Нерентабельные христиане. Рассказы о русской глубинке

Та же тетя Лида, узнав в этот же первый наш приезд, что мы дочку после окончания третьего класса собираемся в лагерь отправлять, решительно восстала против этого: «Ну вот еще, в лагерь! Дом купили, а сами – в лагерь. Привози ее, Ольга, после школы ко мне, а сами потом в отпуск приедете!» И ведь привезла ее супруга, хотя видела эту тетю Лиду в первый раз! И потом привозили – и никогда не жалели об этом!

Тамара, наша первая и бессменная певчая, наше солнышко, душа всех наших приходских и общедеревенских праздников, боится собак. Случилось ей как-то темным зимним вечером идти по безлюдной дороге – топить печь в больничном храме. Навстречу долговязый Лешка по прозвищу Метр идет тем же зимним вечером по своим темным делам, да и говорит: «Смотри, Тома, волки ходють!» (а у нас и правда иногда волки появляются) – и поплелся своей дорогой. А Тома и собак-то боится, а уж про волков услыхала – села в сугроб и заплакала… Недавно мы ее на пенсию провожали, она с улыбкой вспоминала: «Посидела, поплакала, а ведь надо идти топить, а то народ замерзнет на службе. Пройду немного, посижу, поплачу, дальше пойду, так и дошла». А ведь надо и домой вернуться! Вот натерпелась страху! Но служба не сорвалась!

Разве это не поразительно? И таких маленьких, но чудесных из-за своей христианской обыденности историй множество.

Главное – это любовь. Ведь она, как известно, «не ищет своего». Нужно понимать это так, что мы принимаем людей такими, какие они есть, у нас нет стремления переделать окружающих или вновь прибывших «под свою гребенку». Бывает так: появляется новый человек на приходе, а мы его сразу одергиваем: этого нельзя, того нельзя, у нас не так делают, надо вот так, чего сюда встал (или сел) – я тут стою… И сами думаем: зачем пришел, ничего не знает, не умеет, лучше бы вообще не приходил, без него спокойнее было. Образуется замкнутая «православная» секта. Мы такие вещи, когда они на первых порах появлялись, пресекали, результат – у нас такого нет, всем рады!

От личности пастыря напрямую зависит, какой станет община: или она будет замкнутой в себе, или открытой для всех.

Община маленькая, объединяет ее, конечно, взаимопомощь, чувство локтя. У кого-то трактор есть, кто-то машину может отремонтировать, кто-то пчел держит, у кого-то урожай фантастический, кто-то поросеночка зарезал, у кого-то молочко, яйца, у кого-то сыворотка противозмеиная в холодильнике лежит – поделимся, поможем, но за выращенное своими руками, за труды стараемся вознаградить друг друга. Это нормально.

У нас, например, – мы оба с матушкой в прошлом врачи – аптечка солидная, тонометр, шприцы, об этом люди знают.

Приходские праздники для детей и взрослых, не только прихожан, тоже объединяют, они у нас регулярно на Рождество и на Пасху бывают. И Дед Мороз со Снегурочкой нас не забывают! Даже когда они в отпуске! Трапезы общие бывают, но не после каждой службы.

Поездки по району бывали с концертами: в отдаленные школы, интернаты, дома престарелых. Поем, стихи читаем, фильмы хорошие показываем.

С детьми занимался рисованием, скворечники делал, мультики смотрел, купаться вместе с ними ходил, рыбачил, играл, в гостях они у нас бывали нередко.

Почему в прошедшем времени? Последнее время наша активность поубавилась: матушка больна, мы третий год боремся с онкологией. Позади несколько операций, лучевая и химиотерапия… Продолжаем лечение, это оттягивает «на себя» силы и время. На эту Пасху праздника впервые не было. Но – надеемся, что Господь даст.

Христос, конечно, важнее тем, кто со Христом. Это – малое стадо. Самая посещаемая служба – Вербное воскресенье, больше всего причастников. На Пасхальный крестный ход ночью приходят и те, кого весь год в храме не видно, в том числе и молодежь (может быть, из-за таинственности возникает романтика, но я думаю, радость Воскресения сильнее лени и желания поспать). В остальном, повторюсь, – нас малое стадо.

