Банкир

– Ты что, за дуру меня держишь? – ухмыльнулась Нелька. – В «Альбатрос» как раз сорока на хвосте принесла под утречко.

– Что принесла?

– Три пера и ма-а-аленькую хворостинку. Кончай несознанку лепить и целку из себя строить…

– Нель! Давай дело говори!

– Ба-а-а… – озадаченно протянула женщина, вглядевшись в него. – А ты и впрямь не в курсах нонешних валют… А где ж тогда тебя поцеловало?

– Где-где, в…

– Намек поняла, можешь не развивать. Короче: шепнули Семенычу, что за «Альбатросом» приглядывает, чтобы все на время тише воды сидели. Разборка какая-то вышла в особняке, из тех, что за Веселой сопкой… Огонь-полымя, и трупов ноль. Хотя пули, видать, посвистали, что соловьи…

– А кто шепнул?

– Конь в пальто. И погоны на нем.

– А-а-а…

– И еще: менты эту разборку тихим сапом спустили: трупов нет, так и дела нет – кому такие тухлые «глухари» нужны. Но сидеть нам до поры-времени велено смирнехонько: уж больно непонятка крутая там выходит. А в наши времена повременить и переждать – милое дело.

– Та-ак. Значит, была перестрелка, потом – пожар…

– Сказывали – все начисто выгорело, за пять минуточек.

– А соседи – что?

– Ты ж знаешь, особняки, они потому так и прозываются, что стоят особо, не кучно, да покой внутренний свой стерегут.

– Да у вас вроде домик доходный – в той стороне… Так ничего и не слыхали?

– Есть домик, нет ли, про то – никому не надо знать. А если кто что и слыхал – так я не выспрашивала. Разве что слух дошел: какие-то местные и сильно крутые в это дело заляпаны, а потому деловые перетерли быстренько и распоряжение такое вышло: тишком дышать и от этой поганой гнили подальше держаться, уж больно тухло…

Бойко налил еще рюмку, выпил с маху. Закурил.

– А теперь можно и я тебя спрошу, по старой дружбе…

– Валяй.

– У тебя все же фингал под глазом, у тебя пулевое… Если не там, то где?

– Нель, тебе бы в ФСБ работать!

– Мне своего хватает. Боишься – стукану кому? Сам знаешь, не из таких я…

– Так ведь работка у тебя больно занозистая – только ленивый не зацепит…

– Были соколики, цепляли. И меня, и девок… А только башку потерять – не целку, и все это разумеют добре… Это во-первых. А в-десятых – к нам ведь все обращаются, как взыграет: и братва, и ментура, и особисты… Против природы не попрешь, так-то! А потому мы – вроде как нейтральная территория, с общего молчаливого согласия, а то ведь у нас не публичный дом будет, прости Господи, а блядство сплошное! Уразумел?

– Угу. Ущучил. А что слышно – чей тот особняк был?

– А черт его знает.

– И что, никакие деловые не интересовались?

– Может, и пронюхивали, а им укорот дали, может – по согласию, малява какая была, – а только особняки за Веселым холмом приморские авторитетные не трогают. Знать – сила за ними. А уж какая – не нашего собачьего ума дело. – Женщина вздохнула, посмотрела сочувственно на Сашу:

– А ты, Сашок, уже и квелый совсем.

– Устал сильно. Нель… Я вздремну часик.

– Хоть десять.

– Может, и так. Только, Нель… Если пойдешь куда…

– Поняла, не дура. Только все ж поясни – тебя нет и не было или мы аж с позавчера ведем безвылазную семейственную жизнь?

– Нет и не было.

– Ладушки. Иди уже баиньки, призрак. А то прямо здесь заснешь. Или растворишься.

– Ага.

– Только… Постель-то у меня одна. Или ты на кушетке?

– Поместимся.

– Я как знала – только перестелила.

– Было после кого?

– Не-а. Но ты же знаешь, я на чистоте повернутая малость, как мамаша моя покойная. А вообще – не сомневайся, девчонка я чистая… Даром что работа такая.

– Кто на что учился.

Прошли в спальню. Нелли распустила волосы, сбросила халат, стоя к нему спиной. Обернулась:

– А ты не такой уж и уставший… – Подошла, провела по волосам. – Знаешь… А я по тебе скучаю… Всегда… Давно, еще со школы… Сколько годков-то улетело, а?..

– Чего считать, когда той жизни – всего триста лет…

– И все – наши, – прошептала она, закрывая глаза Правда?

– Правда.

Саша проснулся оттого, что включили свет. Тихо, стараясь не шуметь, медленно потянул руку под подушку, словно поворачиваясь во сне, нащупал ребристую рукоять пистолета…

– Ну ты еще шмальни меня спросонок, вот она, девки скажут, настоящая любовь!