Дорожные байки

Старик посмотрел на меня с подозрением и сказал:

– Я приду, но и вы не обманите.

После чего сразу ушёл. На следующий день, я совершенно забыл и про старика и маракасы эти. Нужно было срочно подписывать какие-то бумаги у нотариуса, короче домой я вернулся уже ночью. Ещё через день позвонил оценщик и сказал, что картины и часы уйдут по хорошей цене, а вот маракасы, хоть и старинные, ничего не стоят. Тогда я их у него забрал и привёз в дом. Откровенно говоря, в тот момент я сильно пожалел, что забыл про старика. Однако поразмыслив, решил, что он может вернуться и положил маракасы в нишу над камином. Прошло наверно с неделю с моей встречи с тем типом, но он так и появился. Я уже разобрался со всеми вещами и потихоньку обживался в доме. Маракасы по-прежнему лежали на своем месте и мне не мешали. Однажды ночью, часа в два, я услышал какой-то грохот внизу, как будто на пол уронили вазу. Спальни находились у дяди на втором этаже, а гостиная была на первом. Сперва я подумал, что в дом забрались воры, так что решил подождать некоторое время. Поскольку больше никаких звуков снизу не раздавалось, я потихоньку вышел из спальни и стал спускаться по лестнице. Не доходя до пола нескольких ступенек, я остановился, потому что заметил, что в гостиной горит свет. При этом, он был не обычным электрическим светом, а каким-то голубоватым. Я как можно тише прошел последние ступени и увидел, что рядом с камином стоит тот самый седой приятель моего дяди и что-то держит в руке. Это бы еще ничего, да только он еще и светился, как будто изнутри, тем самым голубоватым сиянием. Поскольку больше в комнате никого не было, я осмелел и решил с ним заговорить.

– Простите, что вы здесь делаете? – спросил я.

И только спросил, свет погас и стало совершено темно. Мне некоторое время пришлось привыкать к темноте, так что до выключателя я добрался не сразу. Наконец я включил освещение и увидел, что в комнате никого нет. Если отбросить мистику, то теоретически старик мог уйти через черный ход. Забегая вперед скажу, что потом я проверил, и убедился, что дверь там была заперта. Впрочем имея ключ, старик мог и войти там, и выйти, заперев за собой дверь. Пока же я стоял рядом с камином и смотрел на кучу осколков на полу. Это были осколки деревянных маракас. Старик зачем-то бросил их на пол, а так как там была положена плитка, то они вдребезги разбились. Я подошел поближе и увидел, чем собственно эти музыкальные инструменты издавали звуки. Среди осколков лежали небольшие пожелтевшие косточки. Сначала я решил, что они куриные, но когда поднял одну из них, то сомнений у меня не осталось. Это были засохшие фаланги человеческих пальцев. Я насчитал двадцать девять штук. То есть на одну меньше, чем выиграл в кости Роберто. Выходит, что этот сияющий дед приходил только для того, чтобы отыскать свой палец. Но тогда получается, что ему больше ста лет. Конечно был вариант, что он сказал правду и на самом деле подарил эти маракасы дяде, а перед этим сам же набил их костями. Может он в морге работал или ещё где, а заодно положил и свой палец туда. В таком случае он просто душевно больной человек, но при встрече с ним мне так не показалось. После этого случая, хотя возможно это было малодушие, или мне не хотелось больше встречать никаких стариков у своего порога, я сжёг в камине оставшиеся кости. Тем не менее разгадать эту загадку мне хотелось всё больше. Тогда я взялся за дядину библиотеку и стал просматривать книги, которых надо сказать у него было много. В конце концов мне повезло, и я обнаружил его дневник. Это была увесистая тетрадь с пожелтевшими листами, в жесткой кожаной обложке. Когда я ее раскрыл то увидел, что в середину дядя вклеил лист, на котором было изображено генеалогическое древо нашего рода. Среди прочих имен, я обнаружил там некого Роберто Гарсиа. Ему в дневнике была посвящена целая страница. Он был состоятельным испанцем, который занимался торговлей по морю. В тысяча девятьсот пятом году он приехал в Россию и женился здесь на католичке Стефании, польке по происхождению. Через год, у них родился первенец, мой дед Николай. Из записей дяди следовало, что позже, Гарсиа купил большой дом в Твери и у них со Стефанией родились ещё двое детей. В семнадцатом году, по известным причинам, он и Стефания уехали из России. Двух маленьких детей они забрали, а вот мой дед остался в Твери у тетки. Кроме этого, в дневник была вклеена цветная фотография контракта между Роберто Гарсиа и неким Фернандосом, а на обратной стороне перевод его на русский язык. Этот контракт, дядя обнаружил в библиотеке города Карденас, когда он был на Кубе. Возможно, он просто стащил его оттуда, а оригинал хранил где-то в другом месте. Согласно контракту, Роберто должен был найти Фернандосу тридцать наемных работников и за это авансом, получал очень солидную сумму золотом на расходы. Под контрактом стояли подписи сторон, и они показались мне очень странными. Вместо обычных росчерков пера, там стояли отпечатки пальцев. Причем у Роберто он был бурого цвета, а у Фернандоса – черного. Дядя так же написал кое-что о Фернандосе и то, что я прочитал, мне совсем не понравилось. Под конец жизни, этот человек был обвинен жителями города Карденас в алхимии, колдовстве и человеческом жертвоприношении. Последнее обвинение было доказано и его приговорили к казни на центральной площади города. Однако, он сбежал из тюрьмы, подкупив охрану и больше о нём никто, ничего не слышал.

