Гой

Хрущев победоносно оглядел зал, и каждый присутствующий почувствовал, что ему заглянули непосредственно в душу, которую даже от самого себя спрятать можно, но только не от кармического Кабана.

– Так вот открою вам секрет, – продолжил Хрущев, – мы не сможем догнать и перегнать Америку. Никогда. Экономическое соревнование с капитализмом приведет нас к полному поражению. Нынешнее поколение советских людей будет жить в нищете.

Услышав такое, собравшиеся пришли в ужас. То, что говорил Хрущев, они прекрасно знали и сами, но то, что это при них произнесли вслух, а они не заткнули уши, означало только одно: снаружи уже ожидают грузовики с закрытыми кузовами, в которые их погрузят и отвезут на железнодорожную станцию Южная Пальмира – Товарная, где загонят в тюремные вагоны, в том случае, если не сразу отправят на расстрел.

– Что? – удовлетворенно бросил в зал Хрущев. – Усрались?

Он расслабился и погрустнел.

– Так что же нам делать, какие будут предложения?

Зал ожидаемо онемел.

Кто-то начал одиноко аплодировать. Поскольку секунды бежали, а он все не проваливался под землю, его хлопки начали осторожно поддерживать. Уже через минуту дело дошло до овации.

– Партия благодарит вас за поддержку, – устало приподняв руку ладонью вперед, остановил бурное выражение чувств Дорогой Никита Сергеевич. – А теперь серьезно. Так что же нам делать? Закопать Америку? Или попытаться выкрутиться путем мирного сосуществования? И то и другое смертельно опасно для нашей горячо любимой родины, в вашем случае Советской Украины, которой я подарил Крым, чтобы хоть как-то на время удовлетворить ее национальные чаянья. А вот что нам делать с евреями, которые наверняка будут играть роль черных лебедей в этом противостоянии галактических масштабов, если кто еще не понял? Речь как всегда идет о власти над миром.

Дорогой Никита Сергеевич сжал кулаки, поднял руки и обрушил сильнейший удар на столешницу. Уже минут десять стоявший рядом с ним Григорий Карась отступил на шаг.

– Я ведь с измальства борец за народное счастье, – с досадой сообщил Хрущев. – И вот исторический материализм предоставил мне немыслимый шанс стать во главе всемирной империи рабочих и крестьян, казалось бы, силищу какую обрел, возьми и сделай счастливыми все народы Земли, а хрен тебе в рыло. А кто же не дает? Кто, я вас спрашиваю?

– Кто? Кто? Кто? – угодливо и одновременно негодующе раздалось из зала.

– А вы и не даете! – чуть ли не радостно прогрохотал Хрущев.

В зале воцарилась зловещая тишина.

– Вы, вы, – сменив интонацию на дружелюбную, повторил Хрущев.

По залу пронесся вздох облегчения.

– Ну на вас-то я управу найду!

– Найдете, Дорогой Никита Сергеевич, конечно, найдете, – счастливо откликнулся зал.

– А вот как быть с американскими империалистами и китайскими оппортунистами?

– Как? Как?

– Уж было думал, что придется Америку закопать и самим при этом неизбежно превратиться в ядерную пыль во имя строительства коммунизма, – поделился Хрущев ужасными замыслами из самого недавнего прошлого, – но тут неожиданно, причем буквально в последний момент, арабские фашисты помогли.

И Дорогой Никита Сергеевич поведал собравшимся, что эстафету Гитлера по части уничтожения евреев приняли арабские страны.

– В чем разница между нами, коммунистами, и арабскими фашистами? Мы, коммунисты, в полном согласии с культурными традициями Европы и Российской империи ограничиваем евреев в гражданских правах. Да, товарищи, как нас учил Ленин, мы берем все лучшее, что было в предыдущей культуре. А арабские фашисты берут все лучшее, что было у Гитлера и Геббельса, и совершенно этого не скрывают. Пока открыто дружить с такими режимами мы не можем. Так что же нам остается, если дружить с такими режимами нам нужно для победы коммунизма? А ничего, кроме как отныне называть эти режимы братскими и прогрессивными.

Далее Хрущев раскрыл государственную тайну. Советскому руководству стало известно, что арабские фашисты обратились к Америке с просьбой помочь им уничтожить Израиль. Вот просто взять и стереть его с лица земли. Но если гитлеровцы называли подобную задачу «Окончательное решение еврейского вопроса», то арабские фашисты оказались либо честнее, либо глупее, что, возможно, вообще одно и тоже, и предложили Америке утопить евреев в море.

