Кваздапил. История одной любви. Начало

Глава 15

– Еще одно такое приключение, и мне потребуется краска от седины, – сказал я, как только дом с веселой квартирой остался позади.

До тех пор мы молчали. Пульс по-прежнему напоминал работу отбойного молотка, в одной руке были вещи, вторая поддерживала спутницу, которая все время норовила споткнуться или за что-нибудь зацепиться. Ее мысли и чувства тоже находились не здесь.

Что-то часто я стал гулять по ночам. И всегда ведь получается по делу. Откуда у меня взялись дела по ночам? Раньше их почему-то не было.

В столь поздний час обычные прохожие встречались редко и, большей частью, обходили нас стороной, а от необычных, вроде пьяных на кураже и незаконопослушных, судьба хранила. Но назвать улицы безлюдными было бы неверно. Собственно, ночь в большом городе – это не ночь в прямом смысле. Большой город, к которому я относил наш областной центр, не спит ни днем, ни ночью. Дорожники при свете фар чинили прореженный за зиму асфальт, молодежь спешила в клубы или из клубов, гуляли влюбленные, возвращались с работы или из гостей компании и отдельные личности всех видов и характеристик. Уличные фонари показывали дорогу и зорко следили, чтобы с ночными работниками и гуляками ничего не случилось. И все же, по сравнению с днем людей было меньше в разы. Накрывшая город тьма ограничивала видимость, визуально это уменьшало количество странствующих в ночи до считанных единиц.

Двумя такими единицами, сведенными обстоятельствами, были мы с Мадиной. Впрочем, для окружающих, если бы кто-то всмотрелся, она оставалась копией американской актрисы – яркой блондинкой в туфлях на высоком каблуке, опасно короткой юбке и легкой куртке, из-под которой виднелась неприлично прозрачная блузка. И только мне, шедшему рядом, было заметно, что лицо и волосы ненастоящие, а блузка и юбка прилипли к телу, так как надеты поверх выжатого, но оставшегося влажным белья.

Вместе с многоэтажками на границе микрорайона кончились и фонари. В районе старой застройки чередовались заброшенные здания, деревянные дома и темные ряды гаражей. Выбрав удаленный от света проулок, Мадина оглянулась по сторонам и юркнула в темноту.

– Ты куда? – Я хвостиком последовал за ней.

Если в ответ раздастся «В туалет», то я буду не только выглядеть, но и чувствовать себя полным придурком. А еще на долгое время останусь поводом для насмешек. Уж кому, как не мне, знать, как прилипают прозвища.

Нет, пронесло, Мадина всего лишь решила привести себя в порядок. Первым делом она освободилась от маски.

– Мерзость. – Резина с париком полетели в пакет. – Лицо сопрело.

– Сопрело – не беда, а что с ним было бы, если б твой брат…

– Не надо, меня до сих пор трясет. Подержи.

Мне в руки упала снятая курточка.

Еще раз удостоверившись, что поблизости никого нет, Мадина содрала с себя все, вплоть до последнего. Меня в понятие «кто-то посторонний, кого следует опасаться или стесняться», спутница не вносила. Вроде бы приятно, а с другой стороны – обидно. Словно не мужчина. Хотя… Вызывающие позы и соблазнительные движения – для кого они, если не для меня? Стриптиз для единственного зрителя, если называть все своими именами.

Вслед за маской в пакет отправилась расстегнутая и стянутая с рук блузка, спущена через ноги узкая юбка, расстегнут лифчик…

В глаза бросилась родинка. Половина сегодняшних бед – из-за нее. Не будь у Мадины злополучной, приковывавшей взор, бесовской родинки, и Гаруну не пришло бы в голову олицетворять с прячущей глаза блондинкой родную сестру. И лучше бы мои сокомнатники любовались остроносой грудью без примет, чем сочными складочками под золотым пушком.

А вот, кстати, и он, тщательно ухоженный, подготовленный к возможным приключениям. Здрасьте вам еще раз. Как поживаете? Что-что? Желаете поздороваться за руку? Нет уж, увольте, мои руки из-за вас едва с чужими лицами не познакомились, а зубы и нос – с посторонними кулаками. Можете кривляться, можете отворачиваться, пока хозяйка запихивает в пакет ваш намордник, но мне вы интересны не более как с эстетической точки зрения. Каким бы вы ни были, внешне вы симпатичны и притягательны, но сегодня не ваш день. Да-да, я уверен. Уверен, говорю. У-ве-рен. Согласен, звучит крайне неуверенно и абсолютно неубедительно, и тем не менее повторяю: я уверен. Если нужно подтверждение, то вот возьму и отвернусь. А-а, испугались, не хотите, чтобы я отворачивался? Честно говоря, и я не хочу, но если вы меня вынудите, у меня хватит сил это сделать. Во всяком случае, я надеюсь на это.

