Курская битва. Оборона. Планирование и подготовка операции «Цитадель». 1943

Основные показатели экономического потенциала Германии (годовое производство в середине 1941 года) и СССР (годовое производство в конце 1940 года)[81 - В кн.: Мировые войны ХХ века: В 4 кн. / Ин-т всеобщей истории.]

П р и м е ч а н и е:

* по данным Б. Мюллер-Гиллебранда[82 - Мюллер-Гиллебранд Б.Указ. соч. С. 700.М.: Наука, 2002. Кн. 3: Вторая мировая война: Ист. очерк / Отв. ред. Е.Н. Кульков. 2002. 597 с. С. 357; 50 лет Вооруженных Сил СССР. М.: Военное издательство Министерства обороны СССР, 1968. 584 с. С. 223, 457; Тыл Советских Вооруженных Сил. С. 14, 21, 25.], население Германии, включая Австрию и протекторат Богемия и Моравия, в 1939 году составляло 38,9 миллиона мужчин и 41,7 миллиона женщин, всего 80,6 миллиона человек;

** по данным за 1938 год (максимальный показатель предвоенного производства автомашин в СССР).

Таблица 2

Основные показатели военного производства Германии и СССР[83 - В кн.: 50 лет Вооруженных Сил СССР. С. 457.].

П р и м е ч а н и е:

* по советским данным[84 - Советский Союз в годы Великой Отечественной войны. С. 561.], в начале 1945 года выпуск вооружения в Германии снизился на 27 %, а к марту – на 65 %.

Таблица 3

Производство основных видов боевой техники Германией и СССР в 1941–1944 годах[85 - В кн.: Артиллерия Германии во Второй мировой войне. СПб: Издательский дом «Нева», 2003. 64 с. С. 58–59; Беккер К. Военные дневники люфтваффе. Хроника боевых действий германских ВВС во Второй мировой войне / Пер. с англ. А.С. Цыпленкова. М.: ЗАО Центрполиграф, 2004. 540 с. С. 529; Великая Отечественная война 1941–1945: энциклопедия. С. 35, 64, 705–706; Шмелев И.П. Бронетехника Германии 1934–1945 гг.: Иллюстрированный справочник / И.П. Шмелев. М.: ООО «Издательство Астрель»: ООО «Издательство АСТ», 2003. 271 с. С. 145, 162, 174, 208.]

П р и м е ч а н и е: * за период с июля по декабрь 1941 года.

Как видно, при относительном недостатке, по сравнению с Германией (с учетом ее союзников и оккупированных стран), всех важнейших видов сырья, за исключением нефтепродуктов, а также при меньшем потенциале трудовых ресурсов, в СССР производилось больше основной военной продукции, чем в Германии. В особенности большое отставание Германии имело место в области среднегодового производства артиллерийских орудий и минометов. При этом преимущество над СССР по количеству ежегодно производимых Германией средств транспорта не имело существенного значения в связи со значительными поставками данного вида продукции из Великобритании и США. Так, за время войны в действующую советскую армию поступило от союзников свыше 240 тысяч единиц автотранспорта, что превышало объем четырехлетнего производства советской промышленности и позволило перевести советские автомобилестроительные заводы на производство легких танков (к июню 1943 года только из США было уже получено 17 тысяч легких вседорожных армейских автомобилей и 90 тысяч грузовых автомашин)[86 - В кн.: Курская битва. Решающий поворотный пункт Второй мировой войны / Д. Гланц, Дж. Хауз; пер. с англ. Н.П. Григорьева. М.: Астрель: АСТ, 2007. 508, [4] с. С. 50; Россия и СССР в войнах XX века. С. 471, 480.]. По ходу войны превосходство СССР по выпуску военной продукции в целом только возрастало, причем советская промышленность превзошла германскую не только по количеству, но и по качеству многих образцов вооружения и боевой техники. Как отмечают Г. Колтунов и Б. Соловьев, если в СССР военное производство возросло в 1943 году по сравнению с довоенным уровнем в 4,3 раза, то в фашистской Германии только в 2,3 раза, хотя она больше производила металла, угля и электроэнергии[87 - Колтунов Г.А., Соловьев Курская битва. С. 16.].

Отсюда следует вывод, что советская военно-экономическая система оказалась гораздо более эффективной по сравнению с германской. Прежде всего, это было достигнуто благодаря милитаризации экономики, которую советское политическое руководство осуществляло начиная с 1929–1930 годов, проводя политику так называемых «коллективизации» и «индустриализации». СССР, в отличие от Германии, более длительно и целенаправленно готовился к ведению полномасштабной войны за установление своей гегемонии в Европе. Поэтому даже в 1940 году доля военной продукции в общем объеме производства была здесь в 1,7 раза выше, чем в Германии, которая, в отличие от СССР, уже активно участвовала во Второй мировой войне (см. таблицу 4). По советским данным, к лету 1941 года производственные мощности советской авиационной и танковой промышленности в 1,5 раза превышали мощности авиастроения и танкостроения Германии[88 - В кн.: Тыл Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне. С. 16.].