– Ужасно – произнесла Женя.

– Вот и я о том же. Разве приятно знать, что у тебя один из предков якшался с такими с позволения сказать людьми.

– А мне так было бы в кайф – сказал Валера – только я и отца своего не видел никогда. Так что, кто там у меня в роду, хрен знает. И кстати, отрезанный палец, это ведь способ открыть замок по отпечатку.

– Ага в начале двадцатого века – рассмеялся полный мужчина.

– Ну, или такой же контракт подписать, без присутствия так сказать владельца пальца – не сдавался лысый парень.

– А вы правы, в контракте об этом говорилось. Там было сказано, что работа будет считаться выполненной, если наемный рабочий поставит свою подпись или отпечаток своего пальца. Если он, например не умеет писать – сказал Константин, утвердительно покачав головой.

– Большой хитрец был этот Роберто, простите, ваш предок – произнесла Елизавета Петровна, пытливо рассматривая рассказчика.

Тем временем Константин открыл портфель и стал судорожно в нем что-то искать.

– Простите Николай, я кажется забыл в вашей машине планшет. Вы не могли бы ее открыть. Мне хотелось подправить один договор, пока время есть – обратился он к мужчине в кожаном пиджаке.

– Возьмите ключи, отсюда боюсь сигнал не добьет – ответил Николай.

Константин, поблагодарив Николая и взяв ключи, быстро вышел из кафе.

– Расскажите кто-нибудь ещё историю, ну пожалуйста – сказала Женя с подкупающей улыбкой.

– Что же, могу я кое-что рассказать – размеренно произнес высокий мужчина в плаще.

– У меня есть приятель, Иван Иваныч. Он сейчас на пенсии, а до этого много лет проработал следователем. Лет пять назад, он расследовал дело об убийстве одного криминального авторитета по кличке Бурый. Дело сразу показалось ему странным. Главный подозреваемый, который собственно свою вину уже признал, был молодой человек, только вернувшийся из армии. Даже не из армии, а из военного госпиталя, куда он попал после тяжелого ранения, полученного на Афгано-Таджикской границе. Довольно редкое сочетание таких преступника и жертвы. Звали обвиняемого Сергей Ромашин. Его осудили и отправили отбывать срок куда-то на Урал. Однако ещё до этого, в полицию пришла мать Ромашина с заявлением, что обвиняемый молодой человек вовсе не ее сын. На вопрос, почему она молчала столько времени, женщина ответила, что не была до конца уверена.

Чужой

Иван Иваныч открыл дело и в который раз прошелся взглядом по страницам.