Пока я разбирался в своих ощущениях, пакет с использованными вещами на время был поставлен на землю, из сумки извлечены смятое платье до пят и белье намного более ханжеского вида, чем снятое. Новые вещи на миг замерли в руках Мадины, она выпрямилась. В моем взгляде, что ли, несмотря на темноту, что-то заметила, или женская интуиция сработала?

– Созрел? – Мадина указала на свое тело, затем на меня.

В темноте – он и она, они одни, она обнажена и хочет его. Казалось бы – что тут думать?

Именно, что лишь казалось. Мудрость предков говорит: когда кажется – креститься надо.

– Созрел. Чтобы кое-что понять. Дружба дороже любых приключений. Больше не обращайся с такими предложениями.

Сказать такое вслух оказалось сложно, но я справился.

На душе полегчало.

– А с какими обращаться?

– Помочь или спасти, остальное – не ко мне.

Пожав плечами, Мадина змеей скользнула в расправившееся вниз по фигуре платье.

Я смотрел, как она одевается. Она делала это для меня. Еще одно шоу. Последнее. В него вкладывались все силы. Насколько я понял, Мадина не умела проигрывать. Не в том смысле, что это ее расстраивало, вовсе нет. Она просто не смирялась с поражением, билась до конца, даже когда не оставалось ни единого шанса.

– Застегни. – Она повернулась ко мне спиной.

Вот это я с превеликим удовольствием. Пусть на душе кошки скребли и гадили, но пойти наперекор совести я не мог. И так чуть не сломался совсем недавно. Чем это могло кончиться?

Все же, совесть нам дана не в нагрузку к самодостаточному комплекту из всего прочего. Обычно она только мешает, но иногда человека спасает именно совесть. А если говорить не про тело, а про душу, то и говорить, собственно, не о чем.

Под платьем у Мадины не было ни трусиков, ни лифчика, это бросалось в глаза. Интересно, что скажет Хадя по поводу вида вернувшейся среди ночи сестры.

Я кивнул на выпирающие соски:

– Как на это Хадя отреагирует?

– Мне важно, чтобы ты реагировал.

Не сдается, паршивка, борется до последнего. Бойца я в ней уважал. Женщину – нет.

Удивительно. Была бы Мадина из другой семьи или, например, не знал бы я, из какой она семьи, и все было бы по-другому. Я бы не артачился, а отбиваться от излишней назойливости пришлось бы партнерше. И между нами, наверняка, уже все произошло бы. И не раз.

Но я знал семью Мадины, знал ее брата и сестру. Это меняло все.

Молния вжикнула, Мадина выждала несколько секунд, словно еще на что-то надеялась, и обернулась.

– Готова? – Я отступил на шаг.

– Готова.

– Пойдем?

– Пойдем.

Я никогда не думал, что лаконичность так радует. Не разговор, а сказка. Это, конечно, по сравнению с прежними разговорами.

Мадина взяла меня под руку, размеренным шагом мы двинулись в сторону ее дома.

– Кстати, по поводу «обращаться с предложениями помочь или спасти». – Мадина сделала голос мягче, в нем пробилась бархатная хрипотца. – Сегодня ты помог и спас. Значит, обращение было по адресу.

– Не играй словами. Все, что касается приключений, отныне – не ко мне.

– А если что, ты по дружбе поможешь мне с алиби, если я найду приключения в другом месте?

– Мадина!

– А что? Здесь сразу и помощь, и спасение, все как ты сказал.

Я отбросил ее руку и пошел рядом на расстоянии в полметра.

Мадина вновь схватила меня под локоть, о плечо потерлась ее ластящаяся голова:

– Шучу, непонятно, что ли? Какой ты суровый.