– Вы себе представляете, чтобы произошло, если бы Америка согласилась? – спросил Хрущев. – В благодарность за помощь в этом деликатном вопросе арабы делали бы скидки на нефть америанцам вплоть до конца истории. А ведь нефть – это кровь экономики, как говорят буржуазные фальсификаторы научного коммунизма и политэкономии социализма. Короче, казалось бы, хрендец нам пришел, хотя, возможно, лично многим из вас и нет, поскольку мы прекрасно знаем, что кое-кто из присутствующих в этом зале в любую минуту готов переметнуться в стан врагов социализма, если почувствует, что от социализма ему уже никакого материального и социального толку не будет. Но… – Хрущев торжествующе воздел десницу к небу и после обнадеживающей паузы провозгласил. – Америка отказалась!

Раскатистое «Ура» пронеслось по залу. Зазвучали лозунги:

«Слава родной Коммунистической партии и лично Никите Сергеевичу Хрущеву», «Да здравствует ленинское руководство ЦК КПСС и лично Никита Сергеевич Хрущев», «Вперед к победе коммунизма под мудрым руководством лично Никиты Сергеевича Хрущева».

Когда восторги по мановению руки Хрущева утихли, он вкрадчиво поинтересовался:

– У вас, видимо, может возникнуть вопрос, а почему же американцы такие идиоты? На этот вопрос я отвечать не буду, потому что американцы отнюдь не идиоты, чего вам, к сожалению, в вашем нынешнем отмороженном, чтобы не сказать хуже, состоянии не понять. Мне страшно подумать, что же нас ждет лет через пять, может быть – раньше, а может быть – и позже. Ладно, свободны все, а я лично отбываю в Египет, где собираюсь присвоить его президенту, оголтелому арабскому нацисту с младых когтей, высокое звание Героя Социалистического Труда. Или, может быть, лучше Героя Советского Союза? У нас Ленин героем Советского Союза не был. А этот, чувствую, будет и получит священное право на бесплатный проезд в метро.

Хрущев еще раз оглядел зал и повторил:

– Свободны, что я сказал!

Григорий Карась тоже попытался мгновенно испариться по добру по здорову, но услышал:

– А вас, уважаемый товарищ Григорий Карась, я попрошу остаться.

3.

– Знаешь, кому раньше принадлежала эта вилла на территории ныне дома отдыха для трудящихся имени ВЦСПС? Между прочим, тут неподалеку, буквально в двух шагах, появилась на свет Анна Ахматова, которая родилась тут только затем, чтобы никогда в жизни этих райских мест больше не увидать. Вот смотри, президента Египта собираюсь Героем сделать, а великой русской поэтессе даже виллу и «Вольво» с персональным шофером подарить не могу. С другой стороны, пусть скажет спасибо, что мы ее вообще вместе с ее бывшим мужем не расстреляли. Может быть, это удачное место рождения и хранит ее всю жизнь и по сей день от наших чудовищных репрессий? Думаешь, что я случайно сюда прямо перед посещением Египта наведался? Люди, о которых ты никакого представления не имеешь, настоятельно посоветовали мне пожить тут минимум неделю перед тем, как я зайду в пирамиду египескую. И что ты думаешь? – Хрущев перешел почти на шепот. – Были мне голоса.

Дорогой Никита Сергеевич встал со стула и подтянул брюки, пояс которых был у него и так почти на груди, поскольку живот его прямо от нее и начинался. «Вылитый Санча Панса, – подумал Григорий, – если бы не клыки и глазенки кабаньи». Они вышли из зала, появилась охрана, и Хрущев кивком головы приказал открыть дверь в стене коридора, о существовании которой Григорий бы и не догадался. Хрущев задержался на входе, потом, взяв в руки поданный ему одним из сопровождающих факел, сказал:

– Все-таки одного охранника с собой возьмем.

И они, Дорогой Никита Сергеевич с факелом в руке, Григорий и боец охраны, начали спускаться в подземелье. Зашли в небольшую комнату. Посредине стоял стол, а на столе канделябр с многочисленными рожками со вставленными свечами. Хрущев, не гася, вставил факел в подставку в стене, после чего приказал охраннику зажечь свечи.