– Ромашин служил на Афгано-Таджикской границе. Во время боестолкновения был ранен и получил тяжелую контузию. Парень довольно долго провалялся в госпитале, где ему сделали несколько операций на лице, сильно посеченному осколками. Через месяц его выписали и он вернулся домой к матери. Спустя примерно полгода, Ромашин пришел в ресторан «Алладин» и застрелил Бурого из пистолета ТТ у всех на виду. Он выстрелил два раза в грудь, оба выстрела были смертельные. Оружие он бросил на пол, но сам с места преступления не скрылся, а сел за столик и стал ждать полицию. Были свидетели, которые говорили, что перед тем, как выстрелить парень что-то сказал Бурому. Однако другие говорили, что он стал стрелять сразу, как подошел к столику, за которым сидел авторитет. Почему Бурый оказался без охраны, не понятно, учитывая количество его врагов. Возможно кто-то из охраны всё-таки был, но ретировался. При допросах Сергей утверждал, что такие люди, как Бурый, не прожили бы на войне и трех дней. Больше о своих мотивах он ничего не говорил, а лишь повторял:

– Вы и так всё знаете, так что или отпустите или вы такие же, как он.

Добиться от него чего-то ещё так и не смогли.

– Какое-то гипертрофированное чувство справедливости – подумал следователь.

Иван Иваныч отложил дело и прошелся по комнате. Он остановился у окна и задумался:

– Всё бы ничего, возможно этого парня, у которого после контузии и так с мозгами не всё хорошо, просто использовали. Но почему его мать, отказывается в нем признавать сына. Можно было бы подумать, что она таким странным способом хочет отвести позор его преступления от себя. Однако, сомнения у нее появились гораздо раньше. С того самого дня, как Ромашин пришел из армии, она несколько раз говорила об этом соседке – размышлял следователь.

– Откровенно говоря, лицо у Сергея действительно было сильно посечено осколками и несмотря на все старания хирургов, смотреть на него было не очень приятно. Но мать-то должна была понять, кто перед ней. Не мог же он настолько измениться за время службы. Кроме того, всё-таки странно, что Ромашин не попытался скрыться после убийства Бурого. Значит, либо у парня был сильный мотив, либо его наняли как исполнителя, но договорились, что он отсидит. Такое бывает, но в случае с Ромашиным, такой сценарий мало вероятен. Значит у него был сильный личный мотив. Надо сходить к его матери и пообщаться с ней самому – решил следователь.

Он созвонился с Людмилой Олеговной, так звали маму Ромашина, и на следующий день пришел к ней в квартиру. Перед ним появилась женщина, которой на вид можно было дать лет шестьдесят, хотя Иван Иваныч знал, что ей не больше сорока пяти. Причина этого ему скоро стала ясна. Когда он прошел вместе с хозяйкой дома на кухню, то сразу заметил на полу большое количество пустых бутылок от вина и пива. Одиночество и свалившиеся на голову Людмилы Олеговны несчастья, сломили эту, по всей видимости, когда-то очень красивую женщину. Она никогда не была замужем, и об отце Сергея никому не рассказывала. Единственной её опорой был сын, которого сначала тяжело ранили в армии, а теперь должны были посадить за убийство. Уже с самого начала разговора, Иван Иваныч не сильно верил словам матери Ромашина. Тем не менее она была убедительна в своих рассуждениях. Это он понял уже много позже. Ее сомнения относительно Ромашина, были основаны не только на травмах лица. Она была уверена, что человек приехавший к ней из военного госпиталя, ничем не напоминал её сына.

– Послушайте Людмила Олеговна, я понимаю, что в преддверии суда, приговор которого вряд ли вас устроит, вам не просто со мной говорить. Но это важно. Почему вы утверждаете, что не признаете в Сергее Ромашине вашего сына?

– Это не Сергей – резко произнесла женщина.

– Почему вы так категоричны. Есть приятели Сергея, которые признали в нем Ромашина.

– А что мне до них. Пусть своих детей признают так же, как этого.

– Я не хочу с вами спорить, но вы же знаете, какие ранения у него были. Его лицо очень сильно пострадало.

– А я вам не про лицо говорю. Тому, который перед вами приходил, полицейскому, я ему всё сказала.

– Вы могли бы теперь мне это повторить?