Ночной город тихо гудел, как успокаивавшийся улей, пчелки готовились к новому рабочему дню. Бедовая спутница держала меня под руку, но в освещенных местах и вдоль тротуаров, где нас могли увидеть, отходила на достаточное расстояние, чтобы у возможных свидетелей не закралось мыслей даже о нашей дружбе, не говоря о большем.

В одном из тенистых переходов Мадина поделилась:

– Во время танца Гарун шептал мне, что если хочу сбежать от скучных чудиков, то некий настоящий мужчина сделает все, чтобы настоящая женщина об этом не пожалела.

– Теперь понимаешь, почему брат пользуется успехом у женщин?

Мадина фыркнула:

– Между прочим, сегодня его прокатили.

– А у компании, из которой ты возвращаешься, такое «сегодня» – ежедневно.

Ко мне сочувственно прижалось девичье тело.

– Просто вы цены себе не знаете.

– Проблема в том, что ценником никто не интересуется, а любой товар, о котором не знают – каким бы он ни был замечательным – ничего не стоит. Если прорекламируешь в девичьем сообществе, будем рады. Только любопытно, как ты это сделаешь, чтобы не выдать свое инкогнито.

– Придумаю. Я большая придумывательница, ты не заметил? А что именно о вас расскажу, могу сказать тебе прямо сейчас. Ты надежный, Артур умный, Игорь нежный, Филипп милый. Даже Тим чем-то привлекателен. Он забавный и ранимый, а его гонор – защитная реакция от внутренней неустроенности. Он слабый, но так жаждет выглядеть мужественным… И я ему так нравилась.

– Ты всем нравилась.

– И тебе?

– У нас была такая униформа, что вывод очевиден.

Мадина усмехнулась, ее ладони оправили низ платья, донесся вздох:

– Опять краситься. Представляешь, какая морока?

– Очень стараюсь не представлять.

Она снова хмыкнула, дальше мы шли молча.

Перед подъездом на меня поднялся печальный взор.

– Спасибо. Вечер был… – Мадина вдруг хихикнула. – Он был незабываемым.

С этим я согласился:

– В нашей квартире о нем будут сложены легенды, они будут передаваться из поколения в поколение.

Приоткрытые губки долго чего-то ждали.

– Даже не поцелуешь?

Я молча отвел взгляд. Мадина сдернула куртку и тоже запихала в пакет, а пакет сунула мне в руки:

– Выброси, если больше ни на что не годишься.

***

Ночной город не отпускал меня долго. Мозги кипели. Перед глазами носились откровенные картинки.

После всего – вернуться к Гаруну, который едва не узнал в распутной красотке сестру, и к поехавшему крышей Тимохе? Увольте. Свежий воздух полезен, а мне сейчас как никому требовалось исцеление, желательно немедленное. Физическое и душевное.

Кое-что в этом зависело от меня, и, после некоторой борьбы, я стер снимки сокурсниц. Настя сделала это сразу, умная девочка. Нельзя оставлять компромат. Стоило затянуть – и вот уже Тимоха в курсе. Интрига с запятой во фразе «Сохранить нельзя стереть» давно развеялась, промедление могло выйти боком.

Теперь вопрос: куда же мне идти? Время шло, а в голове не родилось ни одной идеи – не только гениальной, решавшей сразу все проблемы, но даже средненькой по степени практичности. Мозги отказывались работать. Нагулявшись по улицам, я понял, что сколько бы ни оттягивался мной момент принятия очевидного решения, а принять его нужно. Решение состояло в том, что нужно идти домой. Или «домой», если выражаться точнее. Ночная прохлада постепенно остудила голову, нервы успокоились, организм напомнил о таком понятии как сон.

По возвращении помириться с Тимохой труда не составило. Он не держал зла, только посетовал, что я всей компании кайф обломал. Я ответил, что с моей точки зрения все было наоборот.

– Сказать, чем мы после вашего ухода всю ночь занимались? – поинтересовался Тимоха.

Ему очень хотелось, чтобы я спросил. Я спросил:

– Чем?

Надеюсь, организованно и быстро наводили порядок.

Ага, разбежались они. Размечтался.

– Завидовали, – объявил Тимоха. – Девушка пришла в гости ко всем нам, а ушла с одним тобой. Разве справедливо?

Гаруна в квартире не было, он ушел с рассветом, чему я был несказанно рад. Остальные внимательно вслушивались из своих кроватей.

