Негативно оценочные лексемы языка советской действительности. Обозначение лиц

Представленное значение не советизированное по виду, мало того, оно, кроме пометы разг., не содержит признаков коннотации и не выглядит как оценочное. И в том и в другом отношении поэтому должно быть уточнено, поскольку в употреблении ему свойственны все эти признаки.

Алиментщик определяется в нескольких отношениях. Во-первых, как бросивший жену с детьми, а потому безответственный, легкомысленный человек, плохой отец, семьянин и некудышний муж и мужчина. Происходит, тем самым, сужение значения по сравнению с определением: не всякий, кто платит, как родственник, нетрудоспособному члену семьи, а только отец на оставленного им ребенка, детей. Во-вторых, как уклоняющийся, обычно и часто, от алиментной уплаты, скрывающийся и скрывающий от судебных органов, исполнителей и бывшей жены действительные размеры своих доходов, место работы и проживания, в связи с этим нередко часто меняющий то и другое, выдавая себя безработным, бездомным и не обеспеченным. В-третьих, как следствие, очень непривлекательный как партнер и возможный супруг для повторного брака. В-четвертых, непостоянный и ненадежный, а потому нередко часто меняющий и бросающий женщин, беременных или с детьми, многодетный отец без детей и семьи. В-пятых, тот, который отцовское воспитание, участие, чувства и все остальное необходимое детям заменил им на деньги, раз в месяц выплачиваемые, нередко к тому же и по решению суда и под наблюдением соответствующих органов. И, наконец, в-шестых, как значение собственно советизированное, связанное с предыдущими определениями и следующее из них, это тот, кто нарушает потенциально советский закон, кто уклоняется, будучи ненадежным и безответственным, морально неустойчивым и укрывающимся, скрывающим свои доходы, место работы и проживания. Из чего также следует кумулятивный потенциальностный дигрессив, но в отношении не системы (opus finitum), как в предыдущем примере, а социального множества – межличностных, правовых, трудовых и т. п. указанных выше проекций и определений субъекта.

Отщепенец: Пренебр. Человек, утративший, порвавший связь со своей общественной средой[18 - Значения даются по Большому толковому словарю русского языка.].

В советском смысле под общественной средой следует понимать советский строй и советское общество, т. е. систему, финитность (советское общество, присоединяемое к советской системе, представляет собой само собой разумеющееся, но идеологически важное дополнение). Происходит, тем самым, смещение и замещение семантических компонентов значения: не всякая и не любая общественная среда и даже, собственно, не среда, а советский строй и как его продолжение – советское общество. Порвал и утратил он эту связь обычно не прямо, открыто и сам, а вследствие того или иного антисоветского по своему характеру субъектного проявления (оцениваемого так с позиции институтива) – кумулятивный реальностный абруптив (лат. abrumpo, abruptum «отрывать, срывать», se a. «вырываться»; «внезапно прерывать, прекращать; нарушать; отделять, отрезывать; ломать, разрушать (мосты); вскрывать (вены) ’; a. dissimulationem «сбросить личину»), представляемый явно – как абруптив в отношении социального множества, в действительности, но неявно, – в отношении советской системы.

Возвращаясь к структуре определения слова, теперь с позиции возможной ее советизированности, следовало бы выделить в ней три составляющих: 1) субъектную, или собственно референтивную, обращенную к обозначаемому в реальной действительности субъекту-лицу как предмету оценки; 2) релятивную, или предикатную, называющую отношение субъекта-лица как предмета оценки, также негативно оцениваемое, к тому, что обозначается в 3) объектной, или финитной, части, имеющей отношение к представляемой в советском мировоззрении и потому реально-концептуальной действительности. Отчасти эта действительность реальна, являясь воплощением, реализацией определенных социальных идей, отчасти воображаема, оптативна, представляя собой пример подмены желательного действительным. Однако, поскольку предмет анализа составляют языковые явления, действительность концептуальная также имеет для них объективный характер.

Субъектная, или референтивная, часть семантики слова, будучи обращенной к реальной действительности, не составляет предмета интересующего нас категориального описания, который концентрируется в релятивной и потому предикатной части, с переходом ее, обращением к финитно-объектной.