Как показывает приведенная информация, по доле военной продукции Германия приблизилась к СССР только в 1944 году, когда производство Германией боевой техники увеличилось в среднем в 4–5 раз по сравнению с началом войны на Востоке (по советским данным[89 - Великая Отечественная война 1941–1945: энциклопедия. М.: Сов. энциклопедия, 1985. 832 с. С. 815.], военное производство Германии достигло наивысшего уровня в середине 1944 года, когда его объем в пять раз превышал объем производства в начале 1941 года). Однако, во-первых, за исключением авиации достигнутый уровень все равно оказался приблизительно в 1,5 раза ниже уровня военного производства противника. Во-вторых, в 1944 году было поздно исправлять положение на Восточном фронте за счет увеличения производства боевой техники, потому что германская армия уже понесла невосполнимые потери в людях и испытывала непреодолимые затруднения с производством горючего и его доставкой на театр военных действий.

Как отмечают советские исследования[90 - В кн.: Тыл Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне. С. 501.], специфика капиталистической экономики и общественно-политического строя Германии привели к тому, что, имея в 3–4 раза меньше стали и в 3–3,5 раза меньше угля, экономика СССР за время войны произвела почти в 2 раза больше боевой техники и вооружения, чем экономика фашистской Германии вместе с союзниками, причем СССР использовал 8–11 миллионов тонн годового производства металла более эффективно, чем использовались 32 миллиона тонн, производимых в Германии. Вследствие этого в 1943 году германские войска уже находились на «голодном пайке» по горючему и периодически испытывали дефицит боеприпасов и вооружения.

С точки зрения штаба ВВС Великобритании[91 - Подлинная история люфтваффе. Взлет и падение детища Геринга / Пер. с англ. П. Смирнова. М.: Яуза, Эксмо, 2006. 608 с. С. 38–39.] основным фактором, препятствовавшим росту немецкой военной промышленности, оставалась нехватка кадров квалифицированных рабочих. В действительности в СССР существовала аналогичная проблема, что не помешало наращиванию военного потенциала этой страны. Длительный период милитаризации экономики позволил советскому политическому режиму наладить систему более оптимального использования всех видов ресурсов в интересах выпуска военной продукции, чем это удалось сделать в Германии. Например, в 1941–1944 годах в промышленности СССР было занято в 1,2–1,4 раза меньше человек, чем в промышленном производстве Германии (см. таблицу 5). Однако даже в 1943 году около 6 миллионов промышленных рабочих и служащих в Германии все еще были заняты на производстве товаров народного потребления[92 - Кросс Р. Операция «Цитадель» / Пер. с англ. А. Марченко. Смоленск: Русич, 2006. 352 с. С. 35.] (по советским данным[93 - В кн.: Тыл Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне. С. 504.], в 1943 году в сфере военного производства в Германии было занято около 61 % всех промышленных рабочих, а в США – 67 %).

Таблица 4

Доля военной продукции в общем объеме валовой продукции Германии и СССР[94 - Керль Г. Военная экономика и военная промышленность / К. Типпельскирх, А. Кессельринг, Г. Гудериан и др. Итоги Второй мировой войны. Выводы побежденных. СПб.: ООО «Издательство Полигон»; М.: ООО «Фирма «Издательство ACT», 1998. 634 с. С. 364; Великая Отечественная война 1941–1945: энциклопедия. С. 807, 810.]

Таблица 5

Использование трудовых ресурсов в Германии и СССР в период 1940–1945 годов[95 - В кн.: Мюллер-Гиллебранд Б. Указ. соч. С. 702; Советский Союз в годы Великой Отечественной войны 1941–1945. Указ. соч. С. 257, 404, 567, 704; Тыл Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне. Указ. соч. С. 99, 106.]

П р и м е ч а н и е:

* учитывая иностранную рабочую силу и военнопленных.

За время с 1940 по 1943 год товарооборот розничной торговли, отражающий снабжение населения предметами широкого потребления, сократился в Германии всего на 13 %, с 37,8 до 33 миллиардов марок, тогда как в СССР за аналогичный период он уменьшился на 52 %, со 175,1 до 84 миллиардов рублей (в сопоставимых ценах)[96 - Керль Г. Указ. соч. С. 377; Советский Союз в годы Великой Отечественной войны 1941–1945. Указ. соч. С. 556.]. Это показывает, в насколько большей степени ухудшился уровень жизни населения СССР по сравнению с Германией, в связи с двукратным увеличением объемов советского военного производства. Добровольные и обязательные платежи населения СССР в годы войны составили 26 % всех доходов государственного бюджета, причем налоги и сборы возросли с 5 до 13 % дохода бюджета (за счет введения так называемого «военного налога»), поступления от обязательных государственных займов превысили весь их довоенный объем, а денежные компенсации вместо неиспользованных отпусков работники обязаны были оставлять в бюджете в виде долгосрочных вкладов, помимо периодических «добровольных» пожертвований и взносов в фонд обороны и фонд Красной армии из заработной платы[97 - В кн.: Тыл Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне. Указ. соч. С. 339–340.]. Таким образом, милитаризация советской экономики и рост эффективности военного производства обеспечивались, прежде всего, за счет увеличения налогообложения населения, а также снижения объемов производства и качества продукции народного потребления, что прямо вело к обнищанию советских граждан.

