Страшная граница 2000. Вторая часть

Тебиб улыбнулся и утвердительно качнул седой головой:

– Это из той же колоды, что лечение снежным инеем! Говорили тебе, как лечат пендинскую язву?

– Пендинку? – переспросил я, поднося к лампе кисть левой руки. – Вот смотрите. Видите, ямка от пендинки? Память о субтропиках Атрека! Аякчи, то есть москиты, покусали. А гнить рука начала в родной станице, куда я как раз приехал в отпуск. Докторша ничего не поняла. Никогда в жизни такое воспаление не видела. Вылечил эту язву только в Атреке, когда вернулся туда. Доктор посмотрел и снисходительно махнул рукой. Мол, ерунда. Пендинка. Надо дождаться осенних холодов, собрать выпавший иней. Хорошенько потереть язву. И всё как рукой снимет. Другого метода нет. А если осени ждать не хочешь, то выпей таблетку ампициллина. А вторую разотри в порошок и присыпь язву. Всё и пройдёт!

Тебиб выслушал меня и подтвердил, что некоторые методы народной медицины туркмен очень похожи на колдовство. Но реально работают!

– В моё время в посёлке было много русских. А сейчас кто-нибудь остался? Или развал СССР всех выгнал?

Почесав затылок, я вздохнул:

– Из русских в 1990 году там была одна украинская бабуля-ветеран Отечественной войны, да немец со своей женой.

– Бабуля – это Женечка Горбенко! – обрадовался тебиб. – Муж её служил старшиной на погранзаставе. Мы дружили семьями!

Тебиб заварил новую порцию душистого травяного чая, и мы продолжили воспоминания о милом сердцу добросердечном Туркестане. И говорили так до самого утра.

глава 6

Где моя Родина?

До Элисты, столицы пустынной Калмыкии, нас подбросил пыльный «Пазик». А дальше мы ехали в комфорте на двухэтажном новом автобусе.

Василий, глядя в окно, дивился бескрайности калмыцкой пустыни и хвалил наши родные поволжские степи. И повторял:

– Родина! Скоро Родина!

На меня этот торжествующий речитатив наводил грусть-тоску. Потому-то мне страшно захотелось спать.

Сон, внушаемый словами о родине, вызвал крайне неприятные воспоминания. О печальном житие в детском доме.

Давно это было, в благословенно-застойные советские времена.

На лето детдом закрывали, и отец забирал меня в свою станицу Березовскую.

В связи с отсутствием асфальта транспорт туда не ходил.

Посему старый жаркий дребезжащий «Пазик» выплёвывал станичников на трассе возле хутора Плотников.

И топали мы пыльным просёлком километров пять.

И весь этот путь отец восторгался:

– Родина! Милая Родина!

И повторял это, пока маршировали до реки Медведицы.

Здесь, у дрянного, похожего на кучу дров, моста, отец начинал петь. Пел он, надо признать, очень хорошо. Песня была душевная, сочиненная лично им:

– Ой ты, речка-речка, реченька Медведица,

Синеокая красавица моя.

Мне сияние твоё повсюду светится,

И зовёт-зовёт в родимые края!

Поглядев на мою кислую физиономию, отец разочарованно спрашивал:

– Чё скисший? Где восторг? Это же Родина!

Вопрос этот, о чьей-то Родине, я прослушивал ежегодно.

Ежегодно и задумывался:

«Родина? Чья именно Родина? Моя?»

И где она, моя милая Родина?

Может, в далекой Сибири, в Иркутске, где меня соизволили родить?

Но какая это Родина, ежли Иркутск я никогда не видел. Отец и мать уехали оттуда, когда я был совсем ещё грудным.

Может, майн Фатерланд – Дон и станица Берёзовская, куда меня привозят каждый год на летние каникулы к дедушке и бабушке?

Сюда, в родовое гнездо Ильиных, мой отец привёз меня совсем грудным. Однако пребывание мое оказалось таким же мизерным, как солдатский отпуск.

Дело в том, что мама моя шибко не понравилась свекрови. А посему вынуждена была уехать в соседнюю станицу Островскую. Там предложили работу и служебную мизерную квартирку.

Так где же моя Родина? В какой из двух станиц, разделённых полынными степями рубежом в сорок длинных вёрст?

Впрочем, станицу Островскую тоже нельзя назвать моей милой родиной. Ведь хлопал я наивными детскими глазками здесь совсем недолго.

Родители, имея несварение характеров, развелись.

Диспозиция сил оказалась такой: я достался маме, мой старший брат Роман – отцу.

Рома жил в Березовской у деда с бабкой. Я – в Островской.

Характеры у нас были совсем разные. Например, брат, в отличие от меня, не имел склонности к «самоходам».

Несмотря на свои три годика, я жаждал свободы и самостийности.

Мама уходила на работу, оставляя меня скучать одного. И что я, неразумное дитё?

Вот один только пример. Каким-то чудом открыв дверь в неизведанный страшный мир великанов, я решил его изведать.

Долго кружила меня нелёгкая по узким улочкам станицы. И остановила только тогда, когда поставила перед страшным лицом костлявой смерти.