Неистовый скальпель
Попытку заставить биться пересаженное сердце после коротких пауз повторили ещё несколько раз. Но добиться сокращений донорского органа не удалось.
Тело красноармейца с забинтованной грудью бережно вернули на место. Саша постоял рядом. Тяжело вздохнув, вывез аккумулятор из палатки.
Владимир задумался. Затем, отпустив помощника спать, принялся лихорадочно строчить «химическим» карандашом в толстой «амбарной» книге.
Отдохнуть и в ту ночь не случилось.
VIII
Послевоенная Москва неласково, а то и почти враждебно встречала многих вчерашних фронтовиков.
Столица ощетинилась строительными лесами, ей срочно требовались созидатели едва ли не всех профессий, но большинство вояк привыкли разрушать и успели подрастерять мирные специальности. На бывших тыловиков, ставших влиятельными бюрократами, не слишком сильное впечатление производили ордена, медали и орденские колодки, украшавшие кители и гимнастёрки демобилизованных…
«А кому теперь легко?» – утешал себя, как мог, Дементьев. Он не ныл и не жаловался на судьбу. Сегодня предстояла очередная попытка устроиться на работу. Все предыдущие почему-то закончились ничем.
Вот бы повезло на этот раз!
В гимнастёрке без погон, в галифе и сапогах, Владимир вошёл в кабинет главного врача одной из столичных больниц. На вид тот был, пожалуй, одних лет с ним, но бросалось в глаза, что военные годы прошли для него гораздо более гладко и сытно. «Упитанный товарищ. Из тех, кто дружат с физкультурой и умеют жонглировать тремя пудовыми гирями», – почему-то промелькнуло в голове.
– Здравствуйте! Я – старший лейтенант запаса военно-медицинской службы Владимир Петрович Дементьев. Звонил на прошлой неделе, и Вы назначили мне встречу на сегодняшнее утро.
– Присаживайтесь, – главврач, снисходительно кивнув, остановил на посетителе пытливый взгляд. – Да, припоминаю. Нам действительно очень нужны специалисты-практики, особенно хирурги. Ну и патологоанатомы по совместительству – Вы ведь согласитесь поработать какое-то время в морге?
Владимир кивнул.
– Правда, тут вдруг возникла одна серьёзная закавыка.
Главврач выдержал длинную паузу, почему-то сильно напрягшую Дементьева. Сокрушённо вздохнув, хозяин кабинета продолжил:
– Вчера я внимательно ознакомился с Вашим послужным списком. Причём, с подробным вариантом – Вы меня понимаете? – и обнаружил одну неприятную деталь.
В личном деле засвидетельствовано, что на фронте Вы работали много и хорошо, в нескольких госпиталях и, как говорится, прошли всю войну от звонка до звонка. Но кто-то письменно доложил куда надо, что подозревает Вас в возможном проведении хирургических опытов на трупах наших солдат и офицеров, которые были не совсем трупами…
– То есть как это – не совсем трупы?! Не понимаю.
– Ну, называя вещи своими именами, Вы якобы экспериментировали над телами ещё не скончавшихся красноармейцев. Точнее, над людьми, смерть которых официально не была зафиксирована и юридически зарегистрирована.
– И кто же, кроме военных медиков, должен был её официально фиксировать и юридически регистрировать под пулями и бомбами?! Может, судьи, юристы и адвокаты, срочно доставленные на фронт, в окопы, прямиком из Москвы?
– Не знаю, не знаю… И не хочу знать. Я в окопах не сидел. Но и не отлынивал, а, как теперь говорят, ковал великую победу в глубоком тылу. И горжусь этим.
– Какой абсурдный навет! Я же работал врачом, спасал жизни нашим героям. Сам был контужен фашистским снарядом. Разве мог поднять руку на кого-то из наших?
– Охотно готов Вам поверить. Но сначала правоту требуется доказать в соответствующих органах. Так сказать, очистить послужной список от, как Вы выразились, навета. Понимаете?
Ну а потом приходите, милости просим. Буду рад. У меня дефицит опытных специалистов.