А тем, кто без Христа, конечно, важен обряд. Особенно точность исполнения обрядов, связанных со смертью. Почему, например, в руку покойника свечку батюшка не вложил? А если вложил по настоятельной просьбе, то почему не в левую, а в правую? Как же он «там» креститься будет! А почему у вас могилу не запечатывают? «Как это?» Объясняют: оказывается, что на могильном холмике, вминая в землю черенок лопаты, священник должен изобразить крест…

Об обрядоверии. Наш храм – Троицкий, на погосте. С Пасхи начинает народ уборку отеческих могилок. Чем блице к Троице, тем ожесточеннее рев бензиновых триммеров-кос, убираются старые надгробья, ставятся новые, лучшие, «вечные», красятся оградки, втыкаются в землю ядовито-анилиновые искусственные цветы. Во всем этом отчетливо чувствуется тщета и отсутствие веры, тем более что в храм практически никто не заходит, хотя он и открыт, и богослужение совершается… Больно на все это смотреть. К Троицкой родительской субботе этот процесс достигает апогея.

Некрополь, сиречь город мертвых, как бы оживает. Кругом празднично одетый народ. На столиках у могил, аккуратно покрытых салфетками или полотенцами, стоят бутылки, разложена разнообразная снедь-закуска. Тихие с утра, к полудню разговоры становятся громче, некоторые любители поминок уже навеселе… В храм, повторюсь, никто не заходит…

Однажды меня пригласили помолиться (для поминовения) на одну могилку. Молодые, красивые люди стояли вокруг нее. Подойдя, я внутренне оторопел: вся могила была уставлена такой разнообразной снедью, что ассортимент сделал бы честь многим магазинам. Даже не уставлена, а устлана толстым слоем. Хотя все было на тарелках, но самих тарелок из-за лежащих на них продуктов не было видно. Колбаса, ветчина, сало – разных сортов; помидоры, огурцы – свежие и консервированные, зелень, разнообразные фрукты, для которых еще был не сезон, разная сдоба, всевозможные конфеты и шоколад… Венчали этот натюрморт батарея бутылок (марочные вина, разные водки и коньяки) и – ананас. Могильного холма просто не было видно…

Все это и сейчас стоит у меня перед глазами. Священник – человек весьма беззащитный: ударят его – дать сдачи не может; обругают, оболгут – смолчать должен… Каждый пастырь получает много невидимых постороннему взгляду ран, но от вида этой «колбасно-коньячной» могилы я, молодой, неопытный священник, получил первую серьезную рану. Кажется, я все-таки нашел в себе силы сотворить молитву…

Да, деревенская жизнь суровее и жестче городской. Тем, что надеяться нам особо не на кого. Что «скорая», полиция, пожарные – далеко. Так самим надо поворачиваться – что в этом такого особенного? Надо помогать друг другу. А скажите: каково в городе без электричества? Без теплых батарей? Без горячей воды в кране? Просто без воды (помню такую аварию)? Безопасно ли оттого, что есть полиция? Вовремя ли приедет «скорая», застрявшая в пробке? Мы – люди гораздо более независимые, самостоятельные, чем горожане, и без удобств, без этих благ, если придется, проживем, были бы дрова. Счастливо проживем! Наша суровая жизнь течет с постоянной оглядкой на Небо (и в смысле погоды тоже), с надеждой на помощь Божию, с благодарностью Ему за самые простые вещи, которых в городе и не заметишь. Наша жесткая жизнь научила нас самостоятельно принимать решения, воспитала в нас чувство хозяина, а это дорогого стоит. Не каждый горожанин готов принять это, не каждый готов признаться, что он менее нас жизнеспособен и хуже справится со сложной ситуацией.

Основным отличием деревенского менталитета я считаю консервативность. Здоровую консервативность. Городской житель привык к новшествам (новый транспортный маршрут, новый способ оплаты проезда, новое эффективное лекарство, новый покрой одежды, гаджет нового поколения, новое жаргонное словечко), быстро соглашается их принять, практически не сомневаясь, что от этого жизнь станет лучше, полнее, успешнее, меньше будет проблем, больше возможностей, высвободится время. В современной реальности в этом настойчиво нам «помогает» реклама; ну и работает: «У всех уже есть, а почему до сих пор нет у меня?»

В деревне по-прежнему сохраняется настороженность к новому, и принимается оно не сразу, не все или вообще не принимается. Здесь так: «У него есть. Посмотрим, каково это: цыплят по осени считают». И еще. Многие современные наши потребности таковыми не являются, искусственно созданы и нам навязаны. В деревне это не прокатит. Это очень правильный подход, спасительный, избавляющий от многих бед.

