Китай-город

– Помилуйте, Константин Глебович…

– А я забыл!.. За чечевичную похлебку, как Исав, продал свое первородство. Стал с вашим братом якшаться!.. И благодарности захотел…

Рот больного сводило. Он заметался на постели. Нетову сделалось очень жутко. Сам он готов был сейчас пойти в душеприказчики, но за дядю отвечать не мог.

– Христа ради, Константин Глебович, – заговорил он, – не извольте так расстраиваться-с. Я, с своей стороны, готов.

– Не хочу!…– крикнул гневно Лещов. – Не хочу!.. Убирайтесь!.. Найду и других. Дворника позову, кучера, вон Андрея своего… не хуже вас будут… и в безграмотстве не уступят… Вот… умирать как пришлось…

– Я за честь почту-с, – продолжал Нетов, – быть свидетелем, коли ваше на то желание, Константин Глебович.

– Не надо!.. Не нуждаюсь… Я вас насквозь вижу… Вы уж и теперь подыскиваете человека на мою ваканцию. Чего глаза-то опускаешь, Евлампий Григорьевич?.. Ваше степенство! Вон и щеки у тебя пятнами пошли…

– Помилуйте-с!.. – прошептал Нетов. Ему ужасно захотелось съежиться.

– Ха, ха! – разразился Лещов, и его смех перешел в новые раскаты кашля.

Нетов переполошился, вскочил, схватил стакан с питьем. Из полуотворенной двери показалось лицо жены.

– Микстура белая, – шепотом подсказала она Нетову и скрылась.

– Прикажете лекарства? – спросил тот больного.

Лещов ничего не ответил. Он с усилием откашливался. Жилы налились у него на лбу и висках. Лицо посинело. Надо было поддерживать ему голову. После припадка он упал пластом на подушки и с минуту лежал, не раскрывая глаз. В спальне слышалось его дыхание.

На цыпочках отошел Нетов к двери.

Вдруг больной схватился за колокольчик и позвонил. Дверь отворила жена.

– Качеев здесь? – чуть слышно спросил он.

– Нет еще!

– Разбойник!.. Селадон проклятый!..

Он уже не обращал никакого внимания на гостя.

– Не угодно ли мой экипаж? – предложил Нетов, обращаясь к жене.

– Не хочу! – крикнул Лещов. – Не надо!.. Благоприятели удружили! Оставьте меня! Все, все!..

И он замахал рукой.

XIV

Нетов вышел за двери с Лещовой. Она улыбнулась ему, сложила руки, как на картинах складывают, становясь перед образом, и подняла глаза.

– Ради Бога, – заговорила она, уводя его в гостиную, – не раздражайте его. Простите. Он вне себя.

– Да, я понимаю-с, – заторопился Нетов, – совершенно верно изволите говорить. Вне себя.

– Пожалуйста, прошу вас… согласитесь…

Она опустилась на диван и приложила к глазам батистовый платок с разноцветной монограммой.

– Да я с полной готовностью. И дядюшка Алексей Тимофеевич согласны в свидетели.

– Какие свидетели? – вдруг спросила она наивным тоном и отняла платок от покрасневших глаз.

– По духовной…

Евлампий Григорьевич прикусил себе язык. Он, быть может, проврался. Ведь этих вещей не говорят женам. Кто ее знает? Живут они, кажется, не очень-то ладно.

– По завещанию? – томно переспросила она и склонила голову на плечо.

– Собственно… я полагаю так, – начал путаться Евлампий Григорьевич.

– Ах, monsieur Нетов… я далека от всего этого… я ничего не знаю… мой муж никогда меня не посвящал в дела… Никогда… Он смотрит на меня, как на дурочку… И вот теперь поймите мое положение… в такие минуты… я как в лесу… Волю свою он не передает мне на словах! О нет!.. Я недостойна… Я не ропщу… вы понимаете, Евлампий Григорьевич… какая будет воля моего мужа – я не знаю… Но выбор исполнителей… так важен… ваше участие…

– Да я всей душой… Только Константин Глебович разгневались… Они не пожелают меня без дядюшки; а Алексей Тимофеевич раз что скажет, решения своего не изменит.

– Кто же будет? – всхлипнула Лещова и опять закрыла глаза платком.

Евлампий Григорьевич увидал себя в эту минуту на постели, обложенного подушками, больного, при смерти… Какое-то он будет составлять завещание? А его Марья Орестовна что станет выделывать? Она и этак, пожалуй, не прослезится. Но на нее он не посмеет так кричать, как Лещов. Все они на один лад. Вбежал лакей.

– Пожалуйте… – позвал он барыню. – Гневаются… Опять Аполлона Федоровича требуют.

– Меня зовет? – спросила Лещова с видом жертвы.

– Да-с! Приказали вас звать. Звонок в передней. Должно быть, Аполлон Федорович.

Лакей убежал.

– Вы не побудете? – спросила Лещова, вставая, и протянула Нетову белую круглую руку, всю в кольцах.

– Да ведь теперь что же-с, бумаги еще не готовы. Константин Глебович разгневались… Пожалуй, и в свидетели не пожелают… что же их беспокоить? Вы сами изволите видеть… А если что нужно… дайте знать.

– Ах, Евлампий Григорьевич, – она оперлась об его руку и поникла головой, – разве я что значу?

– Ну вот, быть может, доверие имеют к адвокату.

– К Качееву?

– Да-с.

– Не думаю… Я в стороне… И хочу… чтобы потом никто не имел права…

– Однако все-таки-с… Доверенный человек и закон знает… Да и сам Константин Глебыч рассудят, когда поспокойнее будут, кого им лучше выбрать… Я с своей стороны…