Нью-Йоркская Кармен

День клонился к вечеру, но жара пока держалась.

Джеффри налил себе еще рюмку:

– Десять лет наркомании! Героин, кокаин, таблетки. Передозы, госпиталя, жизнь на улице… – он говорил вполголоса, чтобы не слышали ни Эстер, играющая во дворике с детьми в футбол, ни Тоня, полулежавшая в шезлонге с книжкой в руке.

Трудно объяснить, с чего вдруг Джеффри так разоткровенничался с этим евреем из России, который наверняка даже не знает, как выглядит пакетик героина. Кто ему Осип? Первый встречный. Но первому встречному порой бывает легче открыться, чем близкому родственнику.

– Из-за моей наркомании семья от меня отказалась, – продолжал Джефф.

– Еврейская семья отказалась от сына? Редкое явление.

– Да, родители – преподаватели в колледже, уважаемые люди, их можно понять – пятно на репутации. Если бы я остался в Кентукки, наверняка бы погиб. Но Богу было угодно меня спасти и привести сюда, в Нью-Йорк. Слава Богу, Барух Ашем! – он махом опрокинул рюмку водки, закусил маслиной.

Осип тоже выпил. Он слушал эту исповедь, и вдруг в какой-то момент религиозные атрибуты Джеффри – пейсы, бороду, ермолку – словно сдуло куда-то. Осип увидел перед собой слабого, надломленного человека. Даже выражение лица Джеффри ему показалось сейчас наркомански-вороватым.

Попытался себе представить: небольшой городок в Кентукки, маленькие заводы и фабрики. После работы здоровые парни идут в пивные бары и буфеты, пьют там пиво со стейками, разговаривают о страховках на автомобили, о банковских ссудах на дома, о скачках. И этот ранимый, чувствительный Джефф, потерявший свое редкое сопрано, а вместе с ним и свое «я», ну никак не вписывался в размеренную обыденную жизнь рабочих парней в далеком Кентукки.

– Хасидская община Seagate сделала богоугодное дело – они дали мне работу повара в иешиве. Стыдно сказать, мне почти сорок лет, а делать толком ничего не умею. Но жизнь постепенно налаживается, Барух Ашем! – Джеффри снова налил себе, и водка в бутылке спустилась ниже нарисованных на стекле гусей. – Вот женился, усыновил Мойше. Не нюхаю и не колюсь. Конечно, Талмуд мне дается с большим трудом, моя семья религиозной никогда не была, отец вообще в Бога не верил. В иудаизме я почти как турист. Знаешь, иногда молюсь в синагоге, и вдруг испытываю настоящее раздвоение личности: мне кажется, что это молюсь не я, а мой двойник. И думаю себе: пусть бы этот двойник так и оставался здесь, в талесе и с Торой, пусть молится, а я бы – сбежал в Кентукки, там такой хороший героин, ты себе не представляешь… – Джеффри умолк.

– Да, все это непросто, – сказал Осип, взглянув на Тоню.

Она уже закрыла книгу, собираясь встать. Почему-то сейчас жена показалась ему не такой привлекательной, как обычно.

– Хочешь, надену тебе тфилин? – предложил Джеффри. – Знаешь, что это за обряд?

– Да.

– По-моему, еще не поздно, – Джефф посмотрел на часы, затем достал из кармана мобильник, набрал номер. – Да, ребе, это я. Хочу надеть тфилин одному хорошему еврею, – он подмигнул Осипу. Закончив разговор, спрятал телефон обратно в карман. – Тебе повезло, еще успеем.

Осип взглянул на небо, где в просвете между кронами деревьев показался прозрачный месяц.

– Нет, лучше не сегодня. Как-нибудь в другой раз.

Он подумал, что время уже закончить посиделки с Джеффом. Пора брать видеокамеру и идти на берег, где он договорился встретиться со Стеллой. А после этого еще предстоит ехать на Манхэттен, на работу в ночную смену в гостинице «Мандарин».

