Кваздапил. Наявули

– Это по поводу Маши.

Интуиция не подвела, гость действительно пришел к Маше. Точнее, как он выразился, «по поводу».

Я открыл дверь.

– Маши нет, я – ее брат.

– Знаю. Можно войти? – Голос был глухой, слова нарочно растягивались, чтобы казаться весомее. – На лестнице разговаривать неудобно. Не хочу, чтобы кто-то услышал.

Сейчас, не через глазок, а вживую, было видно, что правую щеку парня пересекал жуткий шрам – вздутый, красный, будто повязку сняли совсем недавно. Когда меня избили, мне было неприятно, что кто-то обращает внимание на покореженную внешность, и, чтобы не смущать, я не смотрел на лицо. Под очками глаз все равно не видно, а не глядя в глаза разговаривать можно даже отвернувшись.

Я посторонился и пропустил гостя в прихожую. Проснувшиеся мозги подбросили новый повод для нервов: «По поводу Маши» и «Не хочется, чтобы кто-то услышал» сложились в уверенность, что сестренка опять куда-то вляпалась.

И еще. Парень был в курсе, кто есть кто в нашей семье. Он знал даже то, что я дома, а Машка – нет. Что же получается: он следил за нами?

И голос. Зачем он так коверкает и растягивает слова – боится, чтобы не потом опознали?

Или чтобы не узнали сейчас? Чем-то знакомым повеяло и от голоса, и от лица, и от фигуры…

– Да, это я. Смотри, что со мной сделали твои приятели.

Его голос перестал притворяться, и я узнал гостя.

Данила.

Он поднял правую руку с растопыренными пальцами – среднего пальца не было.

– Я показал им, куда идти, а они отрезали указатель. Боюсь, как бы теперь не заблудились, поэтому я принял кое-какие меры. Зато, здороваясь, могу говорить «Держи краба» и не врать. – Состоявшая из двух пар пальцев страшная ладонь поднялась к лицу и сняла очки. – А еще они сделали это.

Шрам, пересекавший правую щеку, уходил в глазницу, где место отсутсвующего глаза скрывала черная заплатка из ткани или пластыря.

Я смотрел на открывшееся рукой без пальца обезображенное лицо без глаза и не уследил, как внизу, на уровне живота, что-то мелькнуло.

Ощущение – будто меня разодрало на клочки и разбросало по прихожей. Только меня не разодрало и не разобрало, все осталось внутри: скрутившая боль согнула и бросила на пол.

Скорчившийся, я схватился за бок. По ладоням потекло теплое и липкое.

Оказывается, пока я глядел на лицо и поднятую правую руку Данилы, его левая рука вынула нож и ударила меня в печень.

Данила презрительно кривился:

– Уродство привлекает внимание, на это я и рассчитывал. Правая рука без одного пальца – некрасиво, обидно, но не проблематично. Я левша.

Я пытался подняться, и нож взрезал меня еще раз – теперь прямым ударом в живот.

– Не вставай, а то не дослушаешь. Я долго готовил речь, и не хочется, чтобы она пропала. Кстати, в полицию о нападении на меня я не заявлял, иначе многим бы не поздоровилось. В том числе твоей сестре.

– Тебе в первую очередь, – прохрипел я.

Боль была невыносимой.

Данила кивнул:

– Я и говорю – многим. Врачи не верили, что я так неудачно упал, чтобы оторвать палец, выбить глаз, порезать лицо и отбить половину организма. К счастью, все обошлось, и ты со своими черными дружками и похотливой сестрицей можете быть спокойны – ничто не выплывет такого, что потянет на уголовщину. Теперь переходим к сути разговора, надо поторапливаться, чтобы случайно не объявился кто-нибудь, и безупречный план не пошел прахом.

Данила бесстрастно наблюдал, как подо мной разливалась лужица крови. Лужица превращалась в лужу, она добралась до моих кроссовок и подбиралась к маминым выходным туфлям.

Данила спокойно продолжил:

– Ты напустил на меня своих дружков, чтобы отомстить за сестру. Похвально. Только ты забыл почему-то, что у каждой палки есть два конца. Я был в какой-то мере виноват, но со мной можно было поговорить и договориться, и даже получить что-то в качестве компенсации. Я бы пошел на это, хотя категорически не понимаю, кому и что компенсировать. Разве я хоть раз подставил кого-то из своих? Я только грозил, чтобы ошалевшие от легких денег безмозглые дырки на ножках не кинули меня, как работодателя и гаранта безопасности, и не бросились во все тяжкие добывать денег сами. Поползновения были, я их жестко пресек. Мои действия кажутся чрезмерными, и за чрезмерность, которая была вынужденной ради общей безопасности, и за угрозы, которые я не собирался исполнять, готов ответить. А теперь подумай сам: сумел бы я сделать хоть что-то без второй стороны – без слабых на передок любительниц приключений, увидевших в моем предложении возможность быстро и много заработать? На мне лежит только часть вины, и мне обидно, что отвечать за всех ты назначил одного меня. Поэтому ты виноват в первую очередь. Как я был стартовой ступенькой своего дела, за которое пострадал, так и ты – организатор всего вот этого, – Данила провел изуродованной рукой по изувеченному лицу. – С остальными я уже начал разбираться. Они думали, что всесильны и что по их слову все будут скакать на передних лапках кверху задницей. Оказалось, что пойманные по одному в тихом месте они очень хотят жить, желательно в полной комплектности. К сожалению, после того, что они со мной сделали, им это не грозит. Теперь кто-то из них не сможет ходить, кто-то – иметь детей, кто-то – видеть, кто-то – кушать без трубочки. Они и рассказали мне, кто заказчик акции и кто главный исполнитель. Кое-кто проговорился, что твой бывший дружок Гарун имеет на тебя зуб и собирается зарезать. Мне показалось, что полиция тоже обязательно раскопает эти сведения.

Краем пульсирующего сознания я заметил, что державшая нож левая рука Данилы одета в перчатку. Отпечатков не будет. А нож очень походил на тот, с которым во снах ко мне приходил Гарун.

Данила перехватил мой взгляд.

– Это нож твоего друга, – сказал он. – Не представляешь, к каким ухищрениям пришлось прибегнуть, чтобы заполучить. По идее, нужно было взять с его отпечатками, но не удалось. Ничего, я спрячу неподалеку – в мусорном баке или еще как-нибудь, чтобы дети случайно не нашли, а полиция мимо не прошла. И – привет Гаруну. «Владимирский централ, ветер северный….» Впрочем, лучше так: «Таганка, я твой навеки арестант…» Теперь ты понимаешь, что рано или поздно за все в жизни приходится платить? Что-то ты долго валандаешься. Я уже все сказал, оставаться дольше опасно. До встречи в аду.

Третий удар ножа пришелся в сердце.

Часть третья

In

vino

veritas

Эпиграф

За полночь пир, сиял чертог,

Согласно вторились напевы;

В пылу желаний и тревог

Кружились в легких плясках девы;

Их прелесть жадный взор следил,

Вино шипело над фиялом,

А мрак густел за светлым залом,

А ветер выл.

Ф.Н.Глинка «А ветер выл»

Я задыхался. Сердце разрывалось, клинок из сна оно ощущало как реальный, несмотря на то, что сознание проснулось. Я хватался за грудь, за живот за бок. Там все было нормально. Сердце бешено стучало, но – стучало!