Кваздапил. История одной любви. Начало

И как же приятно находиться рядом. Даже так, соприкасаясь только душами.

– Снова чувствую себя маленьким,– сказал я для завязывания беседы. Хадя вряд ли заговорит первой. Если вдруг заговорит – это сигнал, что все идет прахом, ситуация катится под откос. Разговор должен начать мужчина. – Словно родители привели меня на море, на городской пляж. Навстречу несутся волны от далекого шторма, слева уходит вдаль бетонный волнолом, за которым прячутся корабли в порту, далеко справа – огромные валуны для рыбаков и тех, кто песку предпочитает камни, а все, что посередине – в полном моем распоряжении. Как же мало нужно было ребенку для счастья.

В ответ, который оказался ответом на что-то свое, Хадя задумчиво сказала:

– Вот так лежу… и мне хорошо. Это плохо?

– Ты сама себе противоречишь.

– Знаю. Всю жизнь так. Мне хорошо и в то же время неуютно от твоего присутствия. Того, что сейчас происходит, не должно быть.

Вот паровозик и тронулся. Я попытался закрыть шлагбаум:

– Ты же ходила на пляж…

– Я не об этом. Впрочем, об этом тоже. Там я была с Гаруном. Без брата рядом с чужим мужчиной – словно голая.

«Чужой» резануло жестоко. Чужой не стал бы спасать, снимать квартиру и зарабатывать на совместное проживание, но разве об этом скажешь? Получится гадко, будто качаю права.

Хорошо, что я смолчал. Хадя не закончила, она просто собиралась с мыслями.

– Когда случилось страшное, я была в шоке, всех боялась, а рядом оказался ты – такой знакомый, хороший, заботливый. Я пошла на поводу у сердца и совершила ошибку. Да, Кваздик, извини, но все, что происходит между нами и вообще – одна огромная непоправимая ошибка. Нужно было обращаться в диаспору. Как теперь объяснить им, где, кто и как заботился обо мне?

– Не о том думаешь.

По мрачному тону Хадя поняла, что обидела меня, но гнула ту же линию:

– Не будь тебя, я сразу обратилась бы к своим, а теперь не представляю, как выпутаться. Придется врать, а я не умею врать.

– Давай решать вопросы по мере возникновения. Сейчас твоя задача – не сесть в тюрьму вместо другого человека и не попасться под горячую руку ретивым мстителям. Просвети, пожалуйста, разве женщин вмешивают в кровную месть?

– Нет, но правила действовали, пока Мадина не бросилась на защиту брата. Дальше все пошло наперекосяк, не по обычаю.

– Любой вопрос должен каким-то образом решаться! Не верю, что за всю историю не бывало сложных случаев.

– Бывали, и довольно часто. На самом деле, каждый случай – сложный, речь идет о жизнях. Если враждующие семьи не смогли договориться сами, они приходят к старейшинам родов, и, чтобы не допустить новых смертей, вместе ищут способ примирения.

– Вот и пришли к знаменателю: твое дело – ждать вдали от всех, пока другие выяснят правду и утрясут проблемы. Потом скажешь, что друг брата помог снять квартиру, а едой снабжал в обмен на пользование машиной.

– Соседи и хозяйка знают только тебя…

– Соседи и хозяйка обязаны знать только меня, чтобы ты втайне могла дождаться, пока вокруг тебя все уляжется. Это легенда играет тебе на руку. А если возникнут неудобные вопросы – пусть спросят моих сокомнатников, где их приятель ночевал все эти дни.

Не знаю, удовлетворило ли Хадю объяснение. Она поднялась, через миг рядом со мной скрипнул песок.

– Иди, купайся.

– Одну минуту. Хочу немного полежать с тобой.

– Если бы тебя кто-то услышал…

В небеса мгновенно вознеслась моя мольба: да, если бы Кто-то услышал!

Увы.

– Кваздик, иди, пожалуйста, ты меня смущаешь.

Вставая, я не удержал вздоха, а с высоты роста не удержался, чтобы не обежать взглядом вытянувшуюся на полу «отдыхающую», загребавшую руками и накидывавшую на себя песок. Как в далеком детстве.

– Вспоминаешь ощущения?

– Мы закапывались, чтобы оставалась только голова. – Мой взгляд Хадю нервировал, она ускорила работу. – Обычно Гарун закапывал нас, а затем прыгал поперек на дальность, стараясь не задеть. – Она грустно улыбнулась. – Получалось не всегда.

– Тогда не шевелись. Руки по швам.

Я включил режимы бульдозера и экскаватора. В течение минуты почти весь песок «пляжа» собрался в симпатичную горку. Горка дышала, равномерно вздымаясь и опадая, на успокоенном лице Хади глаза впервые закрылись не от стыдливости. Теперь меня не прогоняли, и некоторое время мы лежали рядом в безмолвии и тихом счастье сосуществования обычно не пересекающихся параллельных миров.

Пришло время следующего шага. Из-под простынной горы я торжественно вынул заготовленный сюрприз – бутылку вина.

– Тоже для нужного настроя. Пляжный отдых подразумевает именно отдых.

Хадя категорически мотала головой:

– Я не пью.

– Я тоже, но это просто вино, твои родичи в селении делают похожее. Гарун меня угощал.

– Я не против того, что другие пьют, но я не пью. Себе можешь налить.

– Один не пью. – Бутылка вернулась в укрытие. – Тогда… потанцуем?

Теперь в моих руках материализовался телефон. Хадя съежилась так, что песок частично осыпался:

– Не вздумай фотографировать! И я уже говорила, что не танцую.

– Неправда. Ты говорила, что не танцуешь танцы, какие были на той вечеринке – дергодрыганье или с объятиями. Поэтому…

Из телефона зазвучала музыка гор. Поверх заводного ритма, задаваемого барабаном, плакала кавказская дудка, два казавшихся несовместимыми полюса – жестко-рваный и мелодичный – изнутри заполнял чувствами аккордеон, и для Хади это оказалось лучшим приветом из дома, чем все мои потуги на изображение моря и солнца.

Во мне проснулась надежда:

– Такие танцуешь?

Вместо ответа Хадя поднялась… лучше сказать – вознеслась из рассыпавшейся горы, подбородок гордо взвился, спинка превратилась в нечто настолько грациозное, что не поддалось сравнению.

– Но ты тоже, – донеслось с невообразимой высоты, где словно воспарили облака.

– Я не умею.