Саратовские игрушечники с 18 века по наши дни

– Ла-ри-он, поздно уже,– проговорила жена, качая на руках малютку,– ложился бы спать.

– Нет, мать, не поздно,– и Ларя тряхнул русыми кудрями, – Я ведь не играл ещё. Вот отыграю и будя.

– Поздно уже. Дети уснули, видишь на полатях сопят.

– А ты, Анфис, ложись, я не могу не отыграться. Сама знаешь, глина чуть подсядет и уж с поправкой морока будет.

– Это о чём они?– спросил Дима.

– Сам не понимаю,– ответил Павел Петрович. Давай понаблюдаем, оно и прояснится.

А на столе у глинолепа уже довольно много всяких игрушек сделано и не одинаковых, а в разных позах. Тут тебе одна только собачка и бежит, и лает, и играет, и хвост свой догоняет.

– Зачем столько?– спросил Дима.

– Я, Дима, тоже не всё досконально знаю, хотя и учитель, многое и до меня уже не дошло, за давностью лет, как за горизонтом спряталось.

– Видите? Их мастер по нескольку штук расставляет и при этом улыбается – воскликнул Дима.

– Он жене сказал, что должен отыграться,– проговорил Павел Петрович.– Что значит отыграться? Не понимаю…Не будет же он в них играть на самом деле?.. Тут какой-то секрет.

– Да-да, видите, играет в только что слепленные игрушки!– Воскликнул изумлённо Дима. Он подошёл к самому столу и вцепился в столешницу.– А зачем он, Павел Петрович, это делает? Не решил же взрослый усатый дядя просто поиграть как маленький?

– Конечно, нет, Дима. А играет он в них, я думаю, для того, чтобы характеры слепленных фигурок выверить и если чего не так, то подправить. Когда одна игрушка стоит, то её характер не так проявляется. Вот он и сводит игрушку с игрушкой, а то и по нескольку штук сразу.

Тут они увидели, как мастер рядом с собой на столе поставил собачку. Пёсик припал на передние лапки и азартно лает, не зло, а по-доброму. Покрутил мастер ус и напротив него поставил другую собачку побольше и тоже дружелюбно лающую, только поза у ней высокомерная, с поднятой лапой. Сверху вниз смотрит. Это спорщицы. Ларя лапку у неё чуть опустил.

– Ни дать, ни взять тётка Марьяна с бабкой Аграфеной сошлись,– проговорил Ларя, усмехаясь в усы.– Они не могут, чтоб друг с дружкой не поспорить. Недавно спорили так, что одна голос потеряла.

– Всё-то, ты подмечаешь,– проговорила жена, улыбаясь. Ей определённо нравились эти собачки.

Тут мастер отставляет высокомерную собачку и ставит на её место большого быка, копилку, а напротив высокомерной ставит бодающихся барашков. Вот уже две композиции получилось. Вторая композиция, верно, это «дуэль». Тут тебе и секундант с поднятой лапой на месте, того и гляди даст команду к поединку, и баранчики с круто закрученными рогами готовы померяться силами. Но, что-то не понравилось мастеру. Он взял в руки каждого из баранчиков и отогнул немного головки вверх. Позы получились более дружелюбными.

– Не люблю злых, – проговорил Ларя.– Теперь всё в порядке. Теперь у них просто поединок, чтоб силами померяться, а не драка.

Много разных ситуаций можно составить из фигурок, хорошие игрушки получились.

– Отыграл и иди отдыхай,– сказала жена,– хватит на сегодня.

Из подполья вылез кот Епифан. Крадучись дошёл до порога и прыгнул на печь. Тут мастер вдруг прислушался, насторожился, подошёл к окну, отдёрнул занавеску, стал вглядываться в замёрзшее стекло.

– Чего ты?– спросила жена,– аль балует кто?

– Почудилось,– сказал Ларя, задвигая занавеску и отходя от окна,– ветер под застрехой играет, ставнями скрипит. Пожалуй, Анфис, я сегодня и расточу, всё быстрее высохнут,– сказал мастер,– я сегодня в настроении, должна хорошо расточка получиться.

– Ну, как знаешь,– Анфиса, притворно нахмурившись, ушла в переднюю комнату и задёрнула за собой занавеску.

– А вы нам про расточку ничего не говорили,– сказал Дима,– что это?

– Такого слова «расточивать» вы ещё действительно не слышали,– ответил Павел Петрович,– да и, читая о других глиняных игрушках, вы его не встретите. Не встретите потому, что игрушки расточивались только на Саратовщине. Это ещё одна особенность Саратовской глиняной игрушки. Дело в том, что расточивание – один из самых древних способов декорирования глиняной посуды и назывался этот декор – ямчатым. Технология расточивания такова: берёт мастер штампик и вдавливает его рабочей частью в тело сырого изделия, получаются ямки разных конфигураций (точки). Какой конфигурации штампик, такой и углубленный оттиск получается, то есть ямка. Только я раньше времени не буду говорить, давай посмотрим, как это будет делать мастер. Хорошо?

Дима кивнул и стал наблюдать за игрушечником.

– Видите, он пододвигает к себе глиняную тарелку, на которой лежит множество деревянных и глиняных штучек.– Сказал Дима,– Сразу и не разобрать, что это такое? Ясно одно, что у каждого предмета имеется ручка – держатель, а на конце приспособления её что-то прикреплено или вырезано.

– Это Дима и есть штампики. При помощи их мастер оттискивает, различные геометрические фигурки: кружочки, треугольнички, квадратики, звёздочки… Штампики имеют обязательно геометрический рисунок, других в расточке не допускается. Мастер при помощи набора штампиков, может оттиснуть на теле изделия составной геометрический рисунок.

– Такие игрушки и красить не надо! – воскликнул восторженно Дима.

– А их и не красили, а только слегка ямки подкрашивали.

– Так можно и без штампиков любой рисунок кисточкой нарисовать,– сказал Дима,– зачем такая морока?

– А вот на этот вопрос ты ответишь себе сам, когда изделия расточенные увидишь,– сказал Павел Петрович.

– Вон вижу на готовых изделиях на полке гривы подкрашенные, рога, копытца, глаза – точки.– Сказал Дима.

– Всё правильно, у игрушек эти части тела так и красили, но это не ямки.

Они разом замолчали, потому как на столе развёртывалось какое-то таинство. Мастер взял бычка в одну руку, а в правую штампик и быстро на боку бычка оттиснул круг. Затем другим штампиком поменьше, по периметру, поставил несколько звёздочек, затем пожевал ус и, взяв третий штампик, поставил в центре рисунка солнышко с ровными и прямыми лучами. И, видимо, остался своей работой доволен. После этого он сделал точно такой же штампиковый рисунок на другом боку бычка и принялся за голову: посредине лба оттиснул маленькую выразительную звёздочку, затем самым маленьким штампиком, похожим на спичку, оттиснул глаза. После того, как у быка появились глаза, он как-то сразу ожил и совершенно изменился. И хотя он ещё не был подкрашен и не был покрыт матовым глянцем, это был уже иной бык, не те, что пасутся в стаде, которых видел Дима у бабушки в деревне. Лучи света от лампы падали на игрушку и не отражались как обычно. Эти лучи попадали в ямки и отражались под разными углами. Ямчатые рисунки, казалось, были объяты пламенем. «Вот здорово,– подумал Дима,– такого кисточкой никогда не сделаешь. Но и это было далеко не всё, расточенный бык в руках Иллариона был сказочный, а не земной. Раскиданные по его телу звёздочки, квадратики, рисовали фантастическую картину мирозданья. И всё это было единым, в одном многоступенчатом рисунке.

– Вот это да,– выдохнул Дима. Но что это? Глядя на грудь бычка, мастер надолго задумался. Затем отставил бычка, взял нож, деревянную палочку и стал что-то вырезать на её торце.

– Что это он делает? – удивлённо спросил Дима.

– Штампик новый вырезает,– пояснил Павел Петрович. Нет у него штампика, по его задумке, – вот, он и взялся за нож.

– Что, штампики… ножом вырезали?– удивился Дима.

– Здесь нет ничего необычного,– пояснил Павел Петрович. Ещё их выжигали или просто подбирали из разных веточек. Главное, чтоб геометрический рисунок был в оттиске. Вон видишь, он уже что-то вырезал.

