Избранное

Вокруг меня. От моего дыхания
Гудели и раскачивались здания.

Я позвонил – услышал тишину.
Я закурил и проглотил слюну.
Толпа людей, гонимая пожаром,
По мне промчалась. Я был тротуаром.

Я пил из горла, изогнувши выю,
Шагаю прямо – улицы кривые,
Я – Геркулес, шарахаются люди.
Что ни случись – меня уж не убудет.

В теченье дня я был Герой и Порох.
Потом – Подонок. Был морально порот.
И только сын, проснувшийся от храпа,
Сказал: «Але, нельзя ль потише, Папа!»

Петербург

Там, где бродит индейское лето,
Задевая троллейбус пером,
И листва на асфальте монетном
Отливает к утру серебром,
Там, где волны и водовороты
Размывают творения рук,
Я прогуливался до Охты,
От Московского делая круг.

Чтил шагами твою топонимику,
Запахнувшись джинсой, как в бушлат,
И гранитную впитывал мимику,
Колоннадой Казанского сжат.
И, обучен колодезным эхом,
Лифт на верхних не ждал этажах,
А бросался в проёмы с разбега,
Тень любимой ловя в виражах.

Пара дней, пять ночей – ненаглядная осень
Всё стучит в моё сердце, как в мешочке молочные зубы.
Может быть мы по Невскому вновь поматросим,
Под влюблённых закосим и снова упрячемся в шубы.

Сергею Курехину

Чем я занят сейчас? Разрезаю столовым ножом
Две странички почившего в бозе поэта.
Слушаю фортепиано.
Немыслимым тиражом
Выпускает листву типография позднего лета.