Повелитель снов

– Лучший способ спрятать что-то значимое – это придать происходящему форму фарса. Иллюзиона. Маскарада. Шабаша.

Аскер взял со стола скрепку и в несколько движений свернул ее в замысловатую фигурку, напоминающую китайский иероглиф.

– Спеца бы послушать, – сказал он.

– Сидит в приемной. Старичок. Но – крепкий.

– Не Абдурахман?

– Леонид Ильич.

– Во как!

– Профессор, ветеран борьбы с лысенковщиной; умный аппаратчик; всю жизнь курировал «псевдонаучные проекты»: сначала кибернетику, потом генетику… С середины семидесятых по начало девяностых был куратором от ЦК КПСС одного из управлений Одиннадцатого Главного[1 - Одиннадцатое Главное управление КГБ СССР курировало, кроме прочего, систему закрытых НИИ. (Здесь и далее примеч. авт.)].

– «Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой…» И он готов выложить нам по интересующему вопросу всю правду?

– Всей правды ни по одному вопросу не знает никто. А если знает, то не скажет. Но, будем надеяться, пояснит, откуда в курортной Бактрии столько… нечисти.

– «В заповедных и дремучих страшных муромских лесах всяка нечисть бродит тучей и в прохожих сеет страх…» Кто это может объяснить, кроме поэтов?

– Теоретики.

Аскеров тяжко вздохнул:

– В мире подлунном каких только тварей не водится. И все – Божьи. Если не выяснится обратное.

Глава 3

Леониду Ильичу Аркадину было крепко за семьдесят. И казалось очевидным: лучшие времена для него – в прошлом. Его двубортный костюм, сшитый у хорошего портного из отборного бостона, некогда сам по себе причислял его обладателя к элите и выдавал в нем если и не партийного – партийцы тех времен не позволяли даже малейшей политонии в расцветке, – да, не партийного, но все же большого государственного человека, скорее всего ученого. Такое мнение подтверждали и очки в старорежимной золотой оправе; возможно, в те же далекие поры они и придавали мужчине вид академического иерарха, но не теперь: и костюм, и оправа, и галстук – все это выглядело сейчас музейными экспонатами тридцатилетней давности, а сам Леонид Ильич смотрелся актеришкой из массовки, обряженным на скорую руку для съемок проходного сериала «про тех времён».

А еще Аркадин был сутуловат, хрящеват, с набрякшими мешками под глазами; тонкие губы его, казалось, навсегда сложились в гримаску стоической решимости: во что бы то ни стало переждать этот мир и перейти еще при этой жизни в следующий: полный значимости, размеренности и порядка.

Сергей Сергеевич Бобров встал, поприветствовал приглашенного Аркадина рукопожатием, представил их с Аскеровым друг другу и предложил всем переместиться за другой стол; вошедшая секретарь внесла поднос с чаем и сдобой; все расположились, и если бы не неистребимая казенность кабинета – современного, но словно напитанного жесткостью бывавших здесь людей, то компанию можно было бы принять за «группу товарищей», расположившихся для «чаепития» после заседания месткома. Стол украсила и бутылка дорогого «Хеннесси», извлеченная Сергеем Сергеевичем из генеральских «погребов». Все выпили. Разговор начал хозяин кабинета:

– Уважаемый Леонид Ильич, мы пригласили вас для того, чтобы…

– …сообщить пренеприятное известие: Иосиф Виссарионович – жив! – неожиданно продолжил Аркадин фразу и развел тонкие губы в гримаске, должной бы обозначать улыбку, вот только… И Бобров, и Аскеров едва удержались, чтобы не переглянуться: им обоим показалось, что консультант… не вполне адекватен. Или – хочет показаться таким.

Повисла пауза, тягучая, как вишневое варенье. Аркадин при том чувствовал себя вполне комфортно: он откинулся на стуле и посматривал на молодежь, задорно поблескивая стеклами очков.

– Вижу, сообщение вас не заинтересовало. Как говаривал есаул Семибулатов в чеховском рассказе: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда!» Если вас интересует только то, что случается…

– Нас интересует то, что происходит, – перебил его Аскер. – В конкретном месте, в конкретное время, с конкретными людьми.

– Слова… – усмехнулся невесело Аркадин. – Сейчас и они утеряли прежний смысл. Цвет, обозначающий некогда надежду, теперь символизирует однополую любовь; понятие, означавшее прежде успех, теперь – синоним провала… – Неожиданно грустная маска арлекина покинула лицо престарелого чиновника, он улыбнулся широкой улыбкой, демонстрируя безукоризненной белизны фарфоровые резцы. – Итак, вы «попали»?! Если уж я здесь?

Переглядываться Бобров и Аскеров снова не стали, но подумали примерно одно: старичок не просто крепок: школа. Начинал учёнить еще при упомянутом вожде, а искусственно-естественный отбор в науке тогда был… Не сожрешь ближнего вместе с его теорийкой – он тебя сожрет. С чадами и домочадцами. И если у Аркадина хватало характера присматривать за такими особями полтора десятка лет…

– Давайте без долгих предисловий, Леонид Ильич. Нас интересует Бактрия.

– И только? – На лице Аркадина застыла странная улыбка, словно Бобров сказал что-то не вполне приличное. – Бактрия… Ну если конкретно и по существу… Никаких серьезных или существенных проектов Одиннадцатое Главное управление КГБ СССР там не проводило. Это официальное заявление.

– А хоровод чародеев конца восьмидесятых?

– Это не собственно бактрийский проект. Это всесоюзный. Если угодно – мировой.

– Массовая манипуляция сознанием? Прежде чем прокатать «на массах», экспериментировали на группах психически зависимых личностей?

– Все люди зависимы. Кто от чего. А что до манипуляции… Называйте так. То, что имеете в виду вы, и то, что подразумевают специалисты, – разные вещи. Ну а я… и раньше мало что помнил, а теперь – вообще ничего. Склероз, знаете ли.

– Леонид Ильич, если собственно бактрийских проектов не было, может, какой-то «пикник на обочине»? – спросил Аскеров.

– Ах как хорошо поставлен вопрос! Просто роскошно! – Лицо Аркадина просияло. – Никаких тайн, никаких обязательств, просто – пикник! Да, таковое было.

– Что именно?

– Вы знаете выражение «ядерный щит»? Так это не про него. И не про меч. – Аркадин хохотнул нервически: – Смешно. Некогда Альфред Нобель писал брату примерно следующее: он изобрел оружие страшной разрушительной силы, а поэтому скоро войны станут невозможны… И тут же добавил: беда лишь в том, что некие индивидуумы, одержимые идеями, могут овладеть таким оружием и тогда…

Все, все в мире повторяется… Отгремела Великая война – ее так называют везде в мире, только у нас Первой мировой, и – что? Самой модной после войны и эпидемии испанки, унесших семьдесят миллионов жизней европейцев, стала теория «лучей смерти»! И в кино обыгрывали, и в книгах, и обсуждали с живым таким интересом: они, лучи эти, насквозь людей прожигают или насовсем палят, до окалины?

Человек – вот корень всех бед и зол! Вот где нужно искать – в благих его намерениях, коими и вымощена дорога в преисподнюю!

Искали все. И немцы, и американцы, и китайцы, и мы.

Но – всех заворожил пожирающий пламень ядерного огня! И громадьё – планов, ресурсов, денег… Генеральские папахи, целые закрытые города, да что города – страны! – изготовляли прожигающее, взрывающееся, разметывающее все и вся пламя.

Обидно, знаете ли. Словно огонь – вовне человека, а не внутри его!

Аркадин замер, прикрыл веки, произнес едва слышно:

– А огонь всяко использовать можно: и дом согреть, и человека спалить.

Глава 4

И – снова он замолчал, глядя остановившимся взглядом прямо перед собой; глаза его повлажнели. Он вынул платочек, промокнул, пояснил:

– Сентиментален я стал. По-стариковски. Бывает.

– Леонид Ильич…

– К теме? – взбрыкнул он головой. – Да с дорогим нашим удовольствием! Итак, о чем мы? Ну да, о странном. Что в этой жизни страннее ее самой?

Он снова замолчал и начал рассказывать, но совсем другим тоном и даже голосом, вроде бы несколько с ленцой или даже иронией, может быть, с некоей ностальгией о минувшем, может быть, вспоминая что-то совсем иное, к теме его рассказа вовсе не относящееся…

– Курируемый мною отдел управления занимался придурками. Самыми натуральными идиотами. Шизофрениками. Шаманами. Гуру. Никто к нам не рвался. Ни званий, ни звездочек, ни дивизий и закрытых городов в твоем подчинении – ничего…

Так вот, работал у нас – считалось, что в филиале Института биомолекулярной генетики Академии наук, – некий Игорь Олегович Мамонтов. На скромной должности старшего научного и завлаба. Кандидат – все недосуг ему было докторскую оформить. Умен был, начитан, несуразен: крупен, массивен телом, но не толст; челюсть бульдожья, голова в плечи втянута и притом чуть набок повернута эдак по-птичьи, словно он всегда и перед всеми извинялся за что… А взгляд – то детский, то – бычий; такой не засомневается и не свернет! Что еще? Костюм мешком. Ел много, жадно, без разбора, пил много, часто без вкуса и опьянения… Но говорить начнет – как завораживает: заслушаешься! Перспективы такие выпишет, что куда там Сальвадору Дали!