IX
Покинув кабинет главврача, Владимир кипел от возмущения и бессильной злобы. Неужели это правда?! Кто из бывших коллег-фронтовиков оказался способен оклеветать его таким мерзким образом? Мысленно перелистав воображаемый фотоальбом с их лицами, он не смог заподозрить в подлости ни одного знакомого по прошлой жизни. И чего теперь ждать от судьбы, если эта ложь угнездилась в каком-то секретном персональном досье? Как минимум – придётся распрощаться с любимой профессией.
Дементьев с горечью размышлял об этом в автобусе, который, чихая вонючими клубами дыма, двигался натужными рывками по улице Горького в сторону Белорусского вокзала, когда раздался радостный возглас:
– Доктор, Вы ли это? Сколько лет, сколько зим, а мы с Вами ещё живы, курилки!
Владимир поправил очки и близоруко присмотрелся к немолодому майору, китель которого был усеян орденами. На самом видном месте, сверкая золотом, красовалась Звезда Героя Советского Союза.
Офицер пробрался через плотно стоявших пассажиров, крепко пожал и долго тряс руку Дементьева.
– Как же я рад Вас видеть, доктор! Как жизнь? Давайте выйдем на ближайшей остановке и хлопнем за встречу по сто грамм фронтовых. Я угощаю.
Они вошли в довоенную закусочную и успели занять места за высоким столиком. Тарелку украсило единственно доступное кулинарное блюдо – бутерброды из чёрного хлеба и селёдки.
Майор наполнил гранёные стаканы водкой.
– Жизнь прекрасна и удивительна, как метко сказал величайший из поэтов, сам проживший до обидного мало и пустивший себе пулю в висок. Она, наша жизнь, особенно расчудесна, если ты дважды вернулся с того света.
Первый раз оттуда вытащили меня Вы, доктор. Я Ваш должник по самый гроб. А второй раз, когда меня угораздило получить пулю из «шмайссера» почти точно в самое сердце – уже в Берлине, за четыре дня до капитуляции фрицев, – спас сам главный военный хирург Александр Васильевич Вишневский. Он так заинтересовался моим редкостным ранением, а скорее, выживанием, что лично сделал операцию и собственноручно меня выхаживал. И мы даже успели подружиться. Да что я всё о себе!
Давайте-ка ещё по пятьдесят грамм, и Вы расскажете, как привыкаете к мирной жизни в Москве.
– Да рассказывать-то особо нечего. Временно тружусь санитаром в районной больнице – замещаю постоянного коллегу. Снимаю комнату в коммунальной квартире на окраине. Когда не дежурю – ставлю кое-какие опыты. Правда, комнатёнка тесновата и мебели почти нет, но всё-таки собираюсь жениться.
Может, помните медсестру Лизу? Моя фронтовая подруга. С ней мне очень повезло, она переносит все тяготы, а главное – поддерживает меня морально. В общем, живу – не тужу, не хуже и не лучше других москвичей…
– Работаете медбратом? Вы?!
– Так получилось. Долго обивал пороги столичных госпиталей, больниц и клиник, а потом плюнул. Но сегодня снова попытался – и опять от ворот поворот. Всюду – отказы без объяснения причин. Видно, не вышел физиономией или фамилией. Какое-то время пришлось носильщиком на Ярославском вокзале поработать.
– Но Вы ведь хирург от бога, это знали все! Нет, дорогой товарищ доктор, с такой несправедливостью надо покончить немедленно. Ваши хождения по мукам должны прекратиться!
Я заброшу словцо Александру Васильевичу в ближайшие дни.
– Что Вы, что Вы, Юра! Не надо, прошу Вас. Неудобно беспокоить такого большого человека. Кто – он, и кто – я?!
– Это моя проблема. И решать её мне.
X
Дементьев робко переступил порог внушительного кабинета руководителя Института экспериментальной и клинической хирургии. В кресле за старинным столом, под парадным портретом Сталина, вальяжно разместился тучный пожилой, усталый человек в кителе с генеральскими погонами военно-медицинской службы.
Вот он какой, академик А. В. Вишневский собственной персоной! Владимир столько слышал о нём, а теперь предстояла беседа с глаза на глаз с великим врачом-легендой.
– Так-так, молодой человек. Значит, Вы решили посвятить себя экспериментальной медицине. Да ещё трансплантологии. А представляете ли себе, сколь трудна избранная Вами стезя? В науке она – одна из самых тяжёлых, неблагодарных и к тому же находится лишь в зачаточном состоянии.
