Джен

Потрясающая панк-группа с блестящим будущим: концертами, гастролями, CD-дисками, видеоклипами и прочими фейерверками и звоном литавр, сопровождающими жизнь звезд и поп-кумиров.

Где они встретили гитаристку и вокалистку Фрэю, я не знаю. Френсис сказал, что в баре, где она под гитару исполняла свои песни. Может быть.

Когда мы с Джен впервые раскрыли новосозданный веб-сайт новой панк-группы и увидели выложенные там фотографии музыкантов, Джен заметно помрачнела:

– Какой ужас…

Лично я ничего ужасного на тех фотографиях не обнаружил: два парня в драных футболках и с выкрашенными в красно-зеленый цвет волосами – за инструментами; и девушка – тоже в одной маечке с глубоким вырезом, в татуировках и с гитарой – орет в микрофон.

На органе Френсиса – тоже микрофон, и Френсис орет. Ну и микрофон перед лицом ударника Майкла. Словом, можно только представить, какой грохот стоял в студии Джеймса, где они теперь репетировали.

– Какой ужас… – Джен не сводила с экрана компьютера взгляд, продолжая кликать мышкой, и новые снимки ребят в драных майках с выкрашенными волосами мелькали перед ней.

Вот они втроем в баре, пьют пиво из больших бокалов. А вот – в какой-то беседке на берегу – тоже с бутылками пива. На безлюдном пляже, все трое – абсолютно голые.

Вот в какой-то убого обставленной комнатке – в приюте, где жил Френсис, – играют в карты на полу. Фрэя в разорванных чулках, в носу – кольцо. Оба парня раздеты по пояс. На полу пустые бутылки из-под пива, пачки сигарет.

А вот сюжетный снимок: Френсис лежит на полу на спине, Майкл – на нем сверху, душит его. Не поделили девушку, видать.

– Он просит у меня тысячу долларов на запись их первого концерта. В какую сумму мне уже обошлась эта их музыка, ты себе не представляешь.

Она кликнула мышкой, и в кабинете стало тихо. Будто только что здесь, на столе, извергался вулкан и это извержение сопровождалось землетрясением под чьи-то вопли – и вдруг тихо-тихо…

– Но ведь это хорошо, что твоего Майкла хоть что-то увлекло, задело. Кто знает, может, из этой затеи у них что-то получится. Во всяком случае, это его собственный выбор, – сказал я.

– Когда-то я мечтала, что мой сын станет адвокатом или врачом. Ладно, в конце концов, он счастлив, ему хорошо, и это главное… – она вздохнула.

Глава 11

В клинике существовала добрая традиция: каждый год в конце мая для сотрудников устраивали пикник. В этом году местом для пикника был выбран парк в районе Park Slope. В ресторане были заказаны столы.

* * *

День выдался тихим, почти безветренным. Выехали в полдень. Я предложил Джен место в своей машине. К моему удивлению, она сразу согласилась. Надо сказать, что в последнее время Джен словно забыла былые обиды и угрозы за мои «шалости и несерьезности»; только хвалила меня без меры и даже пообещала похлопотать, чтобы меня взяли в эту клинику на работу.

Мы о чем-то болтали. Джен покачивалась на сиденье рядом, а я краем глаза косился на ее белоснежные ноги. И с превеликим трудом преодолевал соблазн погнать машину куда-нибудь за город, в темный лес.

……………………………………………………………………………

И вот кулинарная часть в основном была закончена. Сотрудники-гурманы в ресторане расправлялись с десертом, остальные прогуливались по парку.

Джен удалялась по тропинке вдоль берега озера, по которому плавали утки и лебеди. Непривычно было видеть ее в туфлях без каблуков.

Я догнал ее и, засунув руки в карманы джинсов, пошел рядом. Она даже не удивилась этому.

– Еда была отвратительная, очень жирная. Теперь придется неделю сидеть на строгой диете, – сказала она и в подтверждение своих слов погладила живот. – Но что поделать, если наш директор любит такую жирную кухню. Ой, смотри! – воскликнула она.

С противоположного берега к нам плыл лебедь. Белый, с длинным красным клювом. Вероятно, рассчитывая чем-то у нас поживиться.

– Жаль, что у меня нет с собой хлеба или крекеров, – Джен подошла к краю каменистого берега.

Лебедь приближался, уже были видны его часто двигающиеся под водой лапы.

Присев, она протянула к нему руку:

– Плыви сюда, ко мне…

Птица остановилась. Смотрела умными, внимательными глазами на сидящую перед ней женщину. И… поплыл лебедь. Забил под водой лапами и, изменив линию изгиба длинной шеи, потянулся к руке. Сейчас коснется, ей-богу, коснется клювом ее ладони.

«…Зачем ты меня преследуешь? Я не знаю тебя. Не понимаю тебя. Ты сумасшедший!.. Нет, ты – коршун, уже целый год кружишь над моей душой. А я хочу жить, как жила. Я не хочу погибнуть в твоих когтях. Понимаешь? Не хочу! Не хо-чу…»

…Она трогала мои волосы, гладила по щекам…

Ее платье валялось на полу, там же, где валялись и мои джинсы и рубашка.

И вся ее одежда теперь ей была не нужна! Расколдовали Лебедя. Груди ее белые, теплые, и живот белый, теплый, и плечи, и вся она белая. И не знаю я на всей Земле женщины белей Джен. И не хочу знать!

Свет луны лился через окно в комнату.

– Гладь, гладь. Целуй. Здесь, и здесь, и здесь – где хочешь…

Потом Джен сидела, откинувшись назад, подложив себе под спину подушку. Свет я не включил, но мои глаза уже привыкли к темноте. Я видел ее профиль, ее плечи, покрытые черными пятнами ее волос.

– Зачем мне это нужно, ты не знаешь?

Я молчал. Ожидал, что последует раскаяние. Всё – как и положено: совершенный грех, потом раскаяние. Обязательная часть программы женщины, вступившей в… скажем так, сомнительную интимную связь с мужчиной.

Она подтянула повыше к себе плед, словно желая спрятаться под ним.

– Кстати, у меня двое детей. Я уже скоро стану бабушкой. И вот, приехали.

– Хочешь чай? Кофе?

– Нет, спасибо… Сегодня пятница. Шаббат. Царица Суббота, – помолчав, она вдруг запела что-то на идиш. – Каждый Шаббат мы в семье пели эту песню. Мы с Сарой зажигали свечи и, накрыв на стол, ждали отца из синагоги. Он приходил, читал молитву и наливал в чашу вино. Потом мы ели халу, я всегда выковыривала из нее изюм, а мама говорила, что я – сладкоежка и слишком переборчивая, а нужно брать то, что дают, – хмыкнув, снова напела ту же песенку. – Знаешь, о чем эта песня?

– О чем?

– О Женщине. О том, что Женщина ценнее любого жемчуга… Представляю лицо Сары, если бы она меня сейчас увидела… У тебя душ работает?

– Да, конечно. Сейчас достану тебе свежее полотенце.

Она поднялась, и через минуту я услышал шелест клеенчатой шторы в ванной и шум воды из душа.

* * *

Утром Джен наводила у зеркала марафет. Она уже была в платье, волосы расчесаны, губы накрашены. Только босиком – ее туфли стояли в коридоре.

Я варил кофе у плиты. Сквозь квадратный проем в стене, разделяющей кухню и комнату, поглядывал на Джен. Вскоре вынес из кухни в комнату и поставил на стол две чашки кофе, сахарницу и молоко.