Глава 4

Не все быстро поддается логическому объяснению. Впрочем, стоит попытаться понять, зачем Осипу понадобилась эта неинтересная и по сути бесперспективная работа в Оперативном центре охраны гостиницы «Мандарин».

Сама работа – низкооплачиваемая, Тоня как менеджер в ателье даже в нынешние неблагополучные времена получала раза в три больше. Конечно, любой доход впрок. Но стоило ли губить время, часами просиживая перед экранами в зале Оперативного центра охраны? Тупо глядеть, как по коридорам двигаются безликие постояльцы, как они входят в спа-салоны, гостиничные бары и рестораны, как по служебным коридорам горничные толкают к грузовым лифтам контейнеры с грудами грязного белья, а у входа швейцары в красных камзолах и фуражках услужливо открывают двери возбужденным нью-йоркской атмосферой туристам. Скрытые камеры в здании наведены на все лестничные клетки, пожарные выходы, разгрузочные площадки, гаражи, отсеки вентиляционного и электрического оборудования. Нет, тратить свое драгоценное время, чтобы пялиться на экраны, рассматривая все это, определенно не стоит.

Уход мужа в охрану Тоня приписывала его очередному чудачеству, выверту, к которым после десяти лет совместной жизни она уже привыкла.

…Когда-то, выходя замуж за студента Театрального института, она втайне надеялась, что Осипа как театрального режиссера ждет блестящее будущее: Питер, потом, может, Москва. Себя же она видела на вторых ролях в той яркой жизни, где славу и деньги будет обеспечивать муж, а ей лишь останется подставлять свое хрупкое плечико под это сладкое бремя. Еще бы! Он ведь (а на этот счет у Тони не было ни грамма сомнения) безумно талантлив! Она в его талант верила больше, чем в себя.

Но когда до окончания института оставался год, Осип вдруг сделал, по его словам, «прыжок с моста» – бросил институт и пошел учиться на кинооператора. «Жаль, конечно, что он не закончил институт. Но разве настоящему таланту нужен диплом? Кино? Что ж, это даже лучше, – решила Тоня. – Более современно, больше перспектив».

О-о, наивные представления жен, связавших свою судьбу с художниками! Не ждите, девушки, того, что показывают в красивых фильмах и о чем пишут в глянцевых журналах. Врут они всё! Врут. И если вам доведется встретить бледного юношу с горящим взором, который вам покажется гением, – бегите от него! Бегите без оглядки, пока вы не превратились в очередной соляной столб из окаменевших слез!

Закончив соответствующие курсы, Осип поработал оператором на студии документальных фильмов, участвовал в съемках ленты про беспризорных детей.

Фильм еще монтировался, но не за горами был очередной «прыжок с моста»: однажды Осип сообщил, что попросил у своих родных, когда-то уехавших в Америку, прислать им вызовы на постоянное место жительства. «Тогда, пять лет назад, я с ними уезжать не захотел. Но с тех пор многое изменилось. Дело не в том, что политическая обстановка в России мне все больше не нравится. Вернее, не только в этом. По своим родным – родителям и старшему брату – я тоже не шибко соскучился. Подлинная причина в другом.» Как объяснил Тоне, он еще «не чувствовал себя готовым к настоящему творчеству». Оказывается, вокруг не было чего-то такого… «Понимаешь, Тонч, – так он называл жену, – я слишком хорошо знаю питерскую жизнь, я слит с нею. Но я не вижу себя. Мне нужно отойти далеко в сторону, оказаться на другом берегу».

Тоня, еще не так давно мечтавшая взлететь на вершину мужниной славы, начала смутно догадываться, что ей лучше готовиться не к захватывающим дух полетам, а к «прыжкам с мостов». Она уже не так усиленно искала логику в поступках мужа, замечая в нем определенную странность, которую ранее принимала за одержимость гения. «Ты просто не веришь в свой талант», – убеждала его Тоня, хотя, по правде, и ее вера в талант мужа заметно пошатнулась.