Многие врачи у нас, да и за границей, люди с громким именем, вообще считают это занятие не только бесперспективным, но и – страшно сказать! – аморальным. Готовы ли Вы к неудачам, провалам и к нападкам многих «доброжелателей»? Вытерпеть такое могут только одержимые.
– Я с детства очень терпеливый, Александр Васильевич. У меня крестьянская закваска – родом я из донской станицы. А казаки не дрейфят, трудностей не боятся и никогда не сдаются.
– Вот это мне по душе!
Конечно, меня заинтересовали опыты на животных, которые Вы давно и настойчиво проводите. Но сегодня ещё более фантастической, чем удачная пересадка сердца собаке, представляется успешная трансплантация этого органа в комплексе с лёгкими. И чтобы животное просуществовало хотя бы несколько часов. Вот это стало бы великим достижением, прославляющим советскую медицину на весь мир!
– Наверное, пока рано говорить, но сейчас я как раз подбираюсь к такому эксперименту. В теории уже чётко всё себе представляю, на бумаге обозначил неизбежные роковые «узлы». Занимаюсь поиском их развязки…
– Прекрасно! Ну что ж, я распоряжусь устроить под лабораторию небольшое помещение и выделю помощника. Посмотрим, посмотрим… Да, пока не забыл: медицинские препараты и перевязочные материалы прошу расходовать максимально экономно, нам не всегда хватает и для пациентов. Надеюсь получать от Вас регулярные отчёты о проделанной работе, скажем, в конце каждого месяца. Зайдите к кадровикам и приступайте к делу, не теряя времени.
Желаю успеха!
XI
Утром следующего дня в кабинет Вишневского вошла взволнованная пожилая секретарша. Наклонившись к сидевшему в рабочем кресле академику, она что-то тихо сказала.
– А, незваные гости! Да ещё спозаранку. Пусть войдут. Но не забудьте предупредить, что у меня для них не больше пяти минут.
Порог осторожно переступили мужчина и женщина чиновничьего вида. Обоим – лет по сорок, не больше. Тщательно прикрыли дверь.
– Здравствуйте, глубокоуважаемый Александр Васильевич! – заискивающе улыбаясь, сказала женщина. – Руководство министерства поручило нам узнать, как идут дела в Вашем институте, не нуждается ли он в дополнительной поддержке. Учитывая важное значение вверенной Вам организации…
– Здравствуйте, здравствуйте, – небрежно прервал её хозяин кабинета, не предложив гостям сесть. – Неужели вы сподобились нанести нам столь ранний визит ради ответов лишь на эти дежурные вопросы? Да ещё не предупредив заранее. Выкладывайте, зачем пожаловали, не тяните резину, у меня скоро обход.
Чиновники смущённо переглянулись; женщина едва заметно подтолкнула своего спутника локтём. Тот, запинаясь, затараторил:
– Уважаемый Александр Васильевич, руководству стало известно, что Вы приютили у себя некоего экспериментатора в области трансплантологии, у которого репутация на прежней службе оказалась сильно подмоченной. Вряд ли такому знаменитому учреждению, как Ваше, стоит допускать в свой замечательный коллектив подобных сотрудников. К тому же сами эти его эксперименты сомнительны и скорее всего, ведут в тупик…
– Что значит – репутация подмочена?
Своими полезнейшими очень смелыми опытами и разнообразной научной работой товарищ Дементьев – вы ведь, несомненно, его имеете в виду – собственную репутацию в любом случае успел не только подсушить, но и высушить.
Если это вообще не клевета на молодого учёного.
– Но в министерстве полагают…
– Пусть служащие министерства занимаются своими бумажными делами, а мы будем заниматься своими, лечить больных. И сами решать, кого нам брать на работу, а кого увольнять.
У вас – всё? У меня нет времени на пустопорожние беседы. Благодарю за ранний визит, вы свободны.
И не забудьте передать привет товарищу министру.
XII
Первая Всесоюзная конференция по грудной хирургии собрала в Москве немало участников. Этот форум готовили как очень важное событие, ожидалось много «прорывных» докладов. Плодотворной обещала стать и дискуссия светил в этой перспективной области медицины.