Другим важным фактором, хотя и внеэкономическим, являлось применение жесточайших методов государственного принуждения населения к обязательному и плохо оплачиваемому труду. Усиление эксплуатации населения со стороны правящей советской политической элиты наглядно демонстрирует Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 года «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений». Фактически данный указ нормативно закрепил рабский труд без выходных дней, за самовольный уход с работы была установлена уголовная ответственность. Ровно через год – 26 июня 1941 года – был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР «О режиме рабочего времени рабочих и служащих в военное время», по которому отменялись отпуска, а хозяйственные руководители получили право вводить обязательные сверхурочные работы продолжительностью от 1 до 3 часов в день[98 - В кн.: Советский Союз в годы Великой Отечественной войны. Указ. соч. С. 90.]. В целях дополнительного закрепления рабочей силы 26 декабря 1941 года был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об ответственности рабочих и служащих предприятий военной промышленности за самовольный уход с предприятий», в соответствии с которым все трудящиеся, занятые на предприятиях военной промышленности, а также обслуживающих ее отраслей, считались мобилизованными на период войны и самовольный уход с этих предприятий рассматривался как дезертирство[99 - Великая Отечественная война 1941–1945: энциклопедия. С. 806.].

При этом одним из крупных источников дополнительных трудовых ресурсов для коммунистического режима явилось население, ранее не занятое в общественном производстве, – женщины и подростки. Так, в 1940 году женщины составляли 41 % всех рабочих и служащих, в 1942 году – 53,4 %, а в 1944 году – 57,4 % (следовательно, их насчитывалось свыше 15,5 миллиона человек. – П.Б.); в сельском хозяйстве на долю женщин в 1944–1945 годах приходилось 55,5 % всех выработанных трудодней; к началу 1945 года удельный вес подростков в возрасте от 14 до 17 лет, занятых в промышленности, строительстве и на транспорте, составлял 10,5 % от общего числа работающих[100 - Советский Союз в годы Великой Отечественной войны. С. 566, 570; Тыл Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне. С. 23.].

Для сравнения: в Германии в 1939 году количество женщин, занятых в хозяйстве, составляло 14,5 миллиона человек (?37 %), хотя в дальнейшем оно незначительно увеличилось в связи с привлечением иностранных трудовых ресурсов: в мае 1940 года среди иностранных рабочих было 200 тысяч женщин, а в мае 1941 года – уже 400 тысяч, тогда как число трудившихся немецких женщин к этому времени уменьшилось до 14,2 миллиона человек[101 - В кн.: Мировые войны ХХ века: В 4 кн. Кн. 3. С. 359–361; Мюллер-Гиллебранд Б. Указ. соч. С. 701.].

Таким образом, изложенное показывает, что военная экономика нацистской Германии оказалась в целом менее эффективной, чем советская социалистическая экономика, ориентированная на военные нужды. Исторический опыт свидетельствует, что максимально централизованная система управления, основанная на жестком принуждении насильственными методами, гораздо эффективнее в условиях кризиса, чем относительно децентрализованная и более либеральная. С другой стороны, отсюда очевиден ответ на вопрос: какая политическая система являлась более отвечающей социальным интересам своего народа – советская коммунистическая или германская национал-социалистическая? По мнению участника войны генерала Фридриха Меллентина (Friedrich Mellenthin)[102 - Меллентин Ф.В. Танковые сражения. Боевое применение танков во Второй мировой войне. СПб.: Полигон, 1998. 448 с. С. 356–357.], одним из главных преимуществ России в войне является ее способность выдержать огромные разрушения и кровопролитные бои, а также возможность предъявить необыкновенно тяжелые требования к населению и действующей армии.

Соответственно, начальник штаба Верховного командования сухопутных войск Германии (далее – Генеральный штаб сухопутных войск)[103 - Obercommando des Heeres (ОКН) осуществляло управление войсками на Восточном театре военных действий. (Примеч. авт.)] Франц Гальдер (Franz Ghalder) уже в августе 1941 года зафиксировал в своих заметках[104 - Гальдер Ф. От Бреста до Сталинграда: Военный дневник. Ежедневные записи начальника Генерального штаба сухопутных войск 1941–1942 гг. / Пер. с нем. Смоленск: Русич, 2001. 656 с. С. 234, 464, 468.], что общая обстановка все яснее показывает недооценку военным руководством Германии хозяйственного и организационного потенциала СССР, а также его чисто военных возможностей: «И даже если мы разобьем дюжину таких дивизий, русские сформируют новую дюжину». В ноябре 1941 года начальник вооружений сухопутных сил и командующий армией резерва генерал Фридрих Фромм (Friedrich Fromm) докладывал Гальдеру, что количество людских резервов Германии и возможность обеспечения ее вооруженных сил материальными средствами требуют немедленного перемирия с СССР, поскольку в апреле 1942 года некомплект на Восточном фронте составит 180 тысяч солдат. Соответственно, в том же ноябре Гальдер констатировал, что колоссальные размеры территории и неистощимость людских ресурсов СССР вообще не позволяют гарантировать полного поражения этой страны, поэтому война смещается из плоскости военных успехов в плоскость способности выстоять в моральном и экономическом отношении, а главной задачей становится нанести противнику максимальный ущерб возможными средствами.

