кивая прочим оборванцам
мол, наклюю, отстрочу смерть.
Батоно с заячьей губою
без дела бродит, курит дурь:
«Вах-вах, томление подходит
поперла карта? Так банкуй!».
Пересмотревшись штатских муви
рябой босяк бросает клич
«Пока нас всех не обманули
ты – за обрез!
я – за кирпич!».
Вдали проносится автобус
к стеклу прилипло два лица
и оба черных.
Крик слепца: «Туристы! Негры?!
Не ошибся! Чего не вижу, то спрошу
у человеков… Что? Смирился?!
Сейчас вам, тварям, покажу…».
Не показал. Пошел за пивом
«Купите мне, возьмите три
читал Булгакова. По Брейлю.
Об этом странном Га-Ноцри».
На моем холме притворяются
болтают, что снова весна
я им не верю
сам пригласил и не верю
покопался в земле, вырыл блондинку —
она мне гадает.
Говорит о грядущем.
Ни слов, ни записок
исключительно взглядом.
Ее сны не сбылись
любовь не вернулась
в волосах вьется червь
меж грудей ползет нежность
я не могу. Затаился, молчу.
Вряд ли озлобившись —
разменяв наважденье на стылость.
Будучи современным.
Целуя свободу в подошву.
С асфальта на песок, с красавицы на чушку
попался, бедняга. Опоздал на метро
наглотался Пуччини
резко вдохнул помидорной рассады
разговор не идет. Сигара потухла.
Кашлял, дымил – надоело, отбросил
на ковер не хотел
за ковер извини
пылают зрачки. Недовольна. Сидит.
Нагрелась тахта, наморщился лоб