– Присаживайтесь, ребята, и послушайте, чего старик Хрущев вам расскажет.

Но рассказывать начал охранник, что весьма удивило Григория, но ни в малейшей степени коммунистического царя.

– Батюшка ты наш, Дорогой Никита Сергеевич, – вскочив из-за стола и бухнувшись на колени, возопил охранник, – не вели казнить! – и если бы он сумел, то попытался бы зарыть голову в землю.

– Видал? – обрадовался Хрущев и легко предсказал. – Сейчас начнет каяться в том, что дедушка у него кулак, а бабушка – еврейка. Ну, рассказывай, служивый, что у тебя с дедушкой и бабушкой.

– И то и другое, – оторвав лицо от земли, сознался охранник, однако на этом не остановился, но произнес следующую, видимо глубоко им выстраданную сентенцию:

– Но ведь правнук за прабабушку не отвечает, а внук не отвечает за дедушку.

– Это кто же тебя этому научил? – послышался грозный вопрос. – Уж не вынесенный ли мною из мавзолея? Как вы легко, надо отдать вам должное, всякую ересь усваиваете. Он ведь и многому другому учил. Ты, вот что, кончай каяться и перестань меня обижать. Думаешь, взяли бы мы тебя на работу, если бы все про твоих прабабушек с дедушками не знали? И то, что скрыл – хорошо, ибо всегда есть за что с чистой совестью тебя ликвидировать. А что поделаешь? Работа у нас такая. У всех советских людей, можно сказать. Давай, не порть праздника, садись с нами за стол. Не каждый день с простыми людьми чаи распиваю.

– А ну, – обратился он к своду подземной комнаты, – внесите сюда кофе с молоком и колбасу.

Когда все заказанное оказалось на столе, Дорогой Никита Сергеевич удовлетворенно произнес:

– Вкус у меня, конечно же, эклектический, зато убедительно антисионистский. Как сказано в нашем с некоторых пор исконно славянском Священном Писании? А сказано в нем: «Не вари котенка в молоке матери его». И вообще не вари котенка, ибо нет у него копыта ни раздвоенного, ни, как говорится, конвенционального. Но и голод не тетка. Нет, братцы, не для сионистов наше отечество разлюбезное. А вот Америка для них, выходит, самое то. Как ты это объяснишь, бывший комбат, чудом избежавший немецкого плена? Да, бросили мы вас на съедение в Севасе, ты уж извини старика-Первого секретаря ЦК КПСС нашей родной коммунистический партии.

– А как же им за Америку не цепляться, если мы их кинули, а она, не будь дура, взяла и подобрала?

– Вот, Григорий, – констатировал Дорогой Никита Сергеевич, – и ты правдою разродился. Не подвела, значит, комната. А на меня не смотри, я как был прирожденным лгуном и лицемером, так им в этой комнате и остался. Наша отечественная наука не так уж примитивна, как некоторые о ней думают. У Гитлера были великие маги под видом лжеученых, и у нас есть Трофим Денисович Лысенко с его якобы лженаукой. А за морганистов-вейцманистов-абрамовичеистов и прочих сахаровых и гинзбургов ты не переживай. Это того, что Трофим Денисович в райских кущах Астрала для нас делает, вам не понять, а то, что морганисты-вейцманисты реально вакцину против влияния этой комнаты в области квантового биосознания создали, так это любой дурак понять может. Вакцинирован я, Григорий, и все члены Высшего государственного совета вакцинированы. Да, видать, окончательной вакцины супротив еврейского Бога пока нет, о чем меня и Трофим Денисович, и вейцманисты с морганистами с другой мировоззренческой стороны предупреждали. Как думаешь, Григорий, этот их Бог – наш человек? В общем, был мне в этой комнате Голос, рекущий: «Будут приглашать зайти в пирамиду египетскую, не заходи, Никита». И что теперь делать? Послушаться этого Голоса или нет? Наш он, Григорий, или на врагов наших работает? Мнения членов Политбюро на этот счет разделились. А как знать, которые из них мне верны? Вот и поуправляй государством в таких условиях, хотя государства – это мы. Вот сколько на Земле государств, уничтожай их не уничтожай. И вот на тебе, не без помощи Иосифа Виссарионовича, Молотова и Громыко появилось и еврейское государство нам на погибель или во спасение. Пока, выходит, что в ближайшей перспективе во спасение, если мы, конечно, поможем арабским фашистам его уничтожить. Все козыри, как будто у нас на руках: и ненавидят евреев, а их Израиль – тем более, так что международная поддержка всякой сволочи нам гарантирована, и что там того Израиля, нам одной десантной дивизии хватит, чтобы всех лиц иудейской национальности в Иерусалиме в рамках исполнения своего интернационально долга за двое суток вырезать, а на душе покоя нет. Надо будет, конечно, еще раз Ильича навестить, посоветоваться. И может, поторопился я Гуталина из мавзолея вынести? Все-таки не зря ведь говорят, что одна голова хорошо, а две лучше.