Ближе к заключительной части конференции слово предоставили Владимиру Петровичу Дементьеву. Он мгновенно завладел вниманием переполненного зала: часть аудитории – врачи, студенты медицинских вузов и чиновники – прилежно конспектировала его доклад, другая недоумённо переглядывалась и перешёптывалась. Кое-где среди соседей вспыхивали споры и перепалки. Шум нарастал, в нём безнадёжно тонул глуховатый голос оратора.
Председательствующий раздражённо постучал карандашом по графину с водой.
– Тише, товарищи! Давайте проявим уважение к коллеге. Желающим выступить я готов предоставить слово, но надо соблюдать регламент.
И, обращаясь к докладчику:
– Сколько минут ещё потребуется?
– Минуту, не больше, я почти закончил. Но в заключение хотел бы показать короткую любительскую киносъёмку.
В зале погас свет, и на куцем тканевом экране появились неумело снятые, трясущиеся чёрно-белые кадры, запечатлевшие операцию по пересадке собаке донорских сердца и лёгких. Следующий фрагмент показывал, как, едва очнувшись от наркоза, животное самостоятельно встаёт, медленно, пошатываясь, бредёт к миске и жадно лакает воду.
В зале поднялся шум, послышались удивлённые возгласы.
– Вот так кино! И сколько же часов просуществовала эта собачка? – раздался громкий голос.
– Ровно двое суток, – невозмутимо ответил Дементьев. – Однако причина смерти пока не совсем ясна, я подробно изучаю биологические данные организма пост-мортем.
– А не кажется ли Вам, уважаемый коллега, что подобные опыты – это более чем странный путь для современной медицины? Ну, добьётесь продления жизни смертельно больным животным ещё на пару суток, а дальше что? – спросил начальственным басом некий явно уверенный в себе делегат конференции.
Вопрос из зала потонул в одобрительных криках и хлипких аплодисментах.
Докладчик стушевался, надолго умолк, потом забормотал что-то неразборчивое, оставаясь на трибуне.
Председательствующий с трудом смог перекричать шум:
– Слово попросил доктор Бакулев. Прошу полной тишины!
На сцену неторопливо, солидно поднялся знаменитый кардиохирург Александр Бакулев.
– Уважаемые товарищи! Я хотел бы поздравить нашего молодого коллегу с этим важным достижением. Да, услышанное, а тем более увиденное здесь на экране, убедило меня, что это несомненный крупный успех всей советской медицины и даже, если хотите, мировой хирургии в целом!
Скажу больше. Судя по всему, наш молодой коллега не просто разработал разновидность новой хирургической технологии, он заложил основу целой философии, опирающейся на законы природы.
Нам остаётся пожелать Дементьеву ни в коем случае не останавливаться на достигнутом и с удвоенной энергией продолжать удивительные опыты.
Зал замер в раздумье, а потом взорвался долгими аплодисментами.
Смущённый Владимир торопливо покинул трибуну.
XIII
Напутствие сверхавторитетного в те годы Бакулева придало Дементьеву так не хватавшей ему уверенности. В голове сразу же зароился план ещё более дерзкого эксперимента. Ранним утром, мурлыча весёлую мелодию, он привычно распахнул дверь своей лаборатории. Но вместо помощника, всегда приходившего на полчаса раньше, в крошечной прихожей его встретил кадровик.
– Добрый день, глубокоуважаемый Владимир Петрович. Хотя… какой уж там добрый!
– А что стряслось?
Кадровик немного помялся и выдавил из себя:
– Мне велели доложить Вам, что эта лаборатория закрывается. Точнее, в связи с кончиной академика Александра Васильевича Вишневского её решено перепрофилировать. А других подходящих помещений в институте, к сожалению, нет.
Но самая плохая новость – Ваша ставка ликвидируется уже с завтрашнего дня. Если бы я мог что-то для Вас сделать, то, не сомневайтесь, не пожалел бы усилий…
Однако теперь главная задача нашего института, как Вам известно, – создание методов обезболивания при хирургии сердца и лёгких, а не их пересадка. Так что ни один трансплантолог больше не потребуется.
Дементьев, успевший снять пальто лишь с одного плеча, помрачнел и задумался.
– Понятно, – вздохнув, с трудом произнёс он. – Вы тут совершенно ни при чём. Спасибо за участие. Я соберу свои пожитки сейчас же, не беспокойтесь.
Да мне и собирать-то кроме бортовых журналов нечего.
