Однажды в Челябинске. Книга первая

– А что мешает? – голова Зеленцова полнилась всевозможными стратегиями физического овладения той, что слева, низенькой и светленькой девчонки. Вторая же обладала восточной внешностью: жгучая, смуглая, черноглазая. Такие Зеленцова не привлекают – по крайней мере, трезвого.

– И что, и кто, – негодовал Пирогов. – Во-первых, у коменданта сидит человек, который тебе не только кайф, но и хребет за такое поломает. Или еще кое-что нужное, – взглядом Ваня указал на штаны. – Во-вторых, у тебя же девушка, разве нет?

– По первому пункту – пошел он в баню. По второму – думаю бросить ее.

– Как у тебя просто все.

– Вань, у тебя ракушка хоть что-нибудь защищает? Не до твоих проповедей сейчас, – отмахнулся Зеленцов и громко произнес. – Девчонки, вы из какой комнаты?!

Хоккеисты мигом обернулись в их сторону, а девушки тем временем стеснительно хихикнули и скрылись из виду.

– Если возникнут какие-нибудь проблемы, можете смело обращаться ко мне, – говорил я коменданту. – Можно на «ты».

– Прости, – с усмешкой твердила комендант, – но ты никак не производишь серьезного впечатления. Как-то не укладывается все это у меня в голове.

– А вас никто не просит понимать, – несколько злобно принялся вещать я. – Вам только нужно мне поверить. Но моя история слишком длинная, чтобы рассказывать ее сейчас. А сводится она к тому, что я умею находить подход, быть настойчивым и убедительным. И влиять на людей любыми, даже самыми изощренными средствами. Но исключительно для их же пользы. И эти пацаны – не исключение. Они порой распущены, много отвлекаются, много думают, что держат мир на своих плечах и все им обязаны. А результат нужно показывать независимо от того, какое у тебя настроение, болит ли у тебя голова, дала ли тебе подружка вчера или нет. Мой подход приводит к заметным результатам, нежели простая тренерская установка – она действует в рамках ограничений в пространстве и времени. Я же распространяю свои установки на все остальное. Мне остается только приглядывать за ними и корректировать свою работу в зависимости от результатов. А что до собственной учебы – не волнуйтесь, я успеваю. Мне часто кажется, что я родился не в ту эпоху, знаете ли.

– И слушаются?

– Я работаю над этим. А если все выходит из-под контроля и люди не подчиняются, то моя задача всеми средствами дать им понять, как они заблуждаются, сделать так, чтобы они пожалели. И мой возраст здесь не помеха. За возрастом обращайтесь к тренеру. Порой и спортсменом можно не быть. Они лишь кажутся неуправляемыми – у каждого есть то, за что можно зацепиться, что заденет, поломает или поможет.

Комендант молчала, переваривая сказанное.

– Я не тренер, чтобы бегать за вашими хоккеистами, учти, – предупредила она.

– Предоставьте это мне.

– Долго вы там еще?! – крикнул с холла Степанчук.

– Какой он у вас нелюдимый.

– Просто устал, – соврал я. Не говорить же, что он такой по жизни.

– Собственно, мы закончили, – сказала она и вышла со мной в холл, где огласила свод правил. – Мальчики! В комнатах не курить, кушать аккуратно, не сорить, огонь не разводить, в туалетах смывать, в душ по двое не ходить, окна не открывать, не шуметь, по этажам без дела не бродить…

– В азартные игры не играть, девок не водить, – резво продолжил Кошкарский под возмущенный взгляд коменданта.

– Тебе виднее, чем они любят заниматься, – обратилась ко мне Галина Степановна. Я пригрозил Степе кулаком. – У нас порядки такие: отбой в 22 часа, двери на этаж закрываются, ясно? Еще момент по заселению. Команда у вас большая, а полностью свободных комнат не так много, поэтому парочку человек придется отправить на другой этаж, а вас с тренером – в противоположный блок, в недавно отремонтированную комнату для особых случаев. Учитывая ваш приезд сегодня…

– Ха-ха-ха, надо же, «особый случай».

– А чем не особый? Путин вряд ли захочет туда заселиться, если приедет, – сказал Чибриков.

– Не очень хорошая дислокация, – выдал я, глядя на хоккеистов. Сторожить свору из другого конца общаги будет затруднительно.

– Учитывая ваше рвение, вы справитесь.

– Мы благодарим вас, – сказал я коменданту.

– Надеюсь на ваше благоразумие, – ответила женщина и удалилась в свою комнату, передав мне паспорта, списки и ключи. Выходило пять комнат здесь и одна внизу.

– Дабы не соединять самых буйных из вас в одних и тех же номерах, мне пришлось прибегнуть к сегрегации, – объявил я.

– К чему-у-у?

– Типа как с неграми в Америке? – спросил Глыба.