Субъектная часть, называя лицо, может быть представлена в виде формулировок «тот, кто», «человек», «мужчина», «женщина», «представитель», «носитель», «обладатель», «сотрудник», «член», «один из», «работник» и т. п., а также, как, напр., при слове попутчик «о группе писателей, выходцев из непролетарской среды», т. е. репрезентивно и описательно. Помимо собственно указания на каким-либо образом определяемое лицо субъектная часть включает в себя также представление о его признаке как характеристике: «тот, кто» – такой-то, «человек», «мужчина», «женщина», «представитель» – который то-то. Субъектная часть, иными словами, является атрибутивным обозначением лица-референта.

Релятивная, или предикатная, часть содержит то представление, которое характеризует негативно оцениваемое отношение определяемого в субъектной части лица к объекту реально-концептуальной, и потому, по смыслу и по характеру своему в структуре определения, финитной части. Определяется по рассмотренным категориальным признакам именно эта часть в ее отношении к третьей.

На примере рассмотренного перед этим слова отщепенец соотношение частей можно представить следующим образом: 1) человек (тот, кто), оторвавшийся от своих, выкинутый, противопоставивший себя остальным – субъектная, референтивная часть; 2) порвавший, утративший связи с советским строем, исключивший себя из него вследствие антисоветского своего проявления – релятивная, предикатная часть; релятив уточняется как абруптив (кумулятивный, реальностный); 3) финитным объектом, объектом-целью, такого его отношения (кумулятивного абруптива) объявляется советское общество (социальное множество) и советский строй (система).

Для алиментщик: 1) мужчина, который, оставив ребенка (детей), является морально неполноценным и неустойчивым членом советского общества; 2) как таковой он может скрываться, утаивать сведения о себе, уклоняться от исполнения возложенных на него по суду финансовых обязательств – потенциальностный дигрессив кумулятива; 3) объектом такого его отношения становится общество, советский закон, потенциально все те, а в первую очередь, женщины, кому с ним придется на соответствующей почве столкнуться (брачной, семейной, финансовой, производственной, правовой).

Для слова попутчик: 1) человек (тот, кто) не уверен, колеблется, не полностью, не до конца примыкает, предпочитая быть в стороне, наблюдать, вместо того, чтобы вместе со всеми участвовать; 2) как таковой, примыкая и наблюдая, он в любой для себя подходящий и субъективно так воспринимаемый по любой причине момент, может предать, изменить, отказаться участвовать в 3) общем деле строительства социализма в СССР.

Выявленные в результате проделанного анализа особенности позволяют представить негативно оценочные лексемы, характерные для языка советской действительности, как отражения в своей коннотативно-семантической части мировоззренческой по своему характеру когнитивной системы – советской языковой картины мира. Признаки данной системы, определяя характер типично советского отношения к человеку, укладываются в парадигматику связей, имеющих, с одной стороны, общий, возможно универсальный, характер, с другой, специфическим образом насыщаемых, акцентируемых и аранжированных. Предполагаемое в дальнейшем на данной основе словарное определение выбранных для рассмотрения лексем позволит более подробно и обстоятельно представить и описать как самое основу, уточнив ее в целом ряде признаков, свойств, компонентов и их отношений, так и определяемый лексический материал. Советский язык, язык советской действительности во всех своих составляющих, будучи следствием длительного лингвосоциологического и узуального языкового и речевого эксперимента, далеко не изучен, а фактически и не рассмотрен, с этих сторон. В указанном отношении он представляет разнообразный и необъятный в своих ресурсах, в том числе исторических, периодических и эпизодических, материал для изучения соотношений политики и языка, мировоззрения, идеологии и их отражений, социальной, институтивной, манипулятивной, антиинститутивной и всякой иной оценки (будучи языком прежде всего коннотаций и номинаций). Подобное его изучение, чтобы быть полным и всесторонним, должно включать в себя как желательное, с одной стороны, системно-парадигматический и когнитивный подход. Конечная цель такого подхода видится в представлении того, что, следуя принятой в последние два десятилетия терминологии, можно было бы определить понятием советской языковой картиной мира в ее категориальных, похожих на грамматику оформления, семантических и коннотативных проекциях. С другой, описание лексикографическое – развернутое, связанное с категориальным и парадигматическим представлением, советского и советизированного лексического и фразеологического материала. Такое его описание, которое бы учитывало в первую очередь его советизированную специфику, сходную и отличную у него от материала общеязыкового. Пафос и смысл настоящей работы в подобного рода направленности и состоял.