XIV
Как ни странно, работу уволенный нашёл довольно быстро, да не где-нибудь, а в Первом Московском медицинском институте имени И. М. Сеченова. Когда-то должно же было повезти!
Но радость Владимира была недолгой – вскоре директор вуза начал всячески гнобить исследователя, увидев в нём перспективного конкурента. Под разными, иногда взаимоисключающими предлогами, институтские начальники не допустили Дементьева к защите давно готовой диссертации – об экспериментальной пересадке жизненно важных органов – на соискание звания кандидата медицинских наук. Через несколько лет он был вынужден покинуть этот храм науки и устроиться в Институт скорой помощи имени Н. В. Склифосовского.
Впрочем, как гласит пословица, нет худа без добра: Владимир сумел защитить свою диссертацию на биологическом факультете МГУ. Да ещё как! В один день стал сначала кандидатом, а потом, совершенно неожиданно, и доктором биологических наук – так высоко оценил его вклад в науку учёный совет факультета. Из кандидатов через пару часов в доктора – поистине уникальный случай!
В «Склифе» Дементьев быстро зарекомендовал себя одним из ведущих сотрудников. Заниматься опытами в области трансплантологии ему не помогали, но и, к счастью, не мешали. Относились, скорее, как к забавному хобби, чудачеству, на всякий случай выделив под лабораторию пустовавшее помещение…
Вот почему приглашение из Мюнхена «глубокоуважаемому герру доктору Владимиру Дементьеву» на соответствующий международный симпозиум стало для него, а тем более – для руководства института – полной неожиданностью.
Выезд за рубеж оформляли, по тогдашним правилам, как в рай или на другую планету. Но вот все круги партийно-бюрократического ада (включая обязательное прохождение придирчивой комиссии старых большевиков в районном комитете КПСС) остались позади. Скоро можно будет воскликнуть: «Здравствуй, таинственная, притягательная и пугающая заграница! И не какая-то там Болгария („Курица – не птица, Болгария – не заграница“ – гласила в советские времена шутливая поговорка), а самая что ни на есть на-сто-ящая, да ещё – Федеративная Республика Германия».
В вестибюле мюнхенской клиники, где проходил этот крупный научно-практический форум, Владимира встретила большая афиша с надписью на немецком и английском языках: «Международный симпозиум по трансплантологии». Чуть ниже – чёрно-белая фотография улыбающегося доктора Дементьева в белой шапочке и подпись: «Среди участников – советский кудесник пересадок жизненно-важных органов животным». Ещё ниже – фото одной из его двухголовых собак.
Огромный актовый зал не смог вместить всех желающих; люди подпирали его стены и теснились в коридоре.
Председательствующий, известный немецкий хирург, объявил в микрофон:
– Уважаемые коллеги, давайте поприветствуем господина Дементьева, представителя московского Института скорой помощи имени Склифосовского. И даже попробуем предоставить ему слово. Приглашая советского доктора на наш симпозиум, мы почти не надеялись на его приезд в Мюнхен, и поэтому не включили заранее в список ораторов. Наша вина, каемся!
Открою секрет: он очень скромный человек и вчера, несмотря на мои настойчивые просьбы, наотрез отказался даже ответить на наши расспросы. И тем более не стал давать интервью никому из осаждавших его в гостинице многочисленных газетчиков. Но я надеюсь, что если мы дружно попросим коллегу сейчас выйти сюда, он согласится сказать хотя бы несколько слов о своих невероятных экспериментах, которые сделали его мировым лидером в области нашей науки!
Все встали и громко, от души зааплодировали. Молодой немец-переводчик взял Дементьева под руку и чуть ли не силой увлёк к трибуне. Владимир начал говорить, сбиваясь и запинаясь, но вскоре раскрепостился, и переводчик едва успевал за его речью.
Окончив импровизированное выступление, советский хирург под овацию спустился в зал. Его окружили иностранные коллеги. Рукопожатия, дружеское похлопывание по плечу, множество протянутых визитных карточек, блокнотов для получения автографа… Дементьев снова растерялся и робко отвечал на поздравления.
Но тут его и переводчика вежливо отвели в сторону два солидных господина.