– Могу. У Сергея был шрам на левой лопатке. Он упал с дерева, когда ему было семь лет. Шрам не маленький, пять сантиметров. А у этого там ничего нет. Ещё родинка на правой щеке, заметная такая, ее тоже нет.

– Про лицо мы вроде с вами решили уже.

– Ну хорошо, а обувь.

– Что обувь? – спокойно переспросил Иван Иваныч.

– То, что я достала из шкафа любимые Сережины туфли и поставила в прихожей, а этот на них даже не посмотрел. Я говорю, ты попробуй одень, это же твои любимые. Он попробовал и сказал, что они ему совсем малы. Это как так? Были даже чуть велики, а теперь не налезают.

– Ещё что-то?

– Он когда приехал, меня не узнал. Понимаете, родную мать.

– Всё-таки у него была контузия, и случается, что память сильно страдает. К тому же позже, он вас всё-таки признал.

Было заметно, что у Людмилы Олеговны появились некоторые сомнения в своей правоте, но потом, видимо что-то вспомнив, она твердо сказала:

– Не знаю, что там с головой у него, а только он не мой Сережа. Его я всё ещё жду.

Иван Иваныч смотрел на женщину и думал, правду ли она говорит или всё это бред затуманенного алкоголем человека. Он посидел с ней ещё полчаса, расспросив о школьных годах Сергея, и посмотрев его фотографии. В конце концов Иван Иваныч решил, что задерживаться дольше не стоит и поблагодарив женщину за беседу, вернулся к себе на работу. Там он попросил одного из своих сотрудников, посмотреть нет ли чего в архивах на Ромашина. Выяснилось, что Сергей Ромашин уже попадал в поле зрения правоохранительных органов. Ничего особо серьезного за ним не нашлось, кроме одного эпизода. Несколько лет назад, Ромашина задержали по подозрению в соучастии в краже со взломом. Однако позже, его отпустили за недостаточностью доказательной базы. Не успокоившись на этом, следователь встретился с одним своим информатором и попросил по возможности узнать что-то о Сергее. Спустя несколько дней информатор сообщил Ивану Иванычу, что Ромашин вовсе не был таким белым и пушистым, каким показался сначала. Он подрабатывал наркокурьером и работал, в том числе на Бурого. В какой-то момент у Сергея произошел с ним серьёзный конфликт. Бурый даже хотел убрать Ромашина, но видимо не успел, так как тот ушел в армию. Теперь вроде бы вся картина собиралась. На службе Ромашин получил настоящий боевой опыт, а ранение вероятно сделало его более жестоким и импульсивным. По возвращению домой у него возник конфликт с матерью, которая его не приняла, так что это тоже ухудшило его психологическое состояние. Тем не менее жить он продолжал у себя дома и стал общаться с одним из старых знакомых, который его признал. Через него он выяснил, где бывает Бурый и достав где-то или получив от кого-то пистолет, расправился со своим заклятым врагом. Всё-таки что-то в этой стройной картине вызывало у следователя сомнение. Он решил лично допросить Сергея. Когда Иван Иваныч пришел в комнату допросов, Ромашин был уже там полчаса. Следователь вежливо попросил прощения за ожидание и попросил принести два чая. Теперь он мог внимательно рассмотреть Ромашина. Перед ним сидел парень лет двадцати, крепко сбитый, но с очень болезненным лицом, изувеченным шрамами и постоянно полузакрытыми глазами. На вопросы он отвечал вяло и с большой неохотой. Тем не менее Иван Иваныч убедился, что последствия контузии были гораздо более серьёзными, чем он предполагал. У Ромашина были довольно четкие воспоминания с момента прибытия к своей матери, но всё что касалось его до армейской жизни, выглядело каким-то лоскутным одеялом. Он помнил лишь отдельные эпизоды, причем почти без деталей. Сергей часто употреблял слова «я думаю», «это не сложно было понять» и «я знаю, потому что мне сказал такой-то». Он почти не помнил своих взаимоотношений с Бурым, кроме того, что тот хотел его убить. Ромашин также был уверен, что в армию его отправил именно этот авторитет. На возражение Ивана Иваныча, что уход Сергея в армию был скорее везением, так как покушение на него не состоялось, Ромашин ответил: