Федор. Сказка о жизни

Рита хмыкнула:

– Ты же знаешь, чем эти праздники заканчиваются. Меня от одной мысли об этих пьяных рожах уже воротит. Я уверена, что в нашем, почти чисто женском коллективе Влад подберет подходящую команду.

Владом женский коллектив величал генерального директора фирмы, обреченной на успех и ежемесячную выплату зарплаты сотрудникам – просто потому, что Владимир Владимирович Муромский приходился заместителю мэра города по экономическим вопросам любимым сыном. Обращаясь непосредственно к нему, все, за исключением Люды, называли его по имени и отчеству.

Легок на помине, упомянутый просунул голову в дверной проем:

– Здравия желаю, красавицы!

Затем он появился весь, во все 170 с небольшим сантиметров и одетый, как всегда, с иголочки. Этот симпатичный 30-летний мужчина вызывал у всех тех, кто его не очень хорошо знал, чувство доверия.

– Слышу с утра пораньше, кто-то помянул меня словом. Надеюсь, добрым.

Рита произвела вращение на кресле и поприветствовала шефа легким кивком.

В то время как Люда, не опуская ног со стола и не лишая Влада возможности изучить ее внимательно от кончиков волос короткой, черной как ночь прически до пят и вернуться к глазам, официальным тоном произнесла:

– Доброе утро, дорогой гендир! Мы тут затронули вопрос организации вашего запланированного на субботу приема. Была высказана мысль, что кто-нибудь из ваших гостей своим поведением в поздний час может разрушить у кого-либо из чувствительных присутствующих веру в человечество.

Белое лицо Риты подернулось легкой розовинкой, а пальцы произвели движение, похожее на смыкание на чьей-то шее.

Владимир Владимирович широко улыбнулся. Он прощал главбуху все. Он не мог на нее обижаться или сердиться. Озорные искры, попрыгивающие в ее глазах, обезоруживали его полностью.

– Я думаю, что в этот раз обойдется без сюрпризов. У меня в гостях будут немцы. А Западу, как нас всегда учили, нужно показывать наше лучшее лицо. Ирина запишет всех желающих подзаработать. Хорошего дня!

Стрельнув еще раз взглядом в Люду, шеф удалился. В коридоре послышалось сразу несколько голосов. Стартовал очередной рабочий день.

* * *

Мария Яковлевна сидела на стуле вблизи окна и смотрела застывшими в воспоминаниях глазами на сморщенный и каким-то чудом удержавшийся на тонком сучке темно-коричневый лист тополя. Этому дереву, протягивающему к ней ветви, было столько же лет, сколько и сыну.

До каждой мелочи помнился тот солнечный день, когда в дверях квартиры появился муж с ростком в руках и громко заявил: «Не знаю, как быть с домом, но сын у нас есть, а дерево мы сейчас посадим!» Они быстро одели Сашу и спустились во двор. Там, рядом со стеной дома, на земле, лежали сверток металлической сетки, деревянные колышки, тяжелый молот, несколько кусков проволоки и лопата.

Сашу передали на хранение бабе Любе, как всегда сидевшей на скамье у подъезда и обсуждавшей обычно с этого пьедестала, заседая с одной или двумя сверстницами, всех и вся.

Степан выкопал небольшую ямку. Встав на колени, Мария опустила в нее росток, осторожно освободив нежные корешки от влажной тряпки. Вместе, с какой-то детской радостью, касаясь друг друга пальцами, они не спеша и бережно скатывали изъятую землю в ямку, покрывая ею корешки. Вокруг ростка сделали небольшое округлое углубление, куда во время дождя должна была собираться вода.

Пока Мария бегала в квартиру за водой для первого полива, Степан вбил в землю два длинных колышка у стены дома и два – на некотором расстоянии от нее. Затем он проволокой укрепил на них сетку. Вернувшись с эмалированным ведром, наполовину наполненным водой, Мария увидела деревце уже огражденным и защищенным.

Чтобы не размыть место посадки, воду медленно лили на черенок лопаты, откуда она тонкой струйкой скатывалась на штык и дальше в углубление. Земля жадно принимала влагу.

Держась за руки, они наблюдали, как остатки воды уходили вниз, к корням. Степан неожиданно наклонился и с нежным трепетом поцеловал жену в губы. «Наверное, это и есть счастье», – подумала она тогда.

– Ну, гляньте на них! Будут еще тут на улице целоваться! – донесся до них голос бабы Любы.

Мелькнувшая тень заставила слегка вздрогнуть. На сучок с сухим листом неожиданно сел знакомый воробей и по привычке уставился в окно. Мария легко отличала его среди всех других, – не только по белому перышку над левым глазом, но и по поведению. Все остальные воробьи постоянно прыгали и вертели головами, пытаясь ежесекундно просматривать округу на предмет опасного или съедобного. Этот же сидел неподвижно и смотрел прямо в глаза.

– Здравствуй, Федор! Милости просим! – произнесла Мария, открывая окно и впуская гостя в теплую комнату. С ним в дом всегда приходила необычная легкая радость. Испытывая ее, она в один прекрасный день и окрестила его подходящим именем – божий дар.

Совершив небольшой шелестящий круг по комнате, Федор опустился на карниз шкафа и пристально посмотрел на хозяйку. А та поспешила на кухню, чтобы достать из верхнего шкафчика большую банку с очищенными семенами, любимым блюдом гостя.

Василий, получивший метлой по заднице за порванную в порыве погони занавеску во время первого нашествия этой птахи в его царство, ничего не забыл и не предпринимал опрометчивых шагов. Сидя на стуле у окна, он усердно занимался туалетом и всеми от природы утонченными антеннами контролировал ситуацию. Выражение хитрющей мордахи как бы говорило: ну, что за тобой гоняться! Тут есть-то нечего! Кость в перьях!

– Феденька! Дорогой ты мой! – Мария принесла из кухни большую плоскую тарелку с горкой семян в середине, поставила ее на кровать и села напротив, пригрозив Василию пальцем на всякий случай.

Федору было куда приятней, когда эта достойная представительница своего подвида называла его Федором, но прощал ей фамильярность по причине ее доброты и внимания. Взглянув на Василия, он элегантно спикировал, приземлился на тарелку и выхватил из кучки вкусно пахнувшее семя.

– Неспокойно у меня на душе. Все время о Саше думаю. Умный, добрый, симпатичный. А как ему в этом покинутом богом городе жизнь устроить?

Обеспокоенная мать на мгновение замолчала, наблюдая, как ее приятель, постукивая клювом по старой тарелке советского дизайна, уплетает угощение.

– Работает с удовольствием. А зарплата… как у всех – только на еду хватает. На семью точно не хватит. У нас, с моей пенсией, и то еле-еле. Говорила ему не раз – беги отсюда. Голова светлая. Английский знаешь. Куда? Куда-нибудь подальше. Говорит, что меня одну не оставит.

Мария смахнула со щеки слезу.

По завершении трапезы Федор забрался на высокую спинку кровати и устроился внимательно слушать.

– Ах, был бы Степан жив! Мы бы что-нибудь придумали.

Наполненные до краев влагой глаза смотрели сквозь стекло окна, сквозь здание напротив, казалось, даже сквозь прошлую жизнь, куда-то в не досягаемую обычным взором даль.

– Да что тут думать! – прежде тихий голос прозвучал вдруг громко и резко. Федор даже подскочил от неожиданности. – Я сама полжизни проработала в институте. Кому, как не мне, лучше знать, что с этим городом происходит.

Руки сжались в кулаки до побеления.

– Когда на заводе прорвало трубу с пульпой, прибежали – Мария Яковлевна, выручайте! Когда эту гадость спускали в озеро, мои крики никто слышать не хотел. А на следующий день явились двое и прямо в лицо пролаяли: заткнись! А то всякое бывает!

Черты лица очерствели. Уставившись в пол, Мария треснувшим голосом монотонно прошептала:

– Так ведь люди!.. Ничего, у нас их много.

Федор с удивлением смотрел на эту только что полную энергии женщину, которая вдруг постарела, осунулась и дрожала всем телом.

– А я, дура, себе придумала, что все опять наладится… и поплатилась самым дорогим… моим любимым.

Слезы текли как-то сами по себе, капая с обмякших щек на поношенный халат.

– Как заложники, как крепостные… Ой, Сашенька… Сашенька…

Поднявшись в воздух, Федор тут же опустился на плечо Марии.

Резко выпрямившись от испуга, она чуть было не смела его рукой прочь, но вовремя опомнилась и медленно повернула к нему голову.

Его око было совсем рядом. Воробей совершенно спокойно смотрел в уголок правого глаза, и это спокойствие перешло к ней. Легкая улыбка тронула мокрые от слез губы.

– Да, не лучший день ты для визита выбрал.

Мария осторожно поднялась со стула, подошла к окну и, впуская в комнату февраль, отпустила Федора на волю.