– Переведите как можно точнее наши слова русскому учёному, – попросил один из них. – Сообщите, что мы были бы счастливы предложить ему поработать в нашей клинике – любой подходящий для него период и в любое удобное время. Предоставим в его распоряжение самую современную лабораторию Европы, хорошо обученный вспомогательный персонал, передовую медицинскую технику, любых животных для экспериментов.
Ну и, конечно, достойное жалованье – пусть он сам назовёт приемлемую для него сумму, а мы постараемся её обеспечить.
Готовы подписать контракт уже сегодня.
Внимательно выслушав переводчика, Дементьев вздохнул:
– Спасибо, уважаемые господа, за ваше заманчивое предложение.
Но у меня слишком много дел и забот дома. Не могу бросить начатое, я не привык останавливаться на полпути.
И потом, как я посмотрю в глаза трём моим двухголовым собачкам, если останусь здесь? Они наверняка очень соскучились и с нетерпением меня дожидаются. Шесть пар опечаленных долгой разлукой глаз… Только представьте!
К тому же я уже купил им кое-какие немецкие гостинцы – скоропортящиеся деликатесы, и хочу привезти их свежими.
Так что, извините, но мне пора в Москву.
XV
Это крошечное полуподвальное помещение по соседству с моргом, в одном из старинных зданий Института скорой помощи имени Склифосовского, считалось, скорее, заброшенным; его использовали крайне редко. Выложенный истёртыми, когда-то белыми кирпичами, сырой пол. Растрескавшийся мрачный серый кафель на стенах. Слабое электрическое освещение. Полноправным хозяином здесь чувствовал себя стоявший посередине длинный оцинкованный стол.
В тот день вокруг него суетились Владимир Дементьев, четыре иностранца и молодой советский переводчик. Среди гостей высоким ростом и актёрской внешностью выделялся господин, назвавшийся Кристианом Барнардом.
– Скажите им, что перед сложным и таким важным экспериментом, который продлится часов пять-шесть, по существующей у нас традиции не худо подкрепиться. Если, конечно, гости не побрезгуют обстановкой и скромной трапезой. Чем богаты – тому и рады, – улыбаясь отеческой улыбкой, обратился к переводчику Дементьев.
В операционную протиснулся внушительных габаритов санитар. Поверх белого халата на нём было синее пальто с меховым воротником, в руках – распухшая тяжёлая «авоська». Он по-хозяйски подошёл к столу, тщательно разостлал газету «Правда». Аккуратно расставил шесть бутылок кефира, положил несколько батонов и большой кусок «докторской» колбасы, завёрнутый в толстую серую бумагу. Достал из стенного шкафчика скальпель, небрежно вытер его тканевой салфеткой и принялся нарезать белый хлеб и колбасу.
– Угощайтесь! – пригласил хирург.
Он извлёк из-под стола гранёные стаканы, которые вместе с медбратом ловко наполнил кефиром.
Все дружно чокнулись за успех предстоящего опыта. С аппетитом выпили кефир и «закусили» бутербродами.
Дементьев велел переводчику:
– Расспросите мистера Барнарда, как ему всё-таки удалось проникнуть в Москву, а затем и сюда, к нам?
Переводчик коротко побеседовал с Кристианом и поведал:
– Когда ему отказали в советской визе – ведь у нас нет дипломатических отношений с Южно-Африканской Республикой, – он пошёл на хитрость: запросил визу в Лондоне. И как любой желающий, по туристической путёвке прибыл к нам с группой попутчиков, пожилых англичан.
А найти лабораторию, по его словам, оказалось нетрудно, ведь на Западе гремит слава о Вас и Ваших двухголовых собаках. Там всё ещё смакуют сообщение о том, как слабонервный русский фоторепортёр грохнулся в обморок, впервые увидев такое животное… В британском посольстве в Москве господину Барнарду дали адрес «Склифосовского». Он взял такси – и сюда. В клинике пристроился к этим трём стажёрам из Восточной Германии и явился к Вам.
– Ну и ну, смелость не только города, но и лаборатории берёт! А не рискует ли наш подпольный гость, чего недоброго?
– Я задал ему примерно такой же вопрос. Он отмахнулся в том духе, что игра стоит свеч. Мол, за пару дней он так многому у Вас наверняка научится, что можно будет и пострадать в случае чего.
Да, и ещё он поинтересовался – не навредит ли Вам своей молниеносной стажировкой.