Жемчуг перед свиньями

– Ну, что ты, я шучу, мой козленочек, но…

– Коночно, – сказал он сухо. – Ты что же, воображаешь, что я тебе оставлю это состояние, если ты меня бросишь и уйдешь к другому?

– Давай вернемся в Кьефран и поженимся там. Я попрошу младшего Фроссинета быть моим свидетелем, чтобы он лопнул от ревности.

– А отец?

– А что отец? Отец нас поженит, он ведь мэр! С досады он разозлится, будет пускать слюни, как новорожденный теленок. Поедем прямо сегодня, дорогой… Мне так хочется стать поскорее мадам Мюзарден де Фальгонкуль.

– Подожди, моя прелесть. Мы сделаем не так. Мы уедем послезавтра, мне надо повидаться кое с кем в Париже. И послушай, сними это ожерелье, ему и в сумке неплохо. Напрасно ты разгуливаешь в нем по Парижу, вчера в метро на тебя все смотрели. Ведь украсть его можно в один момент. А мне эти жемчужины не легко достались, ты знаешь.

Он попытался снять с нее ожерелье, но она накрыла руку Ромуальда своей, его рука скользнула пониже ее спины, тогда она выгнулась, чтобы его дрожащие пальцы могли ощутить в полной мере ее крепкий и свежий крестьянский зад.

– Мы возвращается в Кьефран и празднуем свадьбу, обещаешь? – сказала она.

Чтобы провести полноценную ночь любви, он обещал, хотя перспектива основать семейный очаг в родных местах не приводила его в восторг. Его враги вполне могли вернуться и опять рыскать вокруг леса Грет, а ему совсем не хотелось снова скрываться на заводе своего кузена. Кивая головой, он соглашался со всем, как вдруг его глаза округлились, и в них загорелся безумный блеск. Жемчужины опять потускнели и помертвели, мелкие отвратительные черноватые, сероватые и зелоноватые точки появились на их поверхности, словно мушки поднятые грозой. Фосфоресцирующий блеск жемчуга исчезал на глазах. Ошибки быть не могло: колье опять теряло свою ценность.

***

Жемчужины снова становились фальшивыми, портились на глазах. И Ирен начали удивлять эти странные изменения оттенка, повторявшиеся слишком часто. Ромуальд сказал себе, что если, женившись на Ирен, он подарит ей ожерелье, которое ничего не стоит, и она это в конце концов узнает, то бросит его наверняка. Она сможет отомстить и по-другому, гораздо хуже. Ромуальд начал задавать себе вопрос, не колдунья ли в действительности его подружка, как это утверждали старухи в Кьефране. Такие еще водятся в некоторых глухих и лесистых местах Франш-Контэ, если хорошенько поискать.

…Они пробыли в Париже неделю. Все это время Ромуальд, под предлогом сложных и срочных экспертиз забрав ожерелье у Ирен, которая начала на него смотреть со все растущим удивлением и недоверием, – метался в панике от одного ювелира к другому. И везде он слышал насмешливый, а часто и довольно оскорбительный вопрос, на какой дешевой распродаже он их купил. Однажды утром, прогуливаясь по площади Жанны д'Арк неподалеку от гостиницы, он подумал о море. Просто так. Мысль пришла сама собой, как бы невзначай. Так бывает, когда переберешь уже все варианты, когда полный тупик.

– А не вернуться ли нам на море, моя лапочка? Погода прекрасная, июль на носу. Правда, пляж будет забит отпускниками, но ничего. На море как на море!

Они соли в микролитражку и покатили по направлению к Бретани.

– А мне можно будет купаться в ожерелье? – спросила Ирен.

– Ну, конечно, моя птичка. Только в ожерелье. Купайся. Будем надеяться, что трудящиеся на него не посягнут.

***

После нескольких морских купаний в Перро-Гирек, в Сен-Геноле на побережье Вандеи, потом в Шамбр-д'Амур, около Биарицца, его догадки подтвердились. Ирен несколько раз чуть не утонула, жемчужины обильно орошались морской водой, и после каждой такой ванны в течение часа-двух, они вновь обретали свой блеск.

В Сен-Себастьяне, на Плайя Конча, пока Ирен загорала на пляже отеля «Иэабелла Католика» в сияющем розовым блеском ожерелье, Ромуальд случайно узнал, что в соседнем отеле – роскошном дворце – поселился сам Джефферсон Блэк. (Ддя тех, кто не знает: Джефферсон Блэк – это самый крупный в США специалист по драгоценным камням). Он приехал на три дня на свадьбу своей племянницы. Блэк соблаговолил принять Ромуальда эа завтраком, пригласил его за свой столик, и, с аппетитом уплетая яичницу с бэконом и гренки и запивая все это чаем, он слушал вполуха, хотя и благосклонно, рассказ Ромуальда от «а» до «я». Постепенно он заинтересовался. Удивительная история…

– Можно взглянуть на эти жемчужины? – спросил Джефферсон Блэк с набитым ртом.

Ромуальд тотчас же отправился на пляж отеля «Иэабелла Католика». Ирен заснула, ее прекрасная блестящая кожа напоминала поджаренный тост. Он тихонько снял ожерелье с ее лебединой шейки и быстро вернулся в отель к специалисту по камням. Тот потрогал опытными пальцами некоторые из жемчужин, глаза его блестели.