В это время игрушечник, прищурившись, разглядывал на свет лампы, изрезанный торец палочки и видимо, оставшись доволен сделанным, влепил его в средину груди бычка… Получившийся оттиск Дима рассмотреть не успел, потому, как мастер быстро поставил игрушку на стол и взял другого бычка. Однако, не стал выдавливать прежнего рисунка, а взял другой штампик. На теле бычка появились треугольники, квадраты с боковым углублением и крестики с заострёнными скошенными палочками. Вид от такого рисунка у бычка был довольно грозный, по сравнению с первым, не хотелось бы попасть к нему на рога.

– Ух, ты? Какой грозный получился,– проговорил вслух Ларя.– Всё правильно. Таким ты и должен быть для волков, которые из стада телёнка стянуть желают, а вот здесь на тебе мы добрые оттиски разместим. Это значит, что ты только для зверья грозный, а для стада добрый, заботливый, но и строгий одновременно.

– Видишь,– заметил Павел Петрович,– один и тот же бычок, а при другой расточке и характер другой имеет.

– Это как одними и теми же красками можно нарисовать и доброе и злое! Значит и штампиками тоже?

– Молодец, догадливый.– Похвалил Павел Петрович.

– А папа говорит я смекалистый,– добавил Дима.

– Смотри, смекалистый…, смотри, да запоминай…– весело сказал учитель.

Ларя довольно быстро закончил расточку и принялся за подкраску. Разумеется, он пользовался не такими кисточками, какими пользуются дети в школе сейчас, но особых свойств от кисточки и не требовалось, главное чтоб она подкрашивала ямочки изнутри. Только Ларя не стал раскрашивать, голову поднял, прислушивается… Дима тоже прислушался – вроде ничего особенного – на улице ветерок соломой играет, да старые сосульки перезваниваются, даже Кузя не лает и вроде как рычание послышалось,.. охнул кто-то. Ларя тут же бросился к двери, в сенцах схватил топор и на улицу. Дима только подумал о том, что неплохо бы посмотреть, что там случилось, как тоже на улице очутился. Видит, Илларион кого-то за шиворот держит, тот, кого он держит, на карачках стоит, голову в сугроб уткнул, рядом ломик и запор сбитый валяются, Кузя рычит и за штаны злоумышленника тянет. Тут Анфиса на крыльцо с кочергой выскочила, видно шум услышала, а Ларя уже взломщика в дом волочет.

– Сейчас мы тебя на свету рассмотрим,– говорит Ларя,– узнаем, кто это любит по ночам по чужим сараям шастать?

Втолкнул он грабителя в дверь, сам следом вошёл, а грабитель бух Иллариону в ноги и говорит:

– Не губи, Ларион Африкантыч! Век за тебя буду бога молить, бес попутал.

– Ты смотри, да он никак моё имя в крещении знает, значит наш, деревенский, не чужак.

Сдёрнул Ларя с злоумышленника шапку и от неожиданности крякнул.

– Никак Михей пожаловал!– удивлённо сказал мастер. – Ну, и что ты, Михей, хотел в сарае моём увидеть!? – прогремел голос Лариона.

– Глинку хотел увидеть,.. глинку,.. твои игрушки, супроть моих, веселей получаются,.. вот я и хотел…

– Чего ты хотел? Я знаю. Ты бы лучше у меня спросил, я бы не отказал. Сарай бы не пришлось взламывать, запор портить.

– Неужто бы дал?.. – изумился Михей.

– Я тебе и сейчас дам, не смотря на то, что ты ко мне вором пришёл,– сказал Ларион, насмешливо глядя на стоящего на коленях Михея. Только, врядли ты, Михей, что путное сделаешь. Тебя зависть в мой сарай погнала, А зависть – она твой противник, а не помощник. Хочешь, совет дам?

– Шутишь, Ларюшка…,– не зная то ли радоваться, то ли плакать, проговорил Михей.

– А совет мой простой – перестань завидовать и не жадничай. Вот ты, Михей, помнишь, когда последний раз игрушки кому дарил? И отвечать не надо, по глазам вижу, что не дарил. Вместе со своей Марфуткой только деньги любите считать. А я без дарения с базара не ухожу. И не богатым дари Михей, а увидишь, какого ребятёнка неимущего, вот ему и дай, да не самую плохонькую. От души подари. Понял?! Вот если ты эту заповедь будешь исполнять, то и не надо будет по чужим сараям шастать.

Михей видит, что Ларя не желает его бить, закивал и заискивающе заулыбался. А Ларя взял из-за печи сухой кусок глины, сунул в руки Михею и проговорил: «В Шейном овраге копал, пробуй и не воруй больше. А теперь… пошёл вон!» – Последние слова он сказал не зло, а как-то снисходительно, даже дружелюбно.

Но Михей не уходил и тут только Дима увидел, что взломщик держит разорванную штанину, из которой Кузя выхватил изрядный клин, видно боится встречи с псом. Посмотрел Ларя на клин и говорит:

– Хватит с тебя и этого,– вышел в сенцы и взял рвущегося Кузю за ошейник, потом долго смотрел на убегающего и прихрамывающего Михея.

– К уряднику бы его надо,– сказала Анфиса, когда муж проводил нежданного гостя.

– Не надо,– весело ответил Ларя,– он нашего Кузю долго будет помнить. Ложись спать, Анфис, мне всё равно не уснуть, да дай собаке хороший мосол, вылови из горшка со щами, заслужил.

– Что ж он не лаял на Михея? На деда Пахома вон как брехал, а он безобидный?– спросила жена.

– На Пахома он лаял забавы ради, дабы развлечься и службу показать, а тут он хозяйское добро защищал и ему виднее, как в данной обстановке лучше поступить. – И Ларя, пододвинув к себе плошки с краской и взяв кисточку, стал быстро закапывать краску в штампиковые углубления на теле коняшки.

– Тять, можно я попробую,– проговорил сын Алексей. Он тихонько подошёл сзади.

– А ты чего не спишь?– спросил отец.

– Шумели, вот я и проснулся. Теперь не уснуть.– Мальчик засмущался.– Лежу…. То ли сплю, то ли нет, а в глазах скакунынесутся и прямо к реке на высокий обрыв, где омута. Помнишь, мы там сома ловили. Я им навстречу, кричу, руками машу,.. мол, туда нельзя,.. разобьётесь, шатоломные. Только, не доскакав до меня саженей семь, вожак стал отделятся от земли, и вижу уже поверх меня скачут, подковы над моей головой блестят и ветер в гривах свистит. Так и стали подниматься всё выше и выше, вижу, что это наши кони… ямчатые, глиняные, расписные. Смотрю я им вслед и дивлюсь. К чему бы это, а?..

– А это к тому, Алёшка, что быть тебе, как и отцу игрушечником, глаз у тебя верный и душа тонкая. Ведь в игрушке, что люди любят? а любят они то, что сами частично растеряли: в первую очередь доброту… Игрушки, они людей заново учат любить. Чувство это в людях поддерживают.

– Я ещё тебя хотел спросить…– Алёша помялся и немного сконфузился. – Правду игрушечники говорят, что у нас оттого игрушки нарасхват, что ты секрет игрушечный знаешь, дескать, тебе дед Африкант амулет передал или слово заклинательное?

Ларя улыбнулся, но глаза его были очень серьёзные. Вдруг он кивком пригласил сына сесть рядом. – Садись. – И, подождав, когда сын сядет, продолжил. – Правильно люди говорят, знаю я секрет. Знаю, Алёшка, знаю. И не я один, а весь наш род…– Он не договорил, махнул рукой. – Вот сейчас, Алёшка, я этот секрет и буду тебе передавать…. Бери в руки кисточку. Краска не должна быть слишком жидкой. В каждое штампиковое углубление капелька краски должна от лёгкого касания скатиться. Если закапываем в жжёнку, то, чаще всего, один коричневый цвет, а по сушке разные цвета идут. Если хочешь сушку лепить, бери хоть серо-белую глину, хоть желтоватую, в каких случаях и светло-коричневую, если глянется. Лепи весело, когда расточиваешь – в небе душой пари, на оттиски не5 скупись, чтоб искромётность была и каждая ямка огнём горела, подкрашивай сердцем и чтоб при этом душа пела, продавай, не скупись!

Но, Алексей отложил кисточку и обидчиво насупился.

– Ты мне про секрет расскажи…. А, как красить? я знаю, и как продаёшь, видел….

– Правильно, видел,.. знаешь,.. но, не всё разумеешь,– приблизившись к Алексею и прямо глядя ему в глаза, сказал Илларион.

– Чего не разумею? – насупился сын.

– Сплетням Марфуткиным веришь. А я не хочу, чтобы ты суеверным рос. Они с Михеем думают, что раз кошку через дорогу перетащили, так и удача в рот влетит, разевай рот шире…

– Что тять за кошка? Ты не говорил…– Удивлённо спросил Алексей.

– Да была тут история, без смеха не вспомнить…. Это их всё суеверие доводит. – Илларион широко улыбнулся, показав ряд белых зубов. – В прошл0е воскресенье собрались они на базар игрушками торговать. Едут, а на выезде из деревни им Матрёнина чёрная кошка дорогу перебежала. «Не быть удачи в торговле, раз чёрная кошка дорогу пересекла»,– решили супруги и давай её ловить. Так они два часа эту кошку ловили, чтоб назад через дорогу перетянуть. Кошка от испуга на берёзу сиганула, что рядом с дорогой росла. С берёзы кошку не снять, так они давай берёзу пилить. Берёзу спилили, а возок свой подальше не поставили, видишь ли возок с игрушками с места трогать нельзя, пока кошка не поймана. Подпиленная берёза упала и прямо на возок, кучу игрушек побила. А они рады радёшеньки, что кошка опять через дорогу в обратную сторону перелетела, даже на побитые игрушки внимания не обратили. В результате на базар приехали с половиной товара и к шапошному разбору. Вот до чего суеверие людей доводит… Трудом надо копейку добывать, а не кошек ловить, да амулеты искать. А теперь дальше слушай…– Ларион пожевал ус.– Я тебя, Алёшка, в душу свою смотреть учу. В какую ямочку, какую краску капнуть? душа должна сказать, а не рука. И никто…, никто тебе, Алексей, в этом деле не подсказчик, ни дед, ни я, ни кто другой, хоть весь амулетами обвешайся. И весь наш секрет состоит в том, что в душу свою умеем заглядывать и за рублём не гонимся. Расписываем игрушку только тогда, когда душа просит, вот и получаются игрушки на загляденье. А ты, как Марфутка, про заклинательные слова, да амулеты речь ведёшь. Не годится так, не нашенское это дело, не христианское.

– Твои игрушки, тять, во всём Саратове славятся,– смутившись сказал Алёша, чтобы, как – то скрыть своё смущение, от того что поверил сплетням.

– Возможно, и славятся, только об этом лучше не думать, а то игрушка не пойдёт. И потом, твой дед – Африкант, как игрушечник, вдвое меня сильнее был и не важничал.

– Это почему так?– удивился сын.

– А потому, что если ты об этом будешь думать, да собой любоваться, то заберётся в твою душу гордость и украдёт, то, что ты имел. Талант твой украдёт. И мало украдёт, да ещё в душу наплюёт. Если же мастер загордился, заважничал, стал свысока на товарищей смотреть – конец пришёл его мастерству. А чтоб тебе понятней было, расскажу я тебе одну историю, Моя мать, а твоя бабушка, Фёкла, рассказывала. Так, слушай:

