Огонь на поражение

– Это точно. От Лени Голубкова, как от судьбы, – не уйти.

– Было. Да у меня-то вся жизнь, ты помнишь, как в сумерках проходила…

– И у меня от тебя – в потемках, – вставляет жена.

– Да уж… Короче, в башке всплыло сразу: свободно продаются и покупаются… Ну я всю пачку возьми да и сунь в авоську… А пока теща дрыхнула – втихаря из квартиры-то и утек.

– А мамашка моя тоже хороша, – перебивает Алка, – ни мне, ни Славке, брату, про те акции ни гугу. Я-то знала, что у нее давно еще тысяч десять на книжке лежало, мы с Толиком когда еще просили, на квартиру-то… Сказала:

«Нету», как отрезала. А потом я уже и забыла об них… Вернее, решила – пропали на книжке-то…

– Ага, у Авдотьи Никитичны пропадут, пожалуй, кукиш с маслом… Зря она, что ли, за прилавком тридцать лет простояла… Зажала денежки…

– Не болтай зря. Я-то с ней росла, помню, как они доставались…

– Да и люди не без глаз… Там – привес, там отвес…

– Да?! Много ты на той копеечной картошке с морковкой наперевешиваешь? – рассердилась за мать Алка. – А мешки те – на себе тягай, а картошку ту мерзлую – руками разгребай с подсобки-то, а заведующей – дай, а участковому – дай, а инспекторам всяким торговым – дай… Это ты все подсчитал? С тех копеек-то? Так что молчи уж…

– А на квартиру – зажала-таки…

– Да что тебе давать-то было – вес одно ушло б, как в прорву… Лешке она нашему собирала, думала, хоть он по-человечески поживет, на нас уже крест поставила… – Алка хлюпнула носом.

Толик передохнул тяжело:

– Да, ладно, теперь-то чего. Ну а с Лешкой… Да, права она с Лешкой…

Забросили совсем пацана. Ничего, как от матери с деревни приедет, я его это…

Да в лицей отдам! Сколько б ни стоило! Пусть тот английский изучает, щас оно надо! Скажи, Дрон?

– Без английского теперь никуда, – авторитетно киваю я.

– Прям уж в лицей сразу… – счастливо улыбается Алла.

– А чего?.. Он у нас головатый! От Олеговых книжек не отходит!

– Это от Олега не отходит, – вздыхает жена. – У нас-то в комнате, ты вспомни, пьянки да гулянки… А тебе, Олежек, жениться бы надо да самому деток завесть…

– Повременю. Вот новую жизнь начну… так что с акциями теми?

– Ну вот. Пошел я, значит, на пункт ихний, да все, как есть, на деньги-то и обменял! Словно голос какой нашептал – акция, она бумажка, деньги надежнее…

– Это у тебя «белая» начиналась, раз голоса-то уже слышал, – хмыкнула Алка.

– «Белая», не «белая», а только если бы не я, осталась бы твоя мамашка щас сиротой казанской. Без копейки, значит. Короче, получил я деньги и аж обмер: это ж миллионы! Как во сне!.. Сунул их в ту же авоську да домой потрусил, благо недалеко… Иду сам и думаю: а ну как стопарнет кто? Из-за этих «лимонов» и жизни лишить могут!

– Да ты б на себя в зеркало посмотрел: куртка болоньевая, еще за сорок рублей купленная, штаны вытертые – позарятся на тебя, жди!..

– Не, – не обращая внимания на женин комментарий продолжает Толик. – все ж верно люди говорят: пьяных да дураков судьба бережет…

– До поры… – вставляю я.

– Ну да, а ты у меня и пьяненький, и не сильно умный! – усмехается Алка.

Толик вдруг разозлился: покраснел, насупился… – Был… – поправляется быстро та. – Я ж щас так бабам и говорю: мужику моему, дескать, цены нет, до того разумный!

Толик исподлобья смотрит на жену: насмехается, что ли? Лицо Алки круглое, улыбчивое, простодушное…

– А, бабы! Ну вас! Слушай дальше. Пришел, значит, я домой, четыре бумажки по пятьдесят из пачки вытянул, а. остальные в целлофан завернул, резинкой перетянул да в бачок сливной спрятал, А уж похмелюга пришла, потряхивать начало – да только с мильонами кто ж к ларьку-то пивному идет, боязно.

Ну, взял деньги да и пошел пиво пить. Выпил кружку, другую, тут дружбанки – Серега с Костькой подгребли, портвейну налили… Ну и я развязался – тряхнул мошной…

– Купец Копейкин гуляет…

– Взяли мы на все «зубровки» да и сорвались под Москву, в Костькину деревню… Так сказать, на отдых и простор…

– И не икалось вам… Мамаша как пропажу обнаружила, так ее чуть Кондратий не хватил!

– Пилось попервоначалу хорошо, легко. А в деревне – уже и не помню. На самогон на какой-то набрели да на брагу. Так на неделю и загудели… – Толик перевел дух, в два глотка допил чай. – А потом – аж вспомнить страшно. Стала мне теща моя являться – то ли во сне, то ли наяву, разве разберешь, когда пьешь неделю без просыху… Почему-то на две головы меня выше, вся в белом, как в саване, в одной ручище те акции держит да трясет ими, другой – горло мое достать пытается да шепчет с придыханием: «Задушу паразита… Задушу…» И вонь изо рта сивушная, и глаза светятся, что твои угли…

Короче, перепугался я – жуть. Как просветлит – чувствую, «белка» идет. Ну и рванул первой же электричкой на Москву… Как к ней через лес бег, все казалось – гонится кто за мной, да голос тещин: «Задушу… Задушу…»

Весь путь в тамбуре ехал – там люднее, не так страшно, а только шептать начинает, я к бутылке с самогономто и приложусь… На подходе к дому друганы перехватили, портвейном подмогли, пришел уже к двери «автопилотом», открыл кое-как…

А тут сама Авдотья Никитична подвинулась, громадная, как бронепоезд.

«Где акции, гад?»

«Продал».

«А деньги? Пропил?»

«Чуточку… Да рази их все пропьешь?!»

"Сколько всех-то?"

«Мильоны…»

«Где?!».

«Там», – махнул я рукой в сторону туалета и отключился.

Очнулся на белых простынях. Лежу тихо, как мышь, трясун ознобить начинает… Теща появляется, да стакан ко рту.

– Похмеляйся, милок. Только но чуть-чуть, не в раз.

И стакан мне протягивает.