Я благодарен Богу, что застал одну ныне покойную старицу, которая на протяжении жизни никогда не покидала пределов своей деревни – просто не было необходимости. Несмотря на это, она была мудрой, здравомыслящей, но никак не отсталой, темной и забитой. Возможно, это покажется крайностью, но еще совсем недавно – в предыдущем поколении – это было нормой.

Сохранил дверь от старого хлева (он сильно обветшал, и мы его пустили на дрова), так доски в ней – с выбранной вручную «четвертью» на врезанных вручную же шпонках! Чтобы такую сделать, надо иметь несколько специальных столярных инструментов (интересно, скажут ли вам что-нибудь названия: «отборник», «наградка»?), надо этими инструментами владеть и, наконец, надо массу времени. Гляжу на эту дверь и понимаю, какой размеренной, осмысленной была та ушедшая в прошлое жизнь… У меня уже не так: и доски простые, и три накладки на саморезах, трах-бах, быстро сделал и дальше побежал…

Та особенность, что в деревне по-прежнему с невероятной скоростью распространяются новости, сохраняется. Это при том, что телефоны далеко не у всех. Полностью доверять этим слухам не стоит: у нас тут одну бабулю так «похоронили». Кто-то ляпнул: «Померла», – и пошло. Потом оказалось: живехонька!

В деревне по-прежнему в ходу прозвища, их имеет если не треть, то как минимум четверть жителей. Спросишь: «Как там Леша Иванов поживает?» – «Какой Иванов?» – «Ну, такой-то и такой-то!» – «А! Метр! Так бы и сказал. А я и не знал, что он Иванов… Нормально поживает!»

Петя Булочка, Саша Малыш, Коля Кривой (хотя со зрением все в порядке), Галя Сало (худющая была одно время, потом поправилась, и «Сало» так и осталось), Петя Букса (буксовал), Коля Лунь, Ванька Чомбэ… Но самый шедевр – это Саша Чимбансал (сокращенно Чебик). Почему – никто мне не мог объяснить. Недавно узнал, что был такой монгольский маршал: Чойбалсан, может, здесь кроется разгадка…

Мы, приезжие (к которым я и себя отношу, несмотря на то что живу в деревне давно, и мне думается, что именно здесь моя родина, хотя родился далеко от этих мест), меняем деревню, она меняет нас. Процесс диалектический и для нас, бесспорно, весьма благодатный.

Рассуждали мы с отцом Алексием и о том, как надо говорить правду. Отец Алексий составил даже такую «памятку для обличителей и правдорубов». А что: думаю, у многих из нас есть человек, знакомство с которым большой радости не приносит. И не потому, что он, скажем, ворует или врет, наоборот – скорее им заявляемое стремление к честности и правде и вызывает отторжение. Этакая помесь мясорубки с прокурором. «Я всегда говорю правду людям в лицо – пусть знают, что они мерзавцы!» – такое любовное отношение к человеку не находит встречной любви и уважения. Вроде бы и говорит такой правдоруб, что дважды два – четыре, что черное – это черное, а белое – белое, но сам тон его, глаза, мимика заставят взрослого человека брезгливо отойти, а ребенка – испугаться. Какая уж тут правда…

С отцом Алексием говорить хорошо: голос у него добрый и тихий.

– Давайте уточним, что мы будем понимать под термином «правдорубство», и определим, что такое правда. Если мы понимаем под первым истеричное, бьющее себя в грудь желание вывести всех нехороших на чистую воду, подмечая у всех нехороших все нехорошести – и реальные, и надуманные, – то в таком случае правда – это, похоже, та Правда, о которой пел Высоцкий:

Нежная Правда по белому свету ходила,
Принарядившись для сирых блаженных калек…
…Хитрая Ложь эту Правду к себе заманила,
Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег.
И легковерная Правда спокойно уснула,
Слюни пустила и разулыбалась во сне.
Хитрая Ложь на себя одеяло стянула,
В Правду впилась и осталась довольна вполне…

Я к Богу пришел поздно, на 30-летнем рубеже. Но ответ на вопрос «в чем смысл жизни?» пытался искать многообразными способами. В этой связи мне вспомнились слова из песни «Наутилуса»: «Правда всегда одна…» Дальше там что-то про Тутанхамона было, но не важно. По сути все верно – правда, действительно, всегда одна. И она всегда излучает неизреченный свет, мир и покой. Потому что она – Христова правда.

Конечно, правдорубство – болезнь, и болезнь заразная. Оно никогда не рождает в душе тишины и покоя – ни у того, кто эту «правду» рубит, ни у того, кто ее вынужден оценивать. Значит, это не от Бога. «Правда» эта всегда со знаком «минус»: негативна, неконструктивна, ничего не предлагает взамен.