– Тебя за язык никто не тянул. Теперь будешь у нас ниггером, – произнес я и принялся раздавать ключи, попутно называя фамилии будущих соседей. Первым ключ у меня отобрал недовольный условиями гостиницы Степанчук.

– Мы же не в поезде, чтоб нас по билетам рассаживать, – заладил Волчин. Я проигнорировал его замечание.

– Так, кто там дальше? Пашу и Арса точно рядом селить нельзя. Иначе они камня на камне от этого здания не оставят, – комментировал я, зная, что они все равно подселятся друг к другу. Вскоре раздача ключей закончилась. – Все! Марш по палатам, – добавил при этом, что хоккеистам выдадут недавно купленное свежее постельное белье (благодаря моим стараниям). – Не засрите его, пожалуйста.

– Зря ты это сказал.

Тем временем самые любопытные уже провели разведку на местности:

– Общий туалет. Общий душ. Это треш, пацаны!

– Да, давненько не видал такого.

– Вы, бля, еще в комнаты не заходили.

– Кухня вообще как в коммуналке.

– Ладно, хватит, – прервал вздохи я. – Время позднее. В темпе раскладываемся и можно на боковую. Сил на две игры еще нужно набрать. Проверю всех через 15 минут.

– А как насчет поесть? – спросил ненасытный Никита Зленко.

– И помыться? – добавил Зеленцов.

– Да, Зеленый, согласен. С твоей шевелюрой из ванной лучше вообще не вылезать. Хорошо, – решил я, – 30 минут вам на все про все. Кто там кричал про душ? Отведите туда Зеленцова. И со всеми мерами предосторожности – мало ли, кто в нем подмывался. А Филиппов вон знает, где тут кухня… Постойте-ка, у вас же целый баул жратвы? Или нет?

– Зачем ты про еду брякнул, дурачок? – сквозь зубы прошептал Митяев Никите Зленко. Арс опасался полноценного досмотра баула с едой, который не состоялся перед отправкой.

– Чего затихли?

– Боимся, что Зленко уничтожит весь наш стратегический запас за один вечер, – влез в разговор Митяев.

– Кажется, я начинаю понимать, зачем берете так много. Надеюсь, в нем не чипсы – это за еду не считается. Еда – это то, что можно приготовить вон там, на кухне, какой бы допотопной она ни была.

– Разберемся, – сказал Патрушев.

– Чудно, – хлопнул в ладоши я. – Кстати, осталось 29 минут.

Толпа спортсменов на пятом этаже разбрелась по своим комнатам. Оставшихся я отвел на четвертый этаж и поселил в отдельную комнату, указанную комендантом. Я приметил, что она находится точь-в-точь над блоком, где расположились другие хоккеисты. За окном виднеется пожарная лестница – не отвесная, а с пролетами, образующими что-то вроде балконов на каждом из этажей, к которым по диагонали спускаются перила со ступеньками. Для верности я подергал створки древних окон: присохли намертво, а щели еще и заклеены газетами, чтоб не дуло. Форточка же довольно-таки узкая, чтобы протиснуться. Кажись, надежно, подумал я.

Сама комната немного вытянута. На стены нанесены жидкие обои голубоватого цвета, которые оставляют следы на руках и одежде. Дверь деревянная и, судя по всему, кривая либо просевшая – шоркает об приступок с характерным звуком: чтобы ее закрыть, нужно хорошенько дернуть за ручку чуть вверх. Однако желтый свет с коридора все равно просачивается в комнату через щелки. В номер влезает аж четыре кровати. Слава Богу, не панцирные (наверху как раз такие), хотя нынешние ушли не очень далеко от своих легендарных предшественников. В углу шкаф для одежды, благоухающий музеем древностей. С обеих сторон комнаты установлены две тумбочки, дверцы и ящики которых дышат на ладан. У подоконника стоят стол и два стула. Столешница наполовину пыльная, наполовину липкая. Клеенка прилагается. На каждой из кроватей лежат подушки и накрахмаленный набор белья: наволочки, простыни, полотенца, пододеяльник, а теплые зудящие одеяла прячутся в шкафу, где активно поедаются молью, хотя своих обогревающих свойств не теряют. Одеяла явно понадобятся, ведь в номерах прохладно, однако чугунные батареи при прикосновении обжигают, словно адский огонь. Неестественно громко гудит вентиляция. Занавески слегка покачиваются от сквозняков. Коридорный линолеум настолько изорвался и истончился, что под ним скрипят половицы, словно пол липкий, а каждый шагающий с трудом отрывает от него подошвы. А ходоков взад и вперед как слонов на водопой – предостаточно. Периодически слышатся чьи-то разговоры, шаги, стуки; веет куревом и нафталином. «Могло бы быть и хуже», – смекнул я.