Военные специалисты, начиная с Карла Клаузевица, отмечали, что переход к массовым армиям позволил государству шире использовать для ведения войны возможности управляемого им народа, поэтому существенно изменилось понятие тыла, которым, по существу, теперь становилась вся страна, за исключением фронтовой полосы. Благодаря этому армии приобрели большую живучесть, и, даже потерпев сокрушительные поражения, при наличии крепкого тыла, образованного психологически сплоченным и морально устойчивым народом, а также времени и пространства, они могли восстанавливать свою боеспособность, одновременно приобретая боевой опыт.

Стратегия молниеносной войны, или блицкрига (нем. Blitzkrieg), разработанная германскими военными специалистами вследствие поражения в Первой мировой войне, предусматривала именно необходимость исключить тыл из военного противоборства либо, по крайней мере, существенно ограничить для противника возможности использования своего тыла. Стратегия предусматривала проведение серии взаимосвязанных краткосрочных операций, в основном на окружение крупных группировок неприятельских войск, что обеспечивало поражение вражеских вооруженных сил опережающими темпами, по сравнению с их восполнением и реорганизацией за счет ресурсов тыла и развертыванием в следующем стратегическом эшелоне. Тактическим средством реализации данной стратегии являлся комплекс методов и приемов ведения наступательных действий силами мотомеханизированных соединений, включавших танки, моторизованную пехоту, артиллерию на механической тяге, подвижные разведывательные, саперные, инженерно-технические части и подразделения связи, что позволяло непрерывно развивать наступление в оперативной глубине расположения войск противника. Соответственно, тактика блицкрига заключалась в прорыве обороны противника за счет действий ударных пехотных дивизий при поддержке авиации, с последующим входом в прорыв подвижных соединений с задачей нарушить всю систему вражеской обороны. Они должны были упредить выдвигающиеся на угрожаемый участок резервы противника, разгромить их по частям и продвинуться в оперативную глубину, чтобы овладеть ключевыми объектами и перерезать коммуникации вражеской группировки. В начале войны против СССР данная концепция ведения военных действий себя полностью оправдала, но недооценка мобилизационных возможностей советской стороны не позволила немцам добиться цели быстрого поражения и уничтожения основной массы советских вооруженных сил. Как отметил уже после войны генерал Герман Гот[105 - Гот Г., Гудериан Г. Танковые операции. «Танки – вперед!» / Пер. с нем. Смоленск: Русич, 1999. 496 с. С. 33.], разгром кадровой армии создал только предпосылку для гораздо более длительного акта разрушения военной промышленности противника.

Однако советское военное руководство не предоставило германской армии ни времени, ни реальной возможности для разрушения своей военной промышленности, поскольку оперативно пересмотрело мобилизационные планы с целью быстрого восстановления и увеличения численности вооруженных сил. Вместо создания ограниченного количества полностью укомплектованных кадровым командным составом и штатно вооруженных соединений был организован непрерывный процесс создания новых формирований, хуже оснащенных и состоящих из плохо обученных новобранцев и добровольцев под управлением офицеров запаса. В результате, если к началу войны в Красной армии насчитывалось всего 303 стрелковые, кавалерийские, моторизованные и танковые дивизии, в течение второго полугодия 1941 года была вновь сформирована 391 дивизия (для сравнения: в 1942 году – 73 соединения, в 1943 году – 26, в 1944 году – 5, в 1945 году – 2), поэтому в 1941 году на военную службу было призвано не 4,9 миллиона человек, как предполагалось до войны, а более 10 миллионов[106 - В кн.: Россия и СССР в войнах XX века. С. 422–423; Исаев А. Антисуворов. Десять мифов Второй мировой. М.: Эксмо, Яуза, 2006. 416 с. С. 33.].

Хотя вновь сформированные соединения с ограниченной боеспособностью можно только условно называть дивизиями, тем не менее их создание позволяло заблаговременно занимать войсками оборонительные рубежи, заранее готовившиеся на всех угрожаемых направлениях, задерживать продвижение германских войск и причинять им потери, вынуждая германское командование изменять оперативные планы и перегруппировывать силы, то есть терять темп и проигрывать время. Ценой за это было полное или частичное уничтожение новых соединений, что в особенности отчетливо прослеживается при рассмотрении боевого использования так называемых дивизий народного ополчения.

Дивизии народного ополчения начали создаваться с июля 1941 года, комплектовались добровольцами и лицами из числа призывного контингента в возрасте от 17 до 55 лет (в основном рабочими с предприятий Москвы и Московской области), затем переформировывались по сокращенным штатам стрелковых дивизий и получали номера стрелковых соединений Красной армии, разгромленных и уничтоженных в боях под Минском, Киевом и Уманью. Численность дивизий народного ополчения достигала 10–11 тысяч человек, командный состав представляли кадровые офицеры резерва и офицеры запаса, а вооружение зависело от наличия боевой техники. Так, 2-я дивизия народного ополчения (2-я стрелковая дивизия), которая создавалась в начале июля на основе призывного контингента и добровольцев Сталинского района города Москвы и Балашихинского района Московской области, насчитывала свыше 12 тысяч человек и была полностью укомплектована тяжелым оружием: в каждую пулеметную роту батальонов поступило по 12 станковых пулеметов, в минометную роту – по 6 легких минометов, полковые батареи получили по 4 полевых 76-мм орудия образца 1927 года, а дивизионный артиллерийский полк – 36 орудий новых образцов; 18-я дивизия народного ополчения была переформирована по штатам стрелковой дивизии сокращенного состава, также сохранив свой номер, и насчитывала более 10,5 тысячи военнослужащих, 7711 винтовок и карабинов, 453 пулемета и автомата, 28 полковых 76-мм орудий, 8 полевых 122-мм гаубиц, 14 зенитных 37-мм пушек, 18 средних 82-мм минометов и 51 легкий 50-мм миномет, 164 грузовые автомашины и 2,4 тысячи лошадей. Эти данные показывают, что дивизии народного ополчения по своей вооруженности и оснащенности не вполне отвечали стандартам кадровой стрелковой дивизии образца 1941 года (10 858 человек личного состава, 8341 винтовка и карабин, 468 пулеметов и автоматов, 36 полевых и полковых и 18 противотанковых орудий, 10 зенитных пушек, 78 минометов, 203 автомашины и 3039 лошадей)[107 - В кн.: Россия и СССР в войнах XX века. С. 427; Тыл Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне. С. 57.], в особенности по насыщению артиллерией и наличию средств транспорта (некомплект до 20 %), хотя количество личного состава в них примерно соответствовало штатной положенности. Причем 18-я дивизия народного ополчения, наряду с 1-й и 2-й дивизиями, являлась одним из наиболее хорошо вооруженных и оснащенных соединений, тогда как другие дивизии народного ополчения почти не располагали автоматическим стрелковым оружием, не имели полковой и зенитной артиллерии и не получили более сотни единиц автотранспорта и две с лишним тысячи лошадей. Тем не менее в ходе всей войны основная часть стрелковых соединений Красной армии, за исключением гвардейских, участвовала в боевых действиях, имея даже более значительный некомплект вооружения и оснащения, поскольку средняя численность личного состава в них не превышала 5–7 тысяч человек. Поэтому главной особенностью дивизий народного ополчения, определившей результаты их боевого использования, стало, во-первых, отсутствие боевой подготовки личного состава – добровольцы и мобилизованные вынуждены были участвовать в тяжелых боях после одного-двух месяцев подготовки в полевых лагерях, да еще в условиях передислокаций из одного района расположения в другой. Как известно, в Советской Армии один только курс предварительной подготовки вновь призванных военнослужащих по продолжительности составлял три месяца (так называемый «курс молодого бойца»). Во-вторых, в дивизиях народного ополчения полностью отсутствовало ядро ветеранов, то есть бойцов, уже имеющих боевой опыт. Именно такие бойцы, число которых в частях и подразделениях кадровых соединений постепенно увеличивалось по ходу войны, и обеспечивали «живучесть» дивизий, поскольку на личном примере обучали новобранцев непосредственно в боевой обстановке, за счет чего уменьшались потери в целом.

Тем не менее осенью 1941 года почти все вновь созданные дивизии ополчения были брошены в бой против хорошо подготовленного противника, причем в критической ситуации успешного развития вражеского наступления на смоленско-вяземском направлении. В результате, например, в 17-й дивизии народного ополчения после боев под Вязьмой к 18 октября 1941 года осталось 2,5 тысячи человек, а в 13-й дивизии (140-я стрелковая дивизия) из окружения под Вязьмой к 13 октября удалось выйти только нескольким группам бойцов, которые все вместе насчитывали около 900 солдат и офицеров (к 1 октября 13-я дивизия народного ополчения насчитывала около 11,6 тысячи человек личного состава, то есть потери соединения составили до 95 % добровольцев и мобилизованных военнослужащих)[108 - Звездный бульвар. 2010. № 12. С. 12.].