Глазенки Хрущева зловеще сверканули и сразу же застыли в ледяной непроницаемости. Но скоро вновь ожили, и перед начальником Департамента Южной Пальмиры по мясу и молоку предстал чуть ли не добродушный бывший ответственный работник, а ныне вызывающий сердечное доверие пенсионер союзного значения, который по-простецки спросил:

– А что, Григорий, ничего не хочешь доложить старику о полукольцах неземного происхождения? Да вижу, что сам ничего не знаешь, но кто-то ведь наверняка знает, что и обидно. Пытались мы, конечно, через Трофима Денисовича и Вольфа Григорьевича справки навести, да только перепугали их не на шутку.

Прямо сказать, перепуган не на шутку был и сам Никита Сергеевич. И в слепом ужасе перед историей инициировал он гонения на Русскую Православную церковь, считая ее силою сатанинскою. Божье орудие видел он в Революции и учении Маркса, беспорочным пророком которого был Ленин. Не будь Революции, разве стал бы Никита вождем полумира, царем ядерно-космической России? Под его, Никиты, руководством человечество вышло в космос. Причем тут церковь? Но страхи одолевали Никиту. Иногда хотелось вызвать патриарха и сказать ему в глаза, что он живая архаика, пережиток, и что в церковь одни старухи ходят. А иногда самому хотелось зайти в церковь и свечку поставить. Хрущев просто ужасался этому порыву.

«Да нет же, нет, – думал он, – пойти к ним на поклон – это капитуляция. «Зачем же мы их расстреливали, зачем церкви разрушали?» – спросит тогда Господь. И что Ему ответишь? Нет, нельзя церковникам потакать, Бог нам этого не простит. Но как же нам все-таки уничтожить Америку? Или ее легче догнать, чем уничтожить?».

4.

Петя и Кристина Свистуны росли в квартире с балконом, на котором вешали евреев. Конечно, их детские умы были избавлены от таких подробностей, а души их не чувствовали ничего зловещего, когда они предавались играм на заветном балконе. Не будь его, детство обоих оказалось бы куда более пресным. Их безрукий еврейский папа, конечно же, был посвящен в новейшую историю балкона квартиры, которую, вернувшись в Южную Пальмиру, получил по протекции бывшего подпольщика Аркадия Карася. Познакомились они самым естественным образом: отец Аркадия, отставной комбат Григорий Карась, пригласил к себе в дом безрукого Семена Свистуна для того, чтобы передать ему загадочное полукольцо, история которого терялась в веках. Передача осуществлялась в присутствии сына бывшего комбата – Аркадия, уже известного в недавно освобожденном городе явно- тайного советника спецслужб. Явным в явно-тайном было то, что Аркадий открыто и даже демонстративно носил мундир капитана милиции, что, учитывая его средне комсомольский возраст, символизировало неслабую карьеру на нешуточном взлете.

«В каждой семье должны быть врач и тайный агент, – думал отставной комбат, – все-таки лучше, когда тебя лечат и сообщают о тебе куда надо свои, чем чужие».

Во время заветной передачи полукольца на квартире Григория Карася и выяснилось, что вернувшемуся в родной город по окончании ратных дел безрукому Семену Свистуну негде в этом городе жить. На его беду их квартиру заняли во времена оккупации не отъявленные коллаборационисты и даже не элементы, которых компетентная комиссия могла бы, на их счастье, счесть не более, чем безответственными, но герои легитимного, то есть организованного временно сбежавшей властью сопротивления, которых теперь попробуй высели из занятой ими благодаря оккупантам квартиры то ли сбежавших, то ли перебитых евреев.

– С жилищем я помогу, – прямо сказал Аркадий.

– «Хорош гусь, – подумал Семен. – Да кто же он такой, что может с квартирой помочь, ведь на вид не старше меня». А поскольку после недавней потери руки он все еще жил с обманчивым ощущением, что ему уже вообще терять нечего, сказал:

– Главные, значит, у нас не фронтовики, а подпольщики.

– Само собой разумеется, – не счел нужным делать вид, что он должен в чем-то оправдываться, подтвердил Аркадий, и Семен почувствовал себя так, словно ему оказывают высокое доверие. – Правят миром не фронтовики, Семен. Ты не обижайся, но Троцкий был типичным фронтовиком. Подпольщик из него всегда был средней руки. Армии, Семен, это прикладной инструмент при всей моей любви к нашей родной Красной армии и уважении к армиям потенциальных противников. Квартиру получишь на проспекте Сталина.

– Где? – не поверил ушам Семен.

А как было поверить, если проспект Сталина – это центральный проспект города, сочетающий в себе все преимущества урбанизма перед сельской глубинкой с преимуществами сельского покоя перед напряжением урбанизма. Прямо не проспект Сталина, а окончательное стирание граней между городом и деревней.

– А ты не слишком удивляйся, Семен, – сразу же превратил сказку в быль бывший подпольщик. – Ведь балконы домов на проспекте Сталина выходят, как ты знаешь, не во дворы, а на улицу, что оказалось очень функциональным с точки зрения повешения на них мирных советских граждан, которые оказывались евреями.

– Румыны этим занимались?

– Ну, скажем, не без помощи некоторых мирных, как оказалось, антисоветских граждан, которых я должен был выявлять, – уклончиво ответил Аркадий.

– То есть они вешали, а ты стоял неподалеку и записывал? Я просто хочу представить себе, как это выглядело.

– Почему же обязательно записывал? Может быть, и фотографировал. С опасностью, прошу заметить, для жизни. В общем, не спешат пока что наши земляки, проживавшие во временно оккупированной Южной Пальмире, расхватывать освободившуюся жилплощадь на проспекте Сталина. Ужас мистический у них еще не прошел. А тебя во время этих зверств в Южной Пальмире не было, так что знание, которое ты только что получил, у тебя есть, а ужаса мистического нет, а что такое знание?

– Знание – сила! – автоматически отчеканил Семен.

– Вот и поторапливайся занять квартиру, пока ужас мистический у людей не прошел. Ордер получишь уже завтра утром.

Так, неожиданно однорукий и одинокий Семен Свистун стал обладателем завидной жилплощади в самом центре красавицы Южной Пальмиры.

И, разумеется, мало-помалу сдружились бывший фронтовик с бывшим подпольщиком. Чем ныне занимался Аркадий, открыто носивший форму капитана милиции, не знал никто, а чем занимался Семен, донашивавший солдатский китель с пришитым к карману рукавом для несуществующей руки, знали все, потому что не занимался он ничем, живя на пенсию инвалида войны, официально названной государством Великой. Пенсия такой уж великой, увы, не была. Государство перед лицом будущих грандиозных свершений в области организаций ядерных взрывов и полетов в космос экономило на благополучии трудящихся как могло, да и инвалиды войны исчислялись в стране-победительнице в несметных количествах.

И вот однажды, когда Семен с утра уже был в подпитии в своей благоприобретенной квартире и готовился покинуть ее до вечера, чтобы выйти в свет в компании переночевавших у него таких же искалеченных освободителей народов Европы от коричневой чумы, буквально в дверях его задержал Аркадий, заставивший всех присутствующих переменить планы на день.

– Вы еще соображаете? – начал он застольную беседу. В качестве стола использовался давно опустошенный походный сундук румынского офицера, который, в отличие от советских, не мыслил себе войны без регулярной смены белья, запасов пахучей воды, несессера, нескольких сортов туалетного мыла и пачки презервативов. Сидели вокруг этого стола на полу. Удобнее всех в этой ситуации было, конечно, немолодому бывшему воину, избавленному от необходимости как-нибудь поудобнее приспособить ноги по причине их полного отсутствия. Вместо них у него была деревянная доска на подшипниках.

– Выпьешь с нами? – спросил безногий. – Только извини, ничего уже не осталось.

– Вот и отлично, – отозвался Аркадий, – считайте, что вам повезло, потому что, дорогие товарищи недавние сержанты и старшины, солдаты и матросы, генералы и адмиралы, ныне потерявшие человеческий облик, принято решение всех вас изловить и из города, который залечивает раны войны, выселить туда, куда никакая современная война докатиться не может.

– В тундру, что ли? – полюбопытствовал безногий. – Оленей жизни учить?

– Примерно, – ответил Аркадий. – Значит так, до вечера никому носа отсюда не высовывать. Харчи вам занесут. Дверь откроешь на такой стук. Запомнил?

– Запомнил, – кивнул протрезвевший Семен. – А вечером что?

– А вечером с тобой будет отдельный разговор, – пообещал Аркадий, – а за корешами твоими пришлю автобус, который доставит их под Южную Пальмиру, где они пополнят ряды трудового крестьянства. Речь, конечно, не идет о товарище на самокатной тележке.

И Аркадий остановил взгляд на двух молодцах довольно устрашающего вида. Один из них был без глаза и с обгоревшей щекой, другой – без кисти руки. Вместо нее у него было что-то вроде боксерской перчатки, в которой явно угадывался чуть ли не арсенал всякого холодного оружия.

– Дело в том, что неподалеку от города прямо сейчас организовывается мечта коммунизма в виде в скором будущем колхоза-миллионера под руководством товарища Онисима Макарыча Досвитного. Знаете значение греческого слова «онисимос»? Говоря по-русски – полезный. Вот Онисиму Макарычу для такого дела помимо официальной охраны понадобится неофициальная, в которую вас и зачислят, можете не переживать, Онисим Макарыч с вашими боевыми, а также уже послевоенными подвигами ознакомлен. И вы ему подошли. Остается спросить, подходит ли он вам?

– Слыхали мы за Онисима Макарыча, – ответил одноглазый. – Нам подходит.

– Вот и хорошо. Жить будете, как у полубога за пазухой, и жен вам по вашему хотению подберут. Только чтоб уже никаких «Богу богово, а полубогу полубогово». Объяснять, надеюсь, не надо. Тогда, пожалуйста, будьте добры распишитесь кровью. Да, вы – тут, а вы – тут.

Когда с этими формальностями было покончено, Аркадий обратился к безногому.

– Вы, если не ошибаюсь, были кипером «Черного моря» после того, как Трус в Киев ушел?

– Помнят еще?

– Знаете, что с Трусом стало?

– Кто ж не знает. Немцы его в Киеве в Бабьем Яру расстреляли. Хоть и не еврей, а сподобился. Великий был кипер. В Москве такого и близко не было. Я думаю, что за это на самом деле и расстреляли. Зачем немцам такой вратарь у недочеловеков? Вот по случаю и избавились. А заодно и от евреев – в сущности по тем же корыстным соображениям.

– Думаете, что не по идеологическим?

– А разве это не одно и то же?

– Что-то мы с вами, как южно-пальмирец с южно-пальмирцем разговариваем.

– А вы разве из Бредичева?

– Не из Бредичева.

Аркадий оглядел всю аудиторию и сказал:

– Поскольку теперь тут все уже окончательно свои, при всех еще одну государственную тайну и раскрою, к тому же вы поглядите, какое утро за балконом стоит.

А проспект Сталина и впрямь был погружен в южную утреннюю свежесть раннего лета. Как будто стоял один из дней Творения новорождающегося мира.

Когда Аркадий убедился, что благодаря его стараниям дивная свежесть утра не прошла мимо внимания присутствующих, он поведал им, что в дачно-престижном районе города будет открыт секретный интернат Безымянных детей.

– Вот в этот интернат вы, как бывшая спортивная легенда Южной Пальмиры, и направляетесь на службу в качестве заведующего кабинетом спортивного мастерства без права выхода за территорию интерната в течение пятнадцати лет. И еще одно, вы будете тайно консультировать Зубра по его просьбе.

– Значит, решили простить Зубра?

– А вы не рады?

– Я ноги потерял, а он… Да нет, рад, почему же…

Речь шла об еще одном вратаре команды «Черное море», который остался в оккупации и три сезона отыграл в чемпионатах Транснистрии, организованных румынскими властями.

– И что же, вы ему позволите в чемпионате Союза играть?

– Более того, сделаем его старшим тренером «Черного моря», кому еще возрождать славу южно-пальмирского футбола? А без ваших тайных консультаций он, по его словам, ее не возродит.

– Ему – слава и ноги, а мне ни ног, ни славы, – задумчиво произнес безногий.