Никто не знал, где я был и что делал, так почему не пустить пыль в глаза? Мужчины обожают хвастаться победами, в том числе мнимыми. Даже больше скажу: мнимыми – особенно, поскольку реальных обычно кот наплакал. И некоторыми реальными гордиться не стоило, о них хотелось бы забыть. Вот и получалось, что лучшие победы – те, которых не было. Что нафантазировали, тем и бравируем. Позорище.

А со стороны – каждый чуть ли не Казанова, и жизнь у него сверкает всеми красками. Потому что под жизнью и красками нам внушили понимать количество и разнообразие плотских удовольствий.

Кто внушил? Загадка. Но у него все отлично получилось.

– Ау, ты где? – Тимохин голос вернул меня в реальность. – Об этом и говорю. Почему одному так хорошо, что он плавает в неведомых, но вполне понятных эмпиреях, а остальным от одного вида такого плавания плохо?

О том, что «Мэрилин» – это Мадина, никто не знал, можно врать что угодно.

– Девушка со мной пришла, со мной и ушла, это справедливо. – Я распушил хвост заправским павлином, и все же слова подбирал такие, чтобы смысл получался туманным.

Совесть не давала выдать считаемое всеми действительным за истинно действительное. Совесть и страх. А если Гарун однажды все узнает? А если он уже догадался? Или Мадина проколется на чем-то и выдаст брату всю подноготную…

Тайное становится явным гораздо чаще, чем нам хотелось бы.

Я обличающе продолжил:

– И вы нарушили предварительные условия: «Дама не против любого веселого времяпровождения, которое не ведет к неприятностям». Было?

Филька с категоричностью встал на мою защиту. Даже надетые с моим приходом очки он снова снял, будто собрался драться. Он считал себя проигравшим более остальных, а виноват в этом был конкретный сокомнатник с татуировкой и завышенным самомнением. Игорь и Артур заняли позицию невмешательства, их конечное мнение выглядело так: «Мы понимаем порыв Тимохи, но девушку привел Кваздапил, и если сейчас поддержать последнего, он может еще кого-нибудь привести».

Вечные соглашатели.

Ну и хорошо.

– Всем спокойной ночи. Тушите свет.

Я проспал до обеда, затем еще несколько часов провалялся с книгой. Ничего умного в голову не лезло, будто меня по кругу красными флажками обнесли: «Осторожно, территория заражена, заминирована, простреливается, и вообще – посторонних здесь не любят». Знакомые лица выводили из себя, стены давили, хотелось простора для души и мыслей. Я отправился по магазинам, чтобы совместить полезное с крайне необходимым – моя часть холодильника по шкале пустоты приближалась к межзвездному вакууму.

Садившееся солнце грело почти по-южному, по газонам важно расхаживали вороны, но их словно ветром сдуло, когда улицу огласил вопль:

– Кваздапил!

Белая «Лада» подрулила к тротуару. За рулем скалил зубы Гарун, на заднем сиденье просматривались обе сестры. Мадина помахала ладошкой, Хадя сдержанно кивнула.

Стекло передней дверцы опустилось, Гарун восторженно обвел взглядом стального коня:

– Купил! Только что! Теперь занизить, затонировать, по мелочам доработать – конфетка будет! – Улетевший мыслями в прекрасное далеко, он вспомнил обо мне и с некоторой грустью вернулся в настоящее. – Ты домой? Подвезти?

Приглашающе распахнулась передняя дверца. Когда я сел и пристегнулся, Гарун вжал педаль чуть не до упора:

– Смотри как едет! Летит!

Энтузиазм – это хорошо, если не угрожает жизни. К тому же, я заметил, что движется экипаж отнюдь не к месту моего жительства.

– Ты куда?

Гарун расплылся в довольстве:

– Покажу, как едет. Нет, ты послушай этот рык! Знаешь, почему такой звук?

– Знаю что по городу ездят медленнее.

– Я тоже много чего знаю. Завтра же начну, а сейчас – ну, нет, ты только ощути!

– Напоминаю, что ты взялся отвезти меня домой.

– А ты торопишься?

– Нет.

– Тогда в чем проблема?

Сестры тихо сидели сзади, к эйфории брата они относились философски. То есть, не относились.

Гарун встрепенулся от пришедшей мысли, руки выкрутили баранку, машина прижалась к обочине:

– Права с собой?

– С собой, но…

Гарун не принимал возражений. Он освободил место водителя.