Жил в Саратове один купец, из немцев. Крепкий купец. Даровитый. Торговал исправно, негодного товара не подсовывал, всё у него ладно шло, состояние увеличивалось несравнимо с остальной купеческой братией. Только приехал он раз к Африканту, твоему деду, игрушку заказать, прямо на тройке к воротам подкатил. Африкант его в дом, смотрите, дескать, на ваш вкус, а сам на купца особого внимания не обращает, а знай себе лепит, да отыгрывает. Купцу как – то не по себе стало. Что ж ты, говорит, меня, именитого купца, вниманием обходишь. А тот в ответ, дескать, у меня ко всем внимание одинаковое. «Так я тебе втридорога могу заплатить» – говорит купец и золотые червонцы достаёт. «А мне втридорога не надо, отвечает Африкант,– у меня цена определена – копеечная». Удивился купец, спрятал золотые червонцы, серебро достал. А Африкант на своём стоит. Пришлось купцу и серебро прятать, а медь доставать. И только он хотел с мастером расплатиться, как подумал: «Что же я это? Игрушку подарю барыне, а до той дойдёт, что вещица копейки стоит… Неудобство сплошное, и среди купцов конфуз. И вновь подступает к мастеру: «Давай, говорит, я тебе сто рублёв заплачу, меньше никак не могу». А Африкант на своём стоит – «Божий дар на деньги не меняю» и всё тут, «сколько сказал, столько и плати. Так мой отец завещал». Мне, говорит, пред Богом стыдно больше брать, а купцу меньше платить, перед барынькой стыдно. Так и разошлись. Сказывали, что и Африканта отец такой же был.

– Ты, тятя, про Африканта никогда ничего не говорил.

– Мал был, вот и не говорил.

– А теперь что, вырос?– смущённо спросил Алёша.

– Раз тебе такие сны стали снится, значит, вырос, сынок. Правильно ты мне про коней над рекой рассказал. Думаю, что скоро возить мне по деревням два сундучка придётся. А сейчас иди спать, поздно уже.

– Я действительно поначалу думал, что Ларион нам секрет выложит,– сказал Дима, – медальон покажет или слово сокровенное молвит. Я даже подумал: «Узнаю секрет и по всем предметам на пятёрки учиться буду». Только никакого слова таинственного он и не сказал, разве Михея на ум наставлял, да Алёшку воспитывал.

– Так разве это не секрет?– вопросом ответил Павел Петрович.– Ведь игрушечник Ларя секрета своего мастерства и удачливости не скрывает, с врагом делится секретом, только воспользоваться им сложно. Секрет, вот он на виду, а не воспользуешься. Здесь, Дима, до Иллариона Михею с Марфуткой надо душой дорасти. Сделать же это не просто. Потому и были игрушечники от бога, такие как Ларя и его предки, а были и такие как Михей. Понял?

– Если б своими глазами не увидел, то в жизнь бы не поверил, что так было? – сказал Дима.– Вот бы на всех уроках так. Раз, и посмотрел, что там Иван Грозный делал, а то одни версии.

– Так ты, понял теперь, как лепить глиняную игрушку? Сам слепишь? – спросил Павел Петрович.

– Я её теперь с закрытыми глазами слеплю,– весело ответил Дима.

– Хвастаешь,– сказал учитель.

– Есть немножко, Павел Петрович,.. настроение хорошее….

– Однако, нам пора, Дима, думай скорее о нашем клубе.

– Что-то не хочется, Павел Петрович, давайте ещё здесь побудем, на базар вместе с Анфисой сходим, по деревням с Ларионом и Кузей поездим, игрушки попродаём, разве вам не интересно?

– Очень интересно, Дима, только надо и о времени думать. Тебя скоро родители искать начнут, в клуб звонить будут, а Ларя вон уже кисточки моет, спать собирается, Алёшка на полати залез, сон про коней досматривает.

– Жаль,– сказал Дима.– Только дайте слово, что мы обязательно сюда вернёмся, правда?

– Правда, Дима, правда…

Они вышли на крыльцо. Далеко в небе круглой льдинкой мерцает тусклая луна. Высокие сугробы серебристыми волнами покрывают всю деревенскую улицу. Фиолетовые тени прячутся в сугробах, желая напугать запоздавших прохожих, но их нет. Пуста деревенская улица. Поскрипывая, качается на петлях, отцепившийся от крючка, ставень. Под крыльцом, прикрыв нос пушистым хвостом, мирно дремлет Кузя, совершенно не подозревая, что над ним сверху стоят люди совершенно из другого века. Да, что там века, мира… Мира, с которым столько общего и всё же они такие разные. И только игрушки, что слеплены в кружке Павла Петровича и игрушки на столе у Иллариона говорят о том, что они одинаковые.