Литература

Арутюнова Н. Д., Падучева Е. В. Истоки, проблемы и категории прагматики // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1985. Вып. 16.

Балдаев Д. С., Белко В. К., Исупов И. М. Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона. Речевой и графический портрет советской тюрьмы. М., 1992.

Большой толковый словарь русского языка. Гл. ред. С. А. Кузнецов. СПб., 2000.

Горбаневский М. В. Имя, наполненное временем // Русистика, 1992, №1.

Елистратов В. С. Словарь русского арго (материалы 1980—1990-х гг.). М., 2000.

Ермакова О. П. Семантические процессы в лексике // Русский язык конца ХХ столетия (1985—1995). М., 2000.

Ефремова Т. Ф. Толковый словарь словообразовательных единиц русского языка. М., 1996.

Ефремова Т. Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный. Т. 1—2, М., 2000.

Зализняк А. А. Грамматический словарь русского языка. Словоизменение. М., 1977.

Земская Е. А. Введение. Исходные положения исследования // Русский язык конца ХХ столетия (1985—1995). М., 2000.

Зильберт Б. А. Языковая личность и «новояз» эпохи тоталитаризма // Языковая личность и семантика. Волгоград, 1994.

Какорина Е. В. Трансформации лексической семантики и сочетаемости (на материале языка газет) // Русский язык конца ХХ столетия (1985—1995). М., 2000.

Квеселевич Д. И. Толковый словарь ненормативной лексики русского языка. М., 2003.

Клемперер В. LTI. Язык Третьего рейха. Записные книжки филолога. М., 1998.

Крысин Л. П. Социолингвистические аспекты изучения современного русского языка. М., 1989.

Купина Н. А. Тоталитарный язык: словарь и речевые реакции. Екатеринбург – Пермь, 1995.

Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Толковый словарь языка Совдепии. СПб., 1998.

Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Большой словарь русского жаргона. СПб., 2000.

Протченко И. Ф. Лексика и словообразование русского языка советский эпохи. М., 1975.

Росси Ж. Справочник по ГУЛАГу. М., 1991.

Русская грамматика. Гл. ред. Н. Ю. Шведова. М., 1980.

Словарь русского языка в четырех томах. Гл. ред. А. П. Евгеньева. М., 1981.

Толковый словарь русского языка конца ХХ в. Языковые изменения. Гл. ред. Г. Н. Скляревская. СПб., 1998.

Химик В. В. Большой словарь русской разговорной экспрессивной речи. СПб., 2004.

Шарифуллин Б. Я. О лексике и фразеологии политизированного языка // Лексика и фразеология: Новый взгляд. М., 1990.

Fillmore Ch. Types of lexical information // Studies in sintax and semantics / Ed. by F. Kiefer. Dordrecht, 1969.

Glowinski M. Nowomowa po polsku. Warszawa, 1990.

Seriot P. Analyze du discours politique soviеtique // Cultures et Sociеtеs de l’Est, 2. Paris, 1986.

Weiss D. Was ist neu am «newspeak»? Reflexionen zur Sprache der Politik in der Sowjetunion // Slavistische Linguistik 1985, M?nchen, 1986.

Zaslavsky V., Fabris M. Лексика неравенства – к проблеме развития русского языка в советский период // Revues des etudes slaves 1982, v. 54, №13.

Рекомендуемая литература

Язык в контексте советской идеологии и действительности

Бельчиков Ю. А. Из истории лексики русского языка советской эпохи. В: Русский язык в национальной школе, 1967, №1.

Будаев Э. В., Чудинов А. П. Эволюция лингвистической советологии. В: Политическая лингвистика. Екатеринбург 2007, №1 (21).

Вайс Д. Новояз как историческое явление. В: Соцреалистический канон. Ред. Х. Гюнтер, Е. Добренко. Санкт-Петербург 2000.

Вайс Д. Паразиты. Падаль. Мусор. Образ врага в советской пропаганде. В: Политическая лингвистика. Екатеринбург 2008, №1 (24).

Вайс Д. Сталинский и национал-социалистический дискурсы пропаганды: сравнение в первом приближении. В: Политическая лингвистика, Екатеринбург 2007. №3 (23).