– А страховка? – Я все еще пытался остановить лавину картонкой здравого смысла. – Если остановят…

– Страховка без ограничений. Садись!

И я сел. Когда-то и моя мечта сбудется, такие же четыре колеса с восторженной прокладкой между рулем и сиденьем понесут меня в счастливое завтра. А пока стоило больше практиковаться. Спасибо Гаруну за предоставленную возможность.

Я прокашлялся.

– Господа и дамы, временный капитан корабля приветствует вас на борту. Сейчас наш лайнер совершит свой первый полет, прошу пристегнуть ремни безопасности и привести спинки кресел в вертикальное положение. Детей, больных и беременных прошу покинуть салон, а критиканам удалиться от иллюминаторов. Температура за бортом отличная, настроение боевое, нервы пока в порядке. Если что, в тапера не стрелять, играет как умеет. Поехали!

Речь вышла лучше, чем троганье с места. Я недожал газ, машина дернулась и заглохла. Гарун заржал, как сивый мерин, возникшая в зеркале Мадина стрельнула глазками, Хадя вздохнула.

– Дубль два! – со смехом объявил Гарун. – Сцена первая, акт второй. Те же и новый водитель, пьеса «Жми меня нежно».

Со второго раза все получилось, подчинившаяся тонна железа двинулась вперед, осторожно, медленно, в правом ряду. Нас обгоняли все, даже троллейбусы. Гарун подначивал, сестры тихо смеялись – хорошо, что шуткам брата, а не надо мной. Мадина иногда бросала через зеркало слишком откровенные взгляды. Это бесило. Доиграется ведь, паршивка. Хадя уже косится с удивлением. Того и гляди, Гарун задумается: чего это сестренка заигрывает с другом, и не объяснить ли такому другу, что есть что в этой жизни?

Глава 16

Чтобы не нервничать, я перестал смотреть в зеркало. Некоторое время мы спокойно ехали за другой столь же неспешной машиной, где водитель вел дискуссию с пассажиром или говорил через хэндс-фри по телефону. Все шло замечательно до появления худшего из водительских раздражителей. На обочине голосовали две девушки – симпатичные, голоногие, в распахнутых жакетиках. Впередиидущую машину из левого ряда подрезала еще одна, поперек общего движения она метнулась к тротуару.

Я вжал среднюю педаль до упора. Визг тормозов сразу трех экипажей врезал по ушам, всех тряхнуло, тела бросило вперед.

– Маймун безголовый, что делает, а?! – всшипел Гарун, когда его голова, едва не доставшая лобовуху, вернулась на место. – А если бы я не пристегнулся?!

Вторая машина едва не врезалась в первую, которая, после того как всех подрезала, резко встала, а наша замерла, почти уткнувшись в бампер второй. Столкновения, к счастью, не случилось, до него остались считанные сантиметры. Зато нервов не осталось.

– Аллах свидетель, этот хайван штопаный сам напросился, сейчас ему такой чапалах* прилетит, башка в блюдце превратится!

*(Маймун – обезьяна, хайван – животное, чапалах – удар, оплеуха)

Я увидел, как ладонь Гаруна потянулась под сиденье к торчавшей оттуда ручке бейсбольной биты, но в пути сменила направление к кобуре с травматиком.

А ситуация вдруг подвисла. Из подрезавшей машины выскочили двое черноволосых ребят, а из второй, подрезанной – двое светловолосых, со стальными монтажками в руках.

Между нашими с Гаруном плечами поднялся вытянувшийся вперед палец Мадины.

– Гарун, это же… – Она указывала на чернявых.

– Вижу.

Мы с Гаруном переглянулись. Он должен вступиться за земляков, иначе его не поймут. А я, его друг, обязан встать на другую сторону. Его земляки сами создали ситуацию, которая вела к драке. Защищать их – последнее дело. Для меня. Но не для Гаруна. Вот такая незадача.

Итого – трое на трое, а мне с другом вставать по разные стороны баррикад.

Когда-то это должно было случиться. Как утверждает перефразированная народом народная же мудрость, все, что не к лучшему, то случается.

Я постарался, чтобы интонация осталась спокойной:

– Если что, мне можно взять биту?

Небольшая пауза сказала о том, что Гаруну не просто далось решение.

– Да, – хрипло выдохнул он.

Впервые за поездку я специально посмотрел в салонное зеркало.