Двоюродный дядя автора по отцу – Искандер Смагулович Садвокасов, 1924 года рождения, уроженец Москвы, добровольно поступил на службу в Красную армию в августе 1941 года и был зачислен рядовым в 18-ю дивизию народного ополчения, сформированную на базе призывных контингентов Ленинградского района города Москвы, Красногорского, Дмитровского и Куровского районов Московской области. Среди добровольцев в дивизии было много студентов и школьников старших классов, в частности практически целый курс студентов Художественного института имени Сурикова. Первым командиром дивизии стал полковник Петр Живалев. В начале июля 1941 года дивизия выдвинулась в район города Красногорска Московской области, затем к Волоколамску, а в конце месяца соединение было включено в состав 32-й армии Резервного фронта и передислоцировано в район юго-западнее Вязьмы. В конце сентября 18-я стрелковая дивизия получила задачу передислоцироваться из-под Вязьмы во второй эшелон Резервного фронта и занять оборону на 25-километровом участке в излучине Днепра, в районе железнодорожной станции Сычевка. Однако еще на марше после выгрузки из эшелонов части дивизии были атакованы противником, понесли большие потери и в беспорядке отступили по направлению к Вязьме и Гжатску вместе с другими войсками Резервного фронта. Только в середине октября 18-я стрелковая дивизия завершила выход из окружения и сосредоточилась в районе Звенигорода, где вошла в состав вновь формируемой 16-й армии под командованием генерала Константина Рокоссовского, образовав резерв армии. К этому времени на истринском направлении немецкая 10-я танковая дивизия овладела населенными пунктами Агафидово, Козлово и Скирманово на территории Ново-Петровского (Истринского) района Московской области. Деревня Скирманово располагалась на западных скатах господствующей высоты с отметкой 260,4, поэтому германское командование превратило ее в хорошо укрепленный опорный пункт, обеспечивающий наступление на автомагистраль Волоколамск – Истра – Москва, которая уже простреливалась с высоты артиллерийским огнем. Новый командир 18-й стрелковой дивизии полковник Петр Николаевич Чернышев получил задачу вместе с 316-й стрелковой дивизией генерала Ивана Панфилова и 78-й стрелковой дивизией полковника Афанасия Белобородова овладеть Скирмановом, поэтому в течение всех последних дней октября и в начале ноября части дивизии безуспешно атаковали высоту и деревню. В дальнейшем командующий 16-й армией генерал Рокоссовский получил приказ командования Западного фронта нанести контрудар по противнику, чтобы отбросить его от магистрального шоссе, поэтому Рокоссовский принял решение произвести глубокий обход Скирманова силами специально созданной группировки в составе 18-й стрелковой дивизии, 50-й кавалерийской дивизии генерала Иссы Плиева, 1-й гвардейской танковой бригады полковника Михаила Катукова, при поддержке одного пушечного и трех истребительно-противотанковых артиллерийских полков, а также трех дивизионов гвардейских минометов. 12 ноября после сильной артиллерийской подготовки контрударная группировка 16-й армии перешла в атаку и 13 ноября овладела Скирмановом. Однако удерживать деревню удалось всего лишь два дня, поскольку 16 ноября Скирманово пришлось оставить в связи с новым наступлением противника на Москву.

19 ноября в ходе боев в районе Скирманова Искандер Садвокасов пропал без вести, как и многие другие семнадцатилетние добровольцы и восемнадцатилетние военнообязанные, служившие в 18-й стрелковой дивизии, его судьба так и не была установлена. В общем, находясь на фронте с сентября по декабрь 1941 года, 18-я дивизия понесла тяжелые потери, сменила командира, была выведена в резерв и к январю 1942 года переформирована в 11-ю гвардейскую стрелковую дивизию, то есть совершенно новое соединение было создано вокруг уцелевшего боевого знамени, штаба и тыловых служб практически уничтоженной в боях дивизии народного ополчения (при этом полковник Чернышев, ставший командиром II-й гвардейской стрелковой дивизии, в мае 1942 года был произведен в генералы).

По нашему мнению, использование на войне почти не обученных военному делу людей, мобилизованных принудительно или добровольно поступивших в вооруженные силы из чувства долга и патриотизма, является преступлением советской военно-политической элиты, совершенным в ситуации тяжелого военного поражения, чтобы за счет народа компенсировать некомпетентность и сохранить в своих руках власть над страной (аналогичным образом в 1945 году действовало и национал-социалистическое руководство Германии, осужденное Международным трибуналом в Нюрнберге). Ответственное военно-политическое руководство было обязано отвести вновь сформированные дивизии народного ополчения в глубокий тыл для боевой подготовки личного состава и довооружения, пожертвовав не людьми, а стратегическими интересами и политическими задачами по обороне Москвы и всего столичного региона. Исторические примеры оставления Москвы противнику уже были известны, но оказалось, что политическая элита царской России все-таки была способна в некоторых случаях пожертвовать политическими амбициями ради сохранения жизни русских людей, а вот советская элита всегда предпочитала противоположный путь. Поэтому нормальной реакцией со стороны гражданского общества на такие преступные мероприятия политического режима было бы гражданское неповиновение, например в форме пассивного отказа от исполнения гражданских обязанностей, в данном случае – дезертирство.

Тем не менее, как видно, вермахт тогда проиграл борьбу против русских на Восточном фронте, когда выявилась несостоятельность стратегии блицкрига в области расчетов силы сопротивления противника и соответствующих темпов продвижения германских войск. Благодаря гибкому изменению мобилизационных планов советское руководство все-таки получило время для использования огромных возможностей своего тыла – тотальной мобилизации людских резервов и развертывания производства на базе эвакуированных промышленных предприятий. В итоге формирование новых соединений и поступление нового вооружения на фронт стали по темпам опережать их уничтожение в боях (в том же 1941 году было разгромлено и уничтожено всего 177 дивизий Красной армии[109 - В кн.: Россия и СССР в войнах XX века. С. 422.], то есть в два раза меньше, чем успели создать). Поэтому, в отличие от Западной Европы, реализация стратегии молниеносной войны при нападении на СССР обязательно должна была включать две взаимосвязанные составляющие – не только военную, но и политическую, которые дополняли бы друг друга с целью не только разгромить Красную армию (дипломатическая подготовка внезапного нападения со стороны германских вооруженных сил), но и разрушить ее тыл (политические мероприятия на оккупированной территории).

