрой свое судно у острова Циос, который находится от нас влево. Поздно, в темноте, ты не увидишь северного созвездия и собьешься с пути; гибель твоего судна будет неизбежна.

– Откуда ты это выводишь? Небо в этот час не может быть более ясным; закат солнца великолепен. Облачко, беспокоящее тебя, еще далеко и может легко рассеяться.

– Это правда; но не чувствуешь ли ты, что ветерок, который рябит теперь морскую поверхность, предсказывает ветер с северо-запада?

– Но кто тебя, девушка, всему этому научил?

– Это мое родное море, – отвечала она, вздыхая и наклонив к груди голову, выражая этим то горе, какое испытывала она, прощаясь с ним; потом, подняв свои прелестные глаза и смотря в лицо навклера, продолжавшего глядеть на молодую девушку с восторгом очарованного: – Поспеши, о навклер! – продолжала она, как бы желая освободить его от овладевшего им чувства, а между тем испытывая и в своем сердце какое-то тайное волнение.

Придя в себя, он, действительно, послушал совета; тотчас же распорядился повернуть паруса, опустившиеся на мачты вследствие слабого ветра, дувшего притом в другую сторону, приказав в то же время рулевому направить судно к острову. Как только это было исполнено, судно, подталкиваемое уже начинавшимся северо-западным ветром, вышло из неподвижного состояния и вскоре быстро поплыло по направлению к неопределенной еще массе, видневшейся вдали и которую молодая невольница принимала за упомянутый остров.

– Девушка! – заговорил тогда вновь навклер. – Большой кажется мне твоя опытность в морском деле. Ах, не оставляй меня по крайней мере до тех пор, пока я не выйду из этих вод, по которым я плыву впервые; я прошу тебя об этом именем Венеры Афродиты[5 - Греки называли Венеру Афродитой, придавая ей такое название, как утверждает Гесиод, от пены Ионийского моря, от которой она родилась.] и всеми морскими богами. Будь с этой минуты ты настоящим капитаном моего судна!

Молодая девушка, опустив стыдливо взор свой и сильно покраснев, казалось, молчаливо соглашалась на это предложение.

Не прошло нескольких минут, а ветер значительно усилился и вместе с ним на море спустились сумерки. Черное облачко, указанное перед тем девушкой, разрослось уже на горизонте и, подобно темно-синему покрову, медленно заволакивало собой небо. Огненный диск солнца, уже лишенного лучей, готов был опуститься в морские волны, отражавшие еще красноватый свет, а дневная теплота начала сменяться холодом, заставлявшим невольно вздрагивать.

Неволея, почувствовав дрожь, сделала движение, как бы желая скорчиться; но навклер, быстро сняв с себя лацерну, род плаща с капюшоном, заимствованного римлянами от галлов, предложил его девушке, прося ее укутаться; затем, вынув из кармана капюшон, прикрепил его пряжкой у ее шеи.

А ветер между тем все продолжал усиливаться; небо темнело с каждой минутой, облака быстро плыли по нему, полные грозой, и падали дождем позади судна; крупные капли воды попадали уже и на судно; море заиграло большими волнами, и воздух предвещал наступление бури.

Но вот показался весь остров; до него оставалось недалеко. Навклер приказал спустить паруса и приняться за весла; судно входило уже в порт.

– В каверну[6 - Каверна – углубление в нижней части судна, служившее местом для балласта.]! – крикнул в эту минуту лорарий невольникам обоего пола, находившимся на палубе и смотревшим на маневры матросов; в то же время в воздухе раздался визг ремней ужасной плети, бывшей в руке лорария и которой этот зверь торопил невольников к исполнению его приказания.

Неволея, не имея никакого желания подвергаться наказанию, также готовилась удалиться в каверну, когда навклер, остановив ее за руку, обратился к стоявшему близ него пассажиру, давшему упомянутый приказ лорарию, очевидно, как подчиненному ему лицу[7 - Этот пассажир был конвоиром невольников во время их перевоза. В сочинениях Фукидида это лицо называется мастигофорус; слово это перешло и в латинский язык, сохранив свое значение.].

– Эпикад, – сказал ему навклер, – с тех пор, как мы оставили берег, эта девушка два раза спасла нам жизнь; позволь же, чтобы она укрылась на эту ночь в моей диаэте.

Эпикад согласился.

Навклер провел молодую невольницу в диаэту – так называлось особое помещение для хозяина или капитана (magister) судна, устроенное на палубе в виде палатки, – пригласив и Эпикада укрыться в ней от сильно лившего уже дождя. Сам же он остался пока на палубе, так как судно вошло уже в порт и нужно было распорядиться поставить его тут в безопасное место ввиду того, что все предвещало, что ночью непременно сбудется предсказание Неволен о буре.

Среди сильного свиста ветра раздавался громкий голос рулевого, оставившего руль и отдававшего матросам приказание бросать якорь.