– Никогда не видел такой красоты, – сказал он наконец.

– Я не говорю вам, где их выловили. Я не могу раскрыть вам этот секрет. Я прав, не так ли?

– Понимаю вас. И вы утверждаете, что после каждой морской ванны жемчужины обретают свой прежний вид, становятся такими, как сейчас? Это точно?

– Именно, так, дорогой господин Блэк. Это совершенно невероятно, но это так.

– Вы знаете, жемчужины – загадочные создания… Особенно жемчужины, которые неизвестно, где выловлены… И что, только в морской воде?

– Только.

– А вы пробовали другие жидкости?

– Да. И воду из-под крана, и вино, водку и еще там что-то… Единственно морская вода, а три-четыре дня спустя после купания они начинают портиться.

– Понятно. Вы разрешите мне взять у вас одну из жемчужин до завтра, если вы не возражаете, дорогой господин Мюзарден? А завтра мы с вами опять увидимся в это же время, за деловым, так сказать, завтраком. Я думаю, мое заключение будет готово.

Человек безупречной честности, и, учитывая его большое состояние, не имевший никакого интереса обворовывать ближнего, великий Джефферсон Блэк явился на свидание в точно назначенное время. Он провел прошедшие сутки за опытами над жемчужиной. Отдавая ее Ромуальду, он произнес:

– Если вы не хотите, чтобы жемчужины окончательно потеряли свой блеск и качество, они должны находиться час в день в морской воде. Не спрашивайте меня, почему, я не смогу вам ответить. Впрочем, я англосакс, картезианство мне чуждо, и слово «почему» меня раздражает. Вот так, дорогой господин Мюзарден, ровно час в день. Я повторяю вам, что в жемчужинах всегда есть какая-то тайна, особенно в жемчужинах, выловленных в восточных морях. Этот район мира еще долго будет нас удивлять, поверьте мне. Я хочу уточнить: после каждой ванны ваши жемчужины будут еще красивее. Но без ежедневного купания, довольно быстро, они будут разрушаться. И если месяц-два их не помещать в морскую воду, они поблекнут и обесценятся окончательно, и восстановить их будет невозможно. Потом любые ванны будут бесполезны. Эти жемчужины очень-очень интересны. Если вы позволите, я хотел бы сделать о них подробное сообщение для…

– Нет, ни в коем случае! – вскричал Ромуальд. – Я не хочу, чтобы о них говорили.

– Как вам угодно. Во всяком случае, если вы захотите их продать, советую делать это сразу после морской ванны, в противном случае…

– Я не могу их продать, – страдальчески произнес Ромуальд, и взор его обратился к пляжу, где, проснувшись, Ирен искала на песке вокруг себя ожерелье. (Ромуальд взял его потихоньку, чтоб пойти искупать). В ожидании свадьбы, все больше нервничая, Ирен закатывала ему одну сцену за другой, так что их совместная жизнь становилась просто невыносимой.

– Час в день в морской воде, дорогой друг, – повторил Джефферсон Блэк, вставая и выпрямляя свое длинное тело джентльмена. – Но больше не нужно, это бесполезно. Это цена их выживания, их сказочного блеска и сохранения стоимости. И это того стоит, не так ли? Позвольте с вами проститься, мсье, поклон вашей даме. Это не значит, что мне с вами скучно, просто меня ждут играть в гольф. Рад был познакомиться.

***

– Покашляйте еще, мадмуазель, – попросил врач. Ирен, раздевшись до пояса, набросив на плечи полотенце, стояла перед врачом в Кошвиль-сюр-Мэр /Кальвадос/. Они обосновались здесь в меблированных комнатах напротив пляжа больше месяца тому назад. Ромуальд работал уличным фотографом. Сейчас он сидел в углу кабинета и ждал, положив на колени соломенную шляпу.

– Еще раз – вдохните, мадмуазель…

Ирен сделала вдох, закашляла, чуть не задохнулась.

Врач выпрямился и опустил стетоскоп:

– Можете одеваться, мадмуазель.

– Что-нибудь серьезное, доктор? – спросил Ромуальд, вспоминая о приступах удушья, которые уже несколько раз случались у Ирен по ночам, вызывая у них обоих беспокойство.

– Мсье, у вашей невесты астма. Сейчас у нее обострение. Это серьезно. Если приступы и дальше будут продолжаться, это плохо повлияет на сердце. Что-то мне не нравится ее сердечко.

***

Немного встревоженная. Ирен надевала блузку. (Ожерелье было у нее в сумочке). Врач черкнул несколько непонятных слов в своем блокноте.

– Вам нельзя жить на берегу моря. Раз у вас астма, море вам противопоказано. Как врач я рекомендую вам жить не ближе, чем в шестидесяти километрах от моря, по меньшей мере. «Черт побери!» – подумал Ромуальд, обеспокоенный прежде всего необходимостью ежедневной морской ванны для жемчужин и ценами на бензин.

Очутившись на улице. Ирен сразу же надела свое дорогое ожерелье перед зеркалом кондитерской.

– Ну что, Ромуальд? На этот раз возвращаемся в Кьефран? Ты слышал, что он сказал? Мне нельзя жить у моря, – говорила она, поглаживая по-хозяйски колье, которому как раз нужно было море, – секрет, которого она по-прежнему не знала. Ромуальд так ничего ей и не скажал.

***