Духовный закон, действующий в случае распространения этой инфекции, прост: человек воздействует на окружающую его среду, на людей, с которыми общается, живет рядом. Агрессивное, не согласное с Божиим планом воздействие всегда разрушительно, и, если иммунитет ослаблен или совсем отсутствует, можно легко заразиться. Правдорубами не рождаются, ими становятся.

Все мы родом из детства. Видимо, будущим беднягам-правдорубам (давайте все-таки пожалеем их!) не хватило в детстве любви и внимания, родительских – прежде всего. Не научились они переживать чужую боль, скорбь, поэтому и не могут представить себе, даже просто задуматься, какой след оставляют в душе ближнего эти правдивые зарубки. Топором. По живому.

Если на ребенка не обращают внимания, он может по этой причине, например, разбить чашку: да, поругают, но внимание обратят! Взрослый привлекает к себе внимание вот таким вот своим «правдорубством», с одной стороны, а с другой – он готов, что к нему будут плохо относиться (опыт есть!). А почему плохо? А потому, что Я ПРАВДУ говорю, Я за ПРАВДУ страдаю, Меня за ПРАВДУ не любят! И личные местоимения в этом случае пишутся с заглавной буквы не просто так.

А сам уже не понимает, что к нечуткому, неделикатному, грубому человеку трудно относиться хорошо! «Правдоруб» – бессовестный эгоист, себялюб, живущий без Христа, без Его любви и терпения, без элементарной доброты к ближнему. Вот корень. Он может быть и не виден сразу, но со временем «дерево познается по плодам». «Правдорубство» – зло, но «правдорубов» – то жалко!

Общение в скандальной (сиречь – в злословной) форме, клевета, ложь – чья прерогатива? Правильно – врага. Все святые отцы единодушны в том, что противостоять действию вражескому (злословию, клевете, лжи) можно, и успешно можно, но никак не тем же самым злословием (ложью, клеветой), а смирением и любовью. Ах, как нам всем их не хватает! Это в политике: вы ввели санкции, мы вам ответим зеркально, тем же самым – правда, сразу повеяло духом князя мiра сего?

– При всем этом ведь и молчать иногда нельзя, согласитесь, отец Алексий. Ведь бывают просто ужасающие случаи в жизни нашей земной, борющейся Церкви. И попытки «культурно замять», не заметить вопиющие к небу случаи не будут ли провоцировать скатывание в сюсюкающее, «смиренническое» поддакивание неправде, в элементарное человекоугодие, где никакой речи о смирении не идет в принципе? Кстати, чем вредно и опасно человекоугодие – как субъектам, так и трансляторам оного?

– Молчать нельзя. Но чтобы не молчать, нужно большое христианское мужество, опыт, мудрость, спокойствие. Без этого обсуждать наболевшие вопросы и, как вы говорите, ужасающие случаи нет никакого смысла. Особенно в сети. Но пробовать надо, иначе погибнем.

А человекоугодие крайне лукавым образом уводит нас от Христа. Вспомним Ворону и Лисицу:

Уж сколько раз твердили миру,
Что лесть гнусна, вредна; но только все не впрок,
И в сердце льстец всегда отыщет уголок.

Как точно подмечено – всегда отыщет! Христолюбцы – народ прямой и правдивый, но правду не рубят, а терпят за нее, часто бывают гонимы, но не ропщут, а благодарят. Человекоугодники льстивы, соответственно – лживы и двоедушны, вплоть до предательства.

На практике я сталкиваюсь с обратным: человек не причащается годами, Евангелие в руках не держал, но он – прав. Он (или она) так мне и говорит: отец Алексий, ведь я правду говорю! Говорит, повышая голос, может и матюгом для убедительности пустить (но чаще все-таки стесняется)…

Почему же мы не живем Христом, Его Евангелием? Да нам лень это делать. Мы, может, и хотим, но лень. «Мы же не святые!» – расхожая, но негожая попытка самооправдания.

Рубя правду, любители этого занятия вольно или невольно провоцируют нас на негативное отношение к себе. Они знают, что им будут противостоять, с ними вступят в спор, а для микробов «правдорубства» это лучшая питательная среда! Нельзя поддаваться на эту провокацию. Спорить и разуверять бесполезно. Лучше с юмором соглашаться. Пример из жизни:

– Вы с нами общаться не хотите потому, что вы богатые! (Богатыми мы никогда не были, и нам, похоже, это не очень-то светит, как и большинству жителей русского села.)