Лицо Хади побелело, глаза стали круглыми.

Взор Мадины горел. Ей было страшно, и от этого она получала громадное удовольствие. Приключение!

Я взялся за ручку двери. С другой стороны Гарун взялся за свою.

Но мы не выходили. Ждали. Пусть начнут без нас. Есть маленький шанс, что обойдется без членовредительства и кровопролития. Словами можно добиться большего, чем кулаками. Пусть сначала поговорят.

Один черноволосик из первой машины, как и Гарун, тоже потянулся рукой под куртку. Зато второй будто не замечал происходящего, его лицо расплылось в улыбке, распростертые руки сотворили царственный жест в сторону трех автомобилей:

– Девчонки, с кем поедете? Все к вашим ногам, красавицы, выбирайте!

У всех, в том числе у сжавшихся от испуга красавиц, готовых улепетнуть с началом драки, вырвался истерический смех.

– С ними. Подвезете? – Голоногие создания спешно прыгнули в машину светловолосых ребят.

Хозяева машины переглянулись, железные дрыны в руках опустились. Необходимость драки рассосалась сама собой.

– Подай назад, – попросил меня Гарун.

Я едва справился с разучившимися гнуться ногами. Вырулившая с обочины средняя машина уехала, а через миг мой приятель обнимался с земляками.

– Хорошо иметь чувство юмора, – вымолвил я, чтобы сломать гнетущую тишину.

Мне было не по себе. Все ли поняли, что могло произойти?

– Хорошо не доводить до ситуаций, когда юмор остался последним средством, – подала голос Мадина.

Рассуждает она правильно, но поступает почему-то исходя из иной, непонятной мне логики.

Скромница Хадя что-то шепнула сестре, обе стали прислушиваться. Снаружи у Гаруна с земляками шел серьезный разговор, все трое размахивали руками, общение шло на повышенных тонах. Языка я не знал, поэтому просто приходил в себя, дрожь в коленях постепенно исчезала, пульс успокаивался.

Сзади хлопнула дверца, Мадина помчалась к разговаривающим. Она стала что-то доказывать, и тут Гарун влепил ей пощечину. Мадину откинуло, она схватилась за лицо.

У меня внутри похолодело. Неужели кто-то рассказал о вчерашнем?

– Что происходит? – Я повернулся к Хаде, превратившейся в невидимую и неслышимую мышку. – Может быть, мне вмешаться?

– Не надо, это тебя не касается. Гарун сам объяснит. Позже.

Через минуту все расселись по местам. Гарун был на взводе, глаза бешеные.

– Отвезешь до дома? – Бессмысленный взгляд уставился вперед, а заднего сиденья, где притихла Мадина, для Гаруна теперь вроде как не существовало.

– Попробую, – сказал я. – Но во двор заезжать не буду, там узко.

– Так даже лучше. Никто не знает об этой машине, а ты сойдешь за таксиста.

Ехали молча. Расспрашивать я не решился, позже Гарун сам расскажет, если нужно, а если нет, то и знать не надо. К тому же, все силы и внимание уходили на вождение, опыт у меня мизерный, только тот, что дали в автошколе. При оценке от одного до десяти это где-то около ноля. Но явно не ноль, иначе мы не ехали бы.

Снаружи быстро темнело. Вспыхнули прокинутые по столбам гирлянды фонарей, улица преобразилась. Я с трудом выбрался из вечернего потока. Останавливаться пришлось у обочины главной дороги. Нужный многоквартирный дом оказался в стороне от места, где мы притормозили, но Гаруну это даже понравилось. Выходя, он громко хлопнул дверью. Мадина побитым щенком увязалась за ним. Хадя тоже хотела встать, но несколько слов брата заставили ее остаться. Все разговоры велись на родном языке, меня игнорировали.

– Вообще-то, в чужом присутствии принято говорить понятно или извиняться и называть причину.

– Есть причина, – прошептала Хадя с заднего сиденья.

Только сейчас я заметил, что на ней лица нет – как и на трассе, когда мы с другом чуть не стали врагами. Она сидела бледная и какая-то каменная.

– Из-за Мадины Шамиль убил Султана, – медленно проговорила она, – тот рассказывал о ней гадости.

Мозги покрылись инеем. Вспомнились недавние откровения…

– Шамиль скрылся, его ищут, но шум только поднимается. А мы – его родственники, и теперь нужно срочно…