Учитывая исторический опыт, фактор пространства, общее соотношение сил и средств противников, а также вероятность войны на несколько фронтов, победа над СССР не могла быть достигнута Германией исключительно военными средствами. Начальник штаба Верховного командования вооруженных сил Германии (далее – Генеральный штаб вооруженных сил)[110 - Obercommando der Wermacht (ОКW) осуществляло управление войсками на всех театрах военных действий, кроме Восточного фронта. (Примеч. авт.)] фельдмаршал Вильгельм Кейтель (Wilhelm Keitel) уже в августе 1941 года говорил своему сыну Карлу, что победить русских обычными способами не удастся[111 - Кейтель В. Мемуары фельдмаршала. Победы и поражение вермахта. 1938–1945 гг. / Пер. с англ. П.Ю. Никишова. М.: ЗАО Центрполиграф, 2004. 351 с. С. 233.].

Высшее германское военное руководство понимало это еще до начала войны, в частности, фельдмаршал Эвальд Клейст (Ewald Kleist), находясь в плену, показал, что надежды на победу в России основывались в основном на перспективе политического переворота, который должен был произойти в результате вторжения, когда советский режим, потерпев ряд серьезных поражений, будет свергнут собственным народом[112 - Лиддел Харт Б. Битвы Третьего рейха. С. 209, 211.]. Следовательно, германские военные учитывали, что жестокая эксплуатация и обнищание вызывают недовольство населения СССР существующим политическим режимом, поэтому военные средства являются тем внешним разрушительным импульсом, который необходим для критического ослабления Советского государства, жестко укрепленного изнутри карательными органами внутренней безопасности.

Однако опыт разрушения военной силой больших, но преодолевающих серьезные внутренние противоречия государственных образований (Персидское царство, Киевская Русь, центральноамериканские государства инков и ацтеков) показал, что достижение и закрепление успеха всегда требовали как военных, так и политических мер – привлечения на свою сторону и использования в качестве союзников тех общностей, классов, групп, элементов социальной и государственной структуры, которые находились в конфронтации с правящей элитой или приобретали выгоду в ее устранении от власти. Только эти группы и элементы могли выступить в качестве аттрактора, быстро приводящего систему к полному крушению. Поэтому применение военных средств против СССР необходимо было одновременно дополнить использованием политических методов, направленных на обострение внутренних социальных противоречий, присущих феодально-рабовладельческой системе власти, выстроенной советским вождем Иосифом Сталиным (Джугашвили).

Благодаря эффективной системе пропаганды, организованной министерством доктора Йозефа Геббельса (Joseph Goebbels), в начале войны указанные противоречия, даже без использования дополнительных политических методов, привели к значительным военным успехам вермахта – по немецким данным[113 - В кн.: Дробязко С.И. Под знаменами врага. Антисоветские формирования в составе германских вооруженных сил 1941–1945 гг. М.: Эксмо, 2004. 608 с. С. 54.], к концу 1941 года только в плен было захвачено 3335 тысяч человек из числа советских военнослужащих, специальных формирований гражданских ведомств, бойцов народного ополчения, рабочих батальонов и милиции, включая мобилизованных, попавших в плен при следовании к воинским частям. Эти данные свидетельствуют о массовой сдаче русских в немецкий плен в первые месяцы боевых действий, обычно в ситуации окружения или угрозы окружения. Как отметил в своих воспоминаниях член военного совета 1-й танковой армии генерал Николай Попель[114 - Попель Н.К. Танки повернули на запад. М.: ООО «Издательство АСТ»; СПб.: Terra Fantastica, 2001. 480 с. С. 412.], в сентябре 1941 года, при охвате войск Юго-Западного фронта, их тыловые коммуникации вначале удалось перерезать лишь небольшой группе немецких танков и пехоты, однако войска уже почувствовали себя в окружении, и это вызвало панику, которая быстро привела к необратимым последствиям. Действительно, к 14 сентября 1941 года в 3-й танковой дивизии немецкого 24-го танкового корпуса, которая завершила окружение советских войск в районе Киева продвижением с севера из района Лохвицы, оставалось всего 10 боеготовых танков[115 - В кн.: Ньютон С. «Пожарник» Гитлера – фельдмаршал Модель: [пер. с англ.] / Стивен Ньютон. М.: АСТ, АСТ Москва, Хранитель, 2007. 507, [5] с. С. 178.].

Руководитель Отдела общей политики министерства по делам Востока и офицер связи этого ведомства в Генеральном штабе сухопутных войск доктор Отто Бройтигам (Otto Br?utigam) отметил, что сопротивление русских солдат будет сломлено только тогда, когда они поверят, что Германия принесет им лучшую жизнь[116 - Дробязко С.И. Указ. соч. С. 103.].

Психологическая неустойчивость советских солдат умело инспирировалась, использовалась и поддерживалась немецкими военными пропагандистами, которые, действуя в соответствии со специальными директивами Адольфа Гитлера, обеспечили распространение в частях Красной армии сотен тысяч листовок, содержащих пропуск для безопасной сдачи в плен. В это время основное идеологическое содержание германской пропаганды основывалось на тезисах о том, что Германия начала войну для защиты Европы и освобождения народов СССР от террористического режима Сталина, сговорившегося с враждебной трудящимся «жидовствующей» англо-американской буржуазией; СССР – «тюрьма народов», поэтому временное пребывание немецкой армии в России необходимо для освобождения русских от евреев, коммунистов, а также созданных ими карательных органов государственной безопасности; немецкая армия непобедима, однако ей требуется помощь в тылу со стороны русского населения; советское военное руководство бездарно и способно только посылать своих солдат на верную смерть и тому подобное[117 - Ковалев Б.Н. Нацистская оккупация и коллаборационизм в России, 1941–1944 / Б.Н. Ковалев. М.: ООО «Издательство АСТ»: ООО «Транзиткнига», 2004. 483, [13] с. С. 272–316.].

Благодаря успехам немецкой армии и пропаганды в советском тылу вначале отмечались отдельные признаки недовольства политическим режимом. Осенью 1941 года в некоторых центральных и приволжских областях России был выявлен рост антисоветских настроений среди рабочих и служащих, а также появление забастовочных настроений[118 - Шапталов Б. Испытание войной / Б. Шапталов. М.: ООО «Издательство АСТ», 2002. 381, [3] с. С. 352–353.]. Во время наступления германских войск на Москву в столице СССР стихийно развилась паника, 16 октября 1941 года были зафиксированы случаи антиправительственной пропаганды и мародерства (в стихотворении «16 октября» поэт Д. Кедрин засвидетельствовал разгром складов и магазинов: «Народ ломил на базах погреба, несли муку колхозницы босые…»[119 - Кедрин Д.Б. «Вкус узнавший всего земного…» / Сост. С.Д. Кедрина. М.: Время, 2001. 576 с. С. 130.]).

Однако «головокружение» немецкого руководства от временных военных успехов (с точки зрения штаба ВВС Великобритании[120 - Подлинная история люфтваффе. С. 119.] германские лидеры подсознательно позволили министерству пропаганды влиять на собственную оценку ситуации), а также принципиальная негибкость Гитлера в отношении национальной и экономической политики на оккупированной советской территории[121 - Ковалев Б.Н.] не разрешили немцам в полной мере воспользоваться таким важным фактором, как недовольство населения СССР деспотическими методами управления со стороны своей правящей элиты во главе со Сталиным. Немецким руководством было упущено время для использования политических методов борьбы со сталинским режимом – демонстрации населению того, что жизнь при новом «немецком порядке» станет лучше. Хотя массовый и конкретный характер немецкой военной пропаганды, подкрепляемой успехами вермахта на фронте, вначале предоставил немцам идеологическое преимущество, однако оно не было обеспечено ни развитием и совершенствованием пропагандистского воздействия, ни реальными политическими мероприятиями.

Касаясь вопросов пропаганды, эффективность германской военной пропаганды вообще существенно уменьшилась с начала войны на Восточном фронте, поскольку ее первоначальное влияние было утрачено из-за изменения обстановки и целенаправленных контрпропагандистских мероприятий советской стороны, а собственные психологические приемы воздействия в то же время не совершенствовались, ограничиваясь прежними примитивными плакатами и листовками с лозунгами: «Где комиссар – там смерть!»

Общая социально-политическая направленность германской пропаганды стала не актуальной в связи с тем, что большинство недовольных советским политическим режимом военнослужащих (социально-репрессированные лица, подвергшиеся различным «чисткам», а также члены их семей) уже успели сдаться в плен в 1941–1942 годах. Значительная их часть была уничтожена в лагерях для военнопленных, что не только ограничило возможности использования людского потенциала СССР в интересах вермахта, но и принесло непоправимый ущерб результативности германской пропаганды. К 1943 году советская сторона уже получила большой объем документированных сведений о различных преступлениях, в массовом порядке совершенных германской стороной против советских военнопленных, и эффективно использовала данную информацию в своей контрпропагандистской работе.

Кроме этого, по мере мобилизации военнообязанных из внутренних районов СССР изменилось и настроение солдатского контингента Красной армии – люди узнали, что такое война, поэтому стремились не допустить ее прихода к своему дому, чтобы их семьи не сталкивались с бомбардировками, голодом, нищетой и карательными мерами немцев против «партизан»-диверсантов из органов государственной безопасности СССР. Такие настроения только укреплялись репрессивными санкциями, которые советское военно-политическое руководство стало применять в отношении семей тех военнослужащих, которые оказались в германском плену.

Положительное значение для успеха советской пропаганды и контрпропаганды имело и возвращение к эксплуатации идей национального патриотизма наряду с интернационализмом, возрождение православной религиозности и исторических традиций русской армии.