«Что ж, в конце концов, Америка – не худший вариант», – успокаивала она себя. Почему-то была уверена, что рано или поздно Осипа все равно куда-то понесет.

Переехав в Штаты, они поселились в провинциальном городке Пенсильвании, где жили Осипа родные. Жизнь там была смертельно скучна: Осип с Тоней получали государственное пособие и в каком-то захудалом центре для новоприбывших иммигрантов изучали английский язык. У обоих возникло ощущение тупика.

Все изменилось после того, как оказавшись на одном из нью-йоркских фестивалей, он встретил известного режиссера Славу Цукермана, создателя нашумевшего в Америке, даже культового фильма «Жидкое небо».

– Нью-Йорк – благодатный для кино город, сегодня это культурный центр мира, – говорил Цукерман, через несколько дней после фестиваля пригласив Осипа к себе в гости. – Жизнь здесь кипит, каждый день рождаются новые идеи. Думаю, сейчас в Нью-Йорке снимается больше независимых малобюджетных фильмов, чем в любом другом месте на земле. В Голливуде же может пробиться только тот, кто уже снял успешный фильм на английском и готов вписаться в их систему. Зато здесь люди более открыты для всего нового, чем в любом городе Америки, а может, и мира. В Нью-Йорке острее чувствуется тоска по прекрасному…

Было интересно слушать этого режиссера, еврея, «русского душой», так проникновенно влюбленного в Нью-Йорк.

– Но чтобы снимать американские фильмы, надо сначала понять американскую жизнь, а она очень сильно отличается от российской. Один мой знакомый на пути из России в Америку во время остановки в Италии написал сценарий об Америке и хотел мне его прислать. Я ему ответил, что читать этот сценарий не буду. К его талантам это никакого отношения не имеет. Человек из России, который никогда не жил в Америке, не может написать сценарий об американской жизни, даже если он гений. Жизнь познается только на собственном опыте; чтобы человек начал сносно ориентироваться в новой жизни, должно уйти несколько лет. Тяжелых лет, – тяжелых, несмотря на желание в эту жизнь вписаться. Хотите того или нет, но сперва нужно хорошенько потереться о колючий кустарник иммиграции. К тому же, профессия режиссера сама по себе требует безумного желания осуществить свою мечту, без этого желания, без этой одержимости режиссер состояться не может. Я видел много разочарований, видел и тех, кто в бывшем Союзе хотел стать режиссером, а здесь, в Штатах, решил пойти в программисты или в дантисты. Кстати, а что у вас за плечами, молодой человек? Какой жизненный опыт? Незаконченный институт, женитьба, год работы на студии документальных фильмов… – Цукерман на миг умолк, словно представил себе чашу весов с жизненным опытом Осипа. – Я, конечно, не пророк, но… Осип, а вы, случайно, не хотите стать дантистом? Пять лет учебы – и ваше американское будущее обеспечено. Будете ставить световые пломбы и фарфоровые зубы. Захотите – переедете в Голливуд, там хорошие дантисты всегда нужны, они там не менее успешны, чем режиссеры. Купите себе виллу с бассейном, телевизор на всю стену и машину для изготовления домашнего попкорна. Зачем вам эти творческие мытарства, неопределенность, бедность? Ну-ну, не сердитесь, шучу. Такое у меня чувство юмора.

И Осип внял совету коллеги. Тоне пришлось пережить очередное разочарование, когда, вернувшись от мэтра (Тоня втайне надеялась, что Цукерман предложит мужу работу в своем новом фильме), Осип заявил, что они переезжают в Нью-Йорк, и он идет «тереться боками о колючий кустарник и встраиваться в новую жизнь». Идет работать таксистом. Потом была работа санитаром в хосписе. Словом, его жизнь напоминала даже не захватывающие прыжки с мостов, а ползание на брюхе.

Зато карьера Тони, расставшейся с иллюзиями, потихоньку пошла вверх: начав с портнихи, Тоня доросла до должности менеджера в престижном ателье. Мужа она жалела изо всех сил, смирившись с мыслью, что вышла замуж за хорошего человека, но неудачника со странностями, которые когда-то ошибочно приняла за признаки таланта.

Как многие жены мужей-неудачников, груз ответственности за семью она взвалила на свои хрупкие плечики, при этом довольно сильно согнув свою лебединую шею. Тоня отвечала за финансовое благополучие семьи, медицинские страховки, уплату счетов. Каждый переход мужа на новую работу принимала уже спокойно, почти без нервов, расценивая как очередное шараханье.

***

Но больше всего огорчало Тоню безразличие мужа к сыну. Да, он проводил с Арсюшей время, но только, по ее мнению, для галочки, выполняя свой отцовский долг и при этом всегда поглядывая на часы. Постоянно забывал дату рождения сына, и Тоня пускалась на разные мелкие уловки, скажем, расставляла повсюду в квартире фотографии Арсюши или, где могла, вводила его имя и эту дату в компьютерные пароли.

Сын часто спрашивал: «Ма, а где папа? А когда он придет?» – и ей приходилось, улыбаясь, врать, что «папа на работе, он тебя очень любит и на уик-энд мы все вместе пойдем в парк и в магазин игрушек».

Наступал уик-энд, и папа, случалось, действительно шел вместе с ними и в парк, и за игрушками. Стоило Арсению попросить, чтобы ему купили какого-нибудь монстра, Осип тут же доставал кредитную карточку и, набив полную корзину этими пластиковыми уродами, скоренько шел к кассе расплачиваться, в чем, кстати, Тоня видела очередное подтверждение – отец не любит сына. Да что говорить! Когда он снимал Арсения на камеру, видео и фотоснимки сына интересовали его исключительно с эстетической точки зрения. Разве это настоящий любящий отец?

***

Арсюша каждый вечер с нетерпением ждет отца: вот, папа придет и расскажет ему какую-нибудь историю. Ведь никто, кроме папы, таких историй сочинять не умеет. Герои этих историй, и пираты, и путешественники, – все они папины друзья.

Папа обещает, когда Арсений вырастет, взять его с собой к пиратам на корабль. Поэтому Арсений спешит вырасти. Для этого он делает все возможное: прилежно учится в школе, писает прямо в унитаз, поднимая перед этим стульчак, и на ночь иногда аккуратно складывает всех своих монстров в коробку.

Но… папы часто до ночи нет дома. Иногда, когда Арсюша уже почти спит, он смутно, сквозь цветные круги, чувствует, как в комнату входит папа, накрывает его одеялом, гладит по голове. Арсюше хочется проснуться и папу обнять, но веки такие тяжелые, что их не поднимешь. Он нащупывает волосатую папину руку и, крепко обхватив, прижимает к себе.

***

К последней работе мужа – оператором в гостиничной охране – Тоня отнеслась уже почти благодушно, разве что уточнила, не опасно ли это для жизни, все-таки охрана гостиницы, мало ли что. Услышала в ответ, что более безопасного места быть не может: сидишь за стальной дверью в зале, управляешь скрытыми видеокамерами, установленными в разных точках гостиницы, смотришь на экраны и чуть что – докладываешь оперативному дежурному. Такое описание Тоню успокоило.

Осип уверял, что работа охранника даст ему возможность «уловить ритм столицы мира». К тому же у него будет прорва свободного времени, особенно по ночам, и он спокойно сможет заниматься своими творческими делами.

И все-таки Тоня ошиблась! Прожив с ним столько лет вместе и поставив на нем клеймо горемыки, она не замечала, как все эти годы в нем вызревал талант художника, направлявший неведомыми путями его судьбу.

К тому времени у него уже был написан сценарий, составлен бизнес-проект, и он занимался поиском спонсора. Прошло